27 марта в российский прокат выходит лента «Ной», постановкой которой занимался Даррен Аронофски. Картина основана на легенде о Ноевом ковчеге, роль строителя которого исполнил Рассел Кроу. Еще до выхода вокруг фильма возникла шумиха: осенью 2013 года компания Paramount провела пробные показы «Ноя», причем в число первых зрителей вошли представители религиозных общин. Реакция на картину оказалась неоднозначной. Некоторые зрители отмечали, что фильм не соответствует библейскому тексту.
Paramount планировала перемонтировать фильм с учетом зрительских отзывов, однако такое решение не устроило Даррена Аронофски. В результате спор между компанией и кинематографистом был урегулирован, и на экраны все же решили выпустить режиссерскую версию «Ноя». Более того, в конце марта стало известно, что картина получила благословение папы Римского Франциска.
В связи с премьерой фильма Даррен Аронофски рассказал о своем отношении к библейским легендам, строительстве ковчега и работе с Расселом Кроу.
Как зародился ваш интерес к легенде о Ное?
Даррен Аронофски: Забавная вещь: все началось со стихотворения, которое я написал, когда мне было 13 лет. У меня была невероятная учительница английского, и однажды она придумала такое задание — все должны были написать по стихотворению о мире. У меня получился текст о Ное, я даже не знаю, как так вышло. Недавно я нашел листок со стихотворением, когда возился у себя в подвале. Наткнулся на текст и думаю — «О, а ведь это, возможно, ценная штука!» (Смеется.)
И как же получилось, что за все прошедшие годы ваш интерес к этой истории не угас?
Я вообще думаю, что это один из величайших сюжетов в истории человечества. Он знаком представителям трех основных религий — иудаизма, ислама и христианства. Во многих других культурах также есть истории о потопе. В общем-то, раньше эту легенду не экранизировали только из-за технических трудностей — там же все строится на чудесах. Скажем, до 1990-х и представить было нельзя, что такое можно как-то отразить на большом экране. Теперь же у меня есть такая возможность.
Расскажите о сотрудничестве с Расселом Кроу.
Рассел — великолепный актер. И очень умный. Всем, кто работает с ним, приходится соответствовать, так как он не терпит дураков. Мне показалось, что когда мы только начинали, он понял, что имеет дело с настоящими кинематографистами. То есть ему не приходилось нервничать из-за того, что мы что-то делаем неправильно, и он начал уважать нас как профессионалов. И я вам скажу, уважение этого человека нужно заслужить. На ваши прошлые заслуги он не обращает внимания.
Ноя можно назвать одержимым человеком — у него видения, он точно знает, что и как должен сделать. Откуда у вас такой интерес к одержимым персонажам?
Честно говоря, я не могу объяснить, чем именно они меня привлекают. Есть у них какие-то свойства, которые способны меня расшевелить. Наверно, чтобы определить, в чем именно секрет, мне придется посетить психотерапевта. (Смеется.)
Как в ваш проект попал актер Рэй Уинстон?
Представьте себе ситуацию: вы выбрали на главную роль Рассела Кроу, и теперь вам нужен антагонист. Но на нашей планете не так-то много актеров, которые могут на экране надрать Расселу задницу так, чтобы зрители поверили. Мы долго искали подходящего кандидата, и наконец остановились на Рэе Уинстоне. Я посмотрел на него и решил: «Да, этот парень справится с Расселом. Или по крайней мере не сдастся без боя».
Давайте поговорим о молодых актерах — например, о Логане Лермане и Эмме Уотсон.
О Логане я вообще ничего не знал, но на первой же личной встрече он произвел на меня очень сильное впечатление. Я был потрясен. Кандидата на роль я представлял не совсем таким, как он, но Логан был настолько хорош, что я согласился. Что касается Эммы, то фильмы о Гарри Поттере я, если честно, пропустил. Я сам для них староват, а мой ребенок маловат. Встреча с ней тоже стала своего рода сюрпризом. Ее не было в составленном мною списке претенденток — но после разговора со мной роль досталась именно ей. Одного разговора хватило, на ее прошлые роли я не ориентировался.
Кадр из фильма «Ной»
С Дженнифер Коннелли вы уже работали — она снималась в «Реквиеме по мечте», фильме, премьеру которого в Каннах многие до сих пор забыть не могут.
Этот показ в три утра? Да, такое не забудешь. (Смееется.) Я на днях тоже это мероприятие вспоминал. Интересно, что все это было еще до всплеска популярности социальных сетей, так что понять, какой именно была реакция аудитории, было не так-то просто. Ну да, я встречал каких-то людей, которым кино понравилось, но цельная картина из этого не складывалась.
Потом фильм вышел в американский прокат и заработал три миллиона долларов, пустяк по современным меркам. А теперь с кем бы я ни разговаривал — все видели «Реквием по мечте», включая детей. Это удивительное ощущение. Знаете, в юности я мечтал снять «Таксиста». Ну, не совсем его, а фильм, который вдохновил бы молодежь пойти учиться на кинематографистов.
Вы с самого начала рассматривали Коннелли в качестве претендентки на роль жены Ноя?
Да, я довольно давно решил, что хочу вновь с ней поработать. Она обладает какой-то вневременной красотой, изяществом и интеллектом. Я снимал фильм о незнакомых современному человеку временах, мне нужна была особенная актриса — и Дженнифер отлично вписалась в картину.
Судя по рекламным материалам, персонаж Энтони Хопкинса тоже получился впечатляющим.
Это вы еще фильм целиком не видели! Он чертовски хорош. При этом определиться с выбором было не так-то просто — все-таки я искал человека на роль старейшего жителя Земли. В какой-то момент я даже задумывался о том, что роль стоит отдать пожилой женщине. Но потом появился Тони Хопкинс, и сомнения рассеялись. Я понял, каким должен быть персонаж — не просто старцем, но еще и великим воином.
Почему вы решили отснять часть материала для «Ноя» в Исландии?
Я побывал в Исландии еще во времена фильма «Пи», то есть годы назад, и буквально влюбился в эту страну. У меня там появились друзья, так что позже я еще туда наведывался. И вот лет пять назад во время очередного визита в Исландию я ездил по стране на автомобиле и размышлял о «Ное» — и у меня вдруг случилось озарение. У этого региона есть какой-то первобытный дух. Исландия — это молодая земля, особенно если сравнивать, скажем, с Бруклином. (Смеется.) Я тогда подумал: а ведь это отличная идея — снять древнейшую историю в новейшем регионе.
Расскажите о том, как строился сам ковчег.
На его внешний вид повлияли многие факторы, а не только исландская природа. Мы построили ковчег на севере Лонг-Айленда — представьте себе, подходящая территория нашлась именно в Нью-Йорке.
Мы построили как внешнюю оболочку, так и внутренние части ковчега — мне кажется, актеры вообще ценят возможность поработать в самых настоящих декорациях. Не важно, насколько богата твоя фантазия, исполнить роль проще, когда ты стоишь на самых настоящих бревнах, а не перед зеленым экраном. У такого подхода, конечно, есть определенные сложности: понять, как должны выглядеть интерьеры, необходимо еще до начала съемок. Нужно определиться с цветами, текстурами и масштабами. Но и преимущества тоже есть. Неважно, насколько качественна задействованная в вашем фильме компьютерная графика — все равно она не может воспроизвести свет, который отражается от реальных объектов. Не то чтобы я против спецэффектов, с их помощью можно делать невероятные вещи — мы, например, так создавали животных. И все же в настоящих декорациях, которые можно заснять на камеру, есть что-то особенное.
Как давно кинематографистам доступны технологии, позволяющие снимать подобное кино?
Думаю, они доступны на протяжении последних лет десяти-пятнадцати. Причем качество с каждым годом растет, а рабочий процесс упрощается. В новом фильме вода выглядит великолепно. Но я прекрасно помню, что во время съемок «Фонтана» нам нужно было сделать небольшое компьютерное озерцо — и тогда меня эта необходимость пугала. А теперь создавать воду просто — ну, то есть не совсем просто, но вполне возможно. И выглядит эта вода достаточно убедительно.
Вы предпринимали попытки снять фильм о Ное ранее?
Да. Эта идея появилась у меня сразу после завершения работы над «Пи», то есть в 1998-м. Я был начинающим кинематографистом и не понимал, за что берусь. Наивность иногда оказывается настоящим даром, но тогда ее одной не хватило на то, чтобы запустить проект в работу. Уже позже — скажем, шесть лет назад — я написал сценарий и предложил его студии, но и в тот раз не срослось. И вот после «Черного лебедя» мне позвонил продюсер Арнон Милчэн из New Regency и предложил сделать вместе что-нибудь безумное. И я ему ответил: «У меня как раз есть одна сумасшедшая идея». Он прочитал сценарий, одобрил его, после чего мы обратились за поддержкой к Paramount.
Вы обращаете внимание на то, что говорят о ваших картинах?
Мне плевать. Привык уже за прошедшие годы. Я снимал «Рестлера» — и люди спрашивали: «Зачем он позвал Микки Рурка в фильм о рестлинге? Он что, совсем с ума сошел?» Потом был «Черный лебедь» — и опять возникли вопросы: «Какого черта он взялся за фильм о балете?» Теперь вот — библейская легенда. Многие опять недовольны, кто-то говорит, что я конъюнктурщик. Это не так! Я берусь за проекты, которые мне интересны, и «Ной» — как раз из таких.
Ваши собственные религиозные убеждения как-то отразились на фильме?
Совершенно не важно, во что верю именно я. Важно мое отношение к тексту — и отношение это уважительное. Я воспринимаю историю Ноя как правдивую, и мне хотелось перенести ее на экраны в первозданном виде. Мои личные убеждения в данном случае роли не играют.
В настоящее время над фильмом, основанным на библейском тексте, также работает Ридли Скотт. Он вам не звонил по поводу «Исхода»?
Нет, не звонил! (Смеется.) Со мной общался Питер Чернин, продюсер «Исхода». Дело в том, что до начала съемок «Ноя» я испытывал интерес к этому проекту. Я обожаю Ридли, мне не терпится увидеть, что у него получилось. Он — один из моих любимых кинематографистов. Для меня честью является упоминание Ридли Скотта и моего имени в одном тексте.
Почему библейские легенды привлекают кинематографистов?
Все просто: это отличные сюжеты. Кроме того, в них действуют исконные супергерои.
Интервью предоставлено «Централ Партнершип»