Президент США Дональд Трамп на брифинге в Белом доме призвал беременных американок избегать приема популярного обезболивающего «Тайленол», более известного в России как парацетамол. Он сослался на возможную связь препарата с риском развития аутизма у ребенка и сообщил, что американским врачам будет официально рекомендовано не назначать его беременным пациенткам. Может ли обычное жаропонижающее стать причиной тяжелых заболеваний и как на самом деле нужно бороться с эпидемией аутизма, «Ленте.ру» рассказала доктор биологических наук, профессор Школы системной биологии Университета Джорджа Мейсона (США) Анча Баранова.
«Лента.ру»: Какая научная гипотеза заставила заподозрить связь между парацетамолом и аутизмом?
Анча Баранова: Никакой изначальной гипотезы не было. Сейчас просто исследуют все подряд — это удобные поточные работы, сервер считает сложную статистику.
Так, в конце августа вышел метаанализ, показавший, что у детей, чьи матери принимали парацетамол во время беременности, РАС или СДВГ диагностируют в среднем на 20 процентов чаще, хотя и с большим доверительным интервалом. Ученые говорят: «Больше примерно на 20 процентов, но это не точно».
Ладно, пусть 20 процентов. Но общее число детей с аутизмом выросло за последние 30 лет не на проценты, а в разы. Проблема в том, что риски аутизма растут из-за влияния множества факторов, включая наследственные и даже соматические мутации.
Парацетамол — просто первый под руку попавшийся и относительно (с точки зрения докладчика) легко устранимый фактор. Команда докладчика много раз повторила, что конференции с посылом «искореним аутизм» будут проходить регулярно: как найдут новый фактор риска аутизма, так сразу доложат.

Фото: Jonathan Ernst / Reuters
Неужели лекарство, которое есть в каждой аптечке, на самом деле опасно?
В США, да и во всем мире фиксируют случаи тяжелого отравления ацетаминофеном с последующим отказом печени, когда пациенты попадают в очередь на трансплантацию. Но важно понимать, что люди страдают не столько от самого препарата, сколько от его безудержного применения.
Основная ошибка — передозировка. Например, человек принимает болеутоляющее по грамму или даже по 500 миллиграммов, как рекомендовано. Но если боль не отпускает, а нужно идти на работу, он может принять еще одну таблетку другого бренда, не обратив внимания, что в ее составе тот же ацетаминофен.
На всех упаковках написано: «Принимать не чаще одного раза в восемь часов». Но если вы принимаете их поочередно, интервал сокращается до двух часов. В результате — отравление веществом и удар по печени
При этом до сих пор до конца не ясно, как именно работает парацетамол. Скорее всего, в отличие от других средств, у него нет четкого механизма противовоспалительного или периферического обезболивающего действия. Создается впечатление, что он просто приглушает реакцию организма на инфекцию, а значит, человек меньше чувствует боль и температуру. Поскольку сигналы от раздражителей ослабляются, собственные реакции организма, такие как боль и жар, тоже стихают, теряя свою значимость. А раз механизм действия парацетамола центральный, логично предположить, что препарат действует и на мозг тоже.
Парацетамол теперь в Америке будет под запретом?
О том, что ацетаминофен запретят к продаже, не было сказано ни слова. Просто изменят инструкцию и добавят пункт, что беременным его можно назначать лишь в минимальной дозе и в самом крайнем случае.
Еще один важный момент, который озвучили докладчики: влияние ацетаминофена не ограничивается беременностью. Препарат постоянно дают маленьким детям, до пяти лет это их главное лекарство. Поэтому и здесь призвали ограничить его применение.
С формальной точки зрения все сделали грамотно. Не потребовалось долгих испытаний, просто изменили маркировку. В теории это должно снизить потребление. Если гипотеза верна, то через пять-шесть лет мы должны увидеть спад эпидемии аутизма.

Фото: Mark Schiefelbein / AP
Но вы говорите, что этого не произойдет. Почему?
Хотя бы потому, что это безрецептурный препарат и запретить его беременным невозможно. Врач скажет не принимать, но если женщине нужно работать, она раздобудет таблетки. А если сделать парацетамол рецептурным — толпа взрослых хлынет на черный рынок.
Большинство беременных принимает его не как жаропонижающее, а как болеутоляющее. Многие работают до самых родов, часто на ногах — кассирами, официантками. На поздних сроках женщинам тяжело — болит поясница, трудно ходить, а нужно выкладываться по максимуму. И парацетамол пьют не разово из-за болезни, а практически каждый день — чтобы просто иметь возможность работать. Это уже не случайная таблетка.
То же самое с детьми. На практике его дают при малейшем поводе, даже если ребенок просто капризничает и «кажется горяченьким». Почему? Это единственный способ сдать его в детский сад.
Мать на почасовой оплате, не может взять отгул. Не вышла на работу — не получила денег, а в следующий раз ее могут и не позвать. Так что это социальная проблема, и решить ее одной лишь этикеткой невозможно
Хотите снизить стресс как фактор риска аутизма? Предложите, например, программу, чтобы любая беременная могла провести два месяца в санатории за государственный счет — с питанием, обучением и сохраненной зарплатой. Это могло бы дать реальный эффект. Да, это дорого. Но поскольку дети с аутизмом потребляют огромные ресурсы, такие инвестиции в итоге могли бы сэкономить бюджет, а не разорить его.
И главное: аутизм — это спектр состояний, а не однородное заболевание. Ацетаминофен — всего лишь один из многих биохимических стрессовых факторов для плода во время беременности и в раннем детстве. И решить проблему лишь его ограничением не получится.
Почему американские чиновники утверждают, что нашли чудесное средство от аутизма — лейковорин? Что это за лекарство?
Никто не заявляет, что от аутизма нашли лекарство и скоро всех вылечат. Лейковорин — это форма фолиевой кислоты, которая способна проникать в мозг в обход обычных рецепторов. Его применение при аутизме — давно обсуждаемая теория. Если проблемы ребенка действительно связаны с дефицитом фолата в мозге, этот препарат может помочь. Но это далеко не все дети с аутизмом, а весьма небольшая группа.
Лейковорин уже давно используется в медицине — например, его назначают вместе с метотрексатом при химиотерапии или артрите, чтобы защитить мозг от побочных эффектов. Раньше врачу приходилось изворачиваться, чтобы выписать его ребенку с аутизмом — например, находить мегалобластную анемию, поскольку применение не по инструкции, то есть офф-лейбл, связано с большим объемом бумажной работы. Теперь, с изменением маркировки, неврологи смогут назначать его прямо по показанию «аутизм».

Фото: BSIP / Universal Images Group / Getty Images
Но это поможет лишь небольшой группе пациентов — одному кусочку от всей «пиццы» аутизма. Речь идет о тех случаях, где есть нарушение метаболизма фолата, например, из-за антител к его рецептору. Таких детей не более пяти процентов среди всех с расстройствами аутистического спектра. Но кроме лейковорина есть более десятка других метаболических препаратов, которые могут быть полезны. И тоже не всем. А кому именно — надо изучать.
То есть для основной части людей с РАС медикаментозной терапии пока не нашли?
За диагнозом «аутизм» скрывается тысяча разных состояний, а мы ограничиваемся этим общим термином. Это все равно что поставить всем диагноз «болезнь сердца» и начать лечить одной и той же таблеткой от давления — скажем, лизиноприлом. Но кому-то препарат не нужен из-за врожденного порока сердца, у кого-то гипертрофирован желудочек, а у третьих давление и так низкое. В кардиологии мы эту проблему преодолели, это развитая область медицины, где пациенту можно поставить точный диагноз.
Также и с аутизмом — он охватывает чрезвычайно разнородную группу состояний. Условно этих детей можно разделить на несколько категорий. Есть дети, которым можно и нужно помочь. В литературе описаны случаи, когда родители буквально тащили-тащили-тащили за уши, пробовали массу метаболических терапий, и в итоге ребенок поступал в школу, а потом в университет.
А есть те, кому не поможет ничего — ни стволовые клетки за миллион, ни другие методы
Это результат генетической поломки, например, делеции части хромосомы, которая не дала мозгу правильно сформироваться внутриутробно. Этот дефект не исправить, можно лишь облегчить состояние. Таких детей среди аутистов около 30 процентов. Здесь помощь в первую очередь направлена на семью, ведь уход требует огромных ресурсов.
Те, кому можно помочь, обычно не имеют грубых хромосомных нарушений. Вместо этого у них наблюдается комплекс проблем. Это могут быть нарушения метаболизма на фоне неудачного сочетания генетических вариантов, последствий родовых травм или инфекций раннего возраста. Главным триггером часто становится стресс во время беременности — будь то инфекции или воздействие неблагоприятных факторов среды. Некоторые генотипы реагируют на него слишком остро, что сбивает нормальное развитие, особенно после серьезных нарушений в раннем детстве, таких как тяжелая инфекция.

Фото: Damian Dovarganes / AP
У этих детей нередко наблюдается «откат»: до полутора-двух лет все шло нормально, а после болезни или воспаления наступает резкое ухудшение. Родители часто описывают это так, как будто «все было хорошо, а потом что-то пошло не так». Таких случаев среди детей с диагнозом «аутизм» — около 30 процентов, и все они очень разные.
Другая треть — «серединка на половинку». Полностью вылечить их нельзя, но можно серьезно облегчить жизнь и ребенку, и семье.
Отдельная история — аутизм, ассоциированный с эпилепсией. Эпилепсия тоже гетерогенна, то есть одним подходит один препарат, другим — другой. Сами антиэпилептические средства могут тормозить развитие, но главное — не допускать приступов. Если с помощью правильно подобранной терапии удается снизить частоту приступов с трех в день до одного в неделю — это уже победа. С одним приступом в неделю ребенка можно водить в сад, брать с собой, социализировать.
А если приступы случаются по три раза в день — он постоянно выходит из одного и входит в другой. Для таких детей снижение количества приступов и есть шанс на нормальную жизнь. Без этого она практически невозможна
Таким образом, чтобы помочь каждому, необходимо прежде всего понять, что именно с ним происходит. Для этого нужны генетические исследования и стратификация пациентов.
Как вы относитесь к термину «эпидемия аутизма», который используют инициаторы заявления?
Термин вполне нормальный. Мы же говорим об эпидемии ожирения? Слово «эпидемия» обычно связывают с инфекциями, но эпидемиология — это наука о распространении любых явлений. Можно сказать и «эпидемия высокого роста», ведь раньше люди были ниже, а с улучшением питания подросли.
Статистика налицо: сегодня в США аутизм диагностируют у одного из 31 ребенка, а раньше речь шла об одном на 200 или даже 500. Рост — колоссальный. Отчасти потому, что родители становятся старше и это дает больше мутаций, отчасти — из-за сильного стресса. Молодое поколение не сидит спокойно. Они носятся, как вентиляторы, без уверенности в завтрашнем дне. Раньше семья была естественным этапом жизни, а сейчас превалирует идея: «Семья — это по телевизору, а ты должен работать с переработками». Добавьте химию, грязный воздух... Человеку нужен отдых, но мы как человечество не хотим этого признать.

Фото: Callaghan O'Hare / Reuters
И эти системные проблемы — стресс и позднюю рождаемость — мы замазываем краской и говорим ученым: «Сюда не смотрите! А вот найдите-ка нам легко модифицируемый фактор. Запретим парацетамол — и аутизм сократится». А на поверку выходит, что фактор не особо модифицируемый, да и влияние его не самое заметное.
Но само по себе заявление главы государства об эпидемии аутизма — явление беспрецедентное. Будем надеяться, что оно приведет к реальным результатам — широкой поддержке ученых, врачей и, главное, семей с особыми детьми — и откроет путь к персонализированному лечению.