«Люди от природы равны в своих притязаниях» Политолог Василий Жарков о принципах и истоках вечной войны и вечного мира

Можно ли достичь вечного мира? Что говорит нам об этом политическая наука? В чем суть спора либералов и реалистов в теории международных отношений? На эти вопросы ответил в ходе своей лекции, состоявшейся в Шанинке (Московской высшей школе социальных и экономических наук), политолог Василий Жарков, руководитель российско-британской магистерской программы «Международная политика». «Лента.ру» записала основные тезисы его лекции.

Истоки понятия

Безусловно, в вопросе о вечном мире существует ценностная основа, заданная текстами, и не в последнюю очередь заложенная гоббсовским основным естественным законом, который провозглашает необходимость искать мира в любой ситуации. Гоббс обращается, прежде всего, к тем, кто призван искать истину, — к ученым, конечно. И заложенный им подход не оставляет нам выбора: если вы придерживаетесь рационального подхода, то не можете не искать мира. Даже если вокруг идет война. Правда, как мы помним, у основного естественного закона есть и другая сторона: если что-то угрожает вашей жизни и свободе, вы имеете право защищать себя любыми способами. Это, конечно, не менее важно, но сегодня останется на периферии нашего разговора.

Есть ключевой текст по нашей сегодняшней теме. Это трактат Канта «К вечному миру», написанный в 1795-м. В тот год, между прочим, произошел третий раздел Речи Посполитой, Наполеон практически начал свое наступление в Европе, захватив Нидерланды и весь западный берег Рейна. Помимо прочего, тогда иранский шах захватил и сжег Тифлис (Тбилиси). Обывателям и правителям государств, мягко говоря, было не до разговоров о мире.

Тем не менее Кант написал именно о вечном мире, оговариваясь, правда, в самом начале, что теоретики никак не влияют на политическую практику. Впрочем, потом практически весь свой трактат он посвятил обратному, попутно предсказав многие важные вещи, совершенно не очевидные для рассудка человека своего времени. Так, Кант логически допустил возможность всеобщей истребительной войны в результате количественного и качественного роста военной силы. Эта война может уничтожить человечество и, таким образом, стать действительно последней в истории людей. В XVIII веке, казалось бы, и для обывателей, и для «сильных мира сего» не существовало никаких материальных фактов, говоривших о возможности такого катастрофического мирового конфликта. Но эти изначально чисто теоретические основания появились в виде вполне осязаемой угрозы всего каких-то два столетия спустя.

Откуда же взялись рассуждения самого Канта? Почему вдруг стало возможно говорить о вечном мире именно на излете XVIII века, в самом конце эпохи Просвещения? Я сомневаюсь, что вопрос о вечном мире мог бы быть поднят в Древней Греции. Один из первых античных авторов, труды которого лежат в основе теории международных отношений, Фукидид, живший в V веке до н.э., как и все античные авторы, еще не видел универсума в политике между странами. Он описывает конкурирующие и воюющие друг с другом полисы, мир между которыми существовал только для какого-то конкретного субъекта, в случае его победы или при наличии возможности удержания этого мира, обезопасив себя от нападения врагов за счет большой силы. Этот мир существовал исключительно партикулярно, для какой-то одной части, его достигшей, в том числе путем войны, но не для мира людей в целом, ибо универсалистского подхода еще не существовало.

Переход к универсализму

Универсализм возник лишь с началом эпохи христианства, с блаженного Августина, говорившего об общем Граде Господнем, который существует как некое идеальное будущее пристанище для всех людей. Так начинает формироваться представление об общем достоянии всего человечества, которое будет рационализировано и развито уже в эпоху Нового времени. С этого момента можно говорить о возникновении предпосылок для самой постановки вопроса о вечном мире в его нынешнем понимании.

Многие мои русские коллеги любят говорить, мол, если мы хотим остановить войну, нужно создать всемирное государство. Сразу скажу, что это невозможно как на уровне теории, так и практики. Практика демонстрирует нам, что количество государств постоянно увеличивается, а не уменьшается. Эта линия очень наивна и представляет собой практику Александра Македонского. Держава Македонского, не охватив даже всего известного мира, существовавшего в ойкумене поздней античности, распалась сразу после его кончины.

Всемирное государство не столько опасно, поскольку тогда человечество рискует оказаться в рабстве у одного суверена, сколько невозможно в принципе. Кант пишет, что каждая часть нашей планеты дает возможность для существования человека, причем достаточно автономного. Даже если эта часть Земли находится в отношениях обмена с другими частями Земли, она может быть самодостаточной и образовать отдельное государство. Если теоретически вы можете завоевать весь мир, как тот же самый Македонский, рано или поздно ваша империя распадется на отдельные государства, в том числе и по той причине, что каждый местный представитель власти в какой-то момент поймет, что он имеет ресурс для создания собственного государства, не отдавая долю своих доходов куда-то еще.

Реалисты скажут, что анархия от этого только усиливается. Более того, они добавят, что по мере развития в мире возникает некоторое число сильных государств, баланс сил которых формирует некое подобие международного порядка. Реалисты, не без влияния дебатов с либералами, начинают искать этот порядок через баланс, прежде всего, сильных держав. Уолц писал в 1979 году, что количество сверхдержав в мире вскоре должно увеличиваться, что мир в силу этого перестанет быть биполярным. Этот чисто теоретический прогноз также сбывается сегодня.

Универсалистский подход основан несколько на ином и ставит совершенно другую задачу. Речь вовсе не о создании какого-то единого государства. Кантианская модель вечного мира предполагает построение гармонии в отношениях между разными странами, сочетающей свободу, безопасность и само состояние мира без войны. При обязательном сохранении свободы каждого субъекта международных отношений, но не подчинения всех в одном государстве. Невозможность которого доказана на теоретическом уровне.

Война как естественное состояние

Однако прежде, чем говорить о мире, давайте хотя бы немного разберемся с войной. Ведь мир предлагается вместо нее. Если вы возьмете Гоббса и прочитаете его перед Кантом, — и я рекомендую делать именно так, — то увидите потом, насколько тексты Канта построены на цитировании текстов Гоббса. На этом цитировании основывается отрицание, позволяющее противопоставить концепции вечной анархии Гоббса идею вечного мира Канта.

Гоббс считает, что люди равны от природы, поскольку они равны в своих притязаниях. Это обычно упускается критиками идеи равенства в современной России. Основной аргумент противников равенства — потому что они все очень разные, кто-то сильный, кто-то слабый, кто-то умнее, кто-то глупее, как же можно говорить о равенстве? Но если мы внимательнее прочитаем сам источник, то увидим: люди равны друг другу не потому, что они одинаковы, а потому что обычно не принимают в расчет существующие между ними различия, когда хотят добиться чего-то для себя. Очень часто мы, несмотря на всю разницу с другими, хотим примерно одного и того же. Если мы с вами хотим пить, то нет никакой разницы, кто из нас глупый, а кто умный, кто богатый, а кто бедный, кто имеет некие способности, а кто — нет. Жажду время от времени испытывают все. Если мы хотим чего-то еще, то также в равной степени будем на это претендовать.

То, к чему мы можем стремиться в равной степени, — необязательно материальные вещи. Гоббс говорит о так называемой жажде славы как об одной из причин войны всех против всех. Это может быть объяснено как стремление к признанию собственного достоинства — каждый хочет, чтобы его уважали так, как он уважает сам себя. Сюда же относятся задетые чувства, в том числе национальные. Нередко это становится не меньшим поводом для войны, чем так или иначе описанные материальные интересы. Мы это видим, в том числе, и в новейшей практике.

Гоббс не делает разницы между отношениями внутри общества и на уровне международных контактов. Да и теория международных отношений не делала этого практически до вторых дебатов. Особенно классические реалисты. Ганс Моргентау в своем труде Politics Among Nations одновременно писал и о внутренней политике, и о международной. Принципы отношений в данном случае долгое время не различались слишком четко по той причине, что природа их достаточно похожа.

Другое дело, что для внутренней политики существуют рецепты установления порядка, один из которых как раз предложил Гоббс. Да, люди могут претендовать на одно и то же и из-за этого между ними начинается соперничество и недоверие, что ведет к конфликту. Более того, рано или поздно даже у самого сильного на этой войне возникает параноидальная мысль: «Ну хорошо, я обладаю почти всем и сейчас этого у меня никто не отнимет, потому что у меня достаточно сил себя защитить, но завтра я отвернусь, допущу ошибку и потеряю, что я имею, мои враги вступят в союз и окажутся сильнее, чтобы низвергнуть меня». Акелла, как бы он ни был силен, рано или поздно должен промахнуться.

У Гоббса, кстати, не показана граница между войной и миром в естественном состоянии — тут вы всегда находитесь в состоянии войны. Не доверяете никому вокруг себя, собственной силе и можете рассчитывать на нее только здесь и сейчас, сию секунду, пока она у вас есть, зная, что завтра ее может и не быть. Жизнь человека в таких условиях, как пишет Гоббс, «одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна».

Рецепт, как преодолеть или, по крайней мере, существенно уменьшить состояние войны внутри общества, известен. Это общественный договор, установление закона и монополии государства на насилие. Закон и государственное насилие сдерживают людей внутри общества от войны, устанавливая тем самым относительный порядок. Хотя вы все равно будете бояться войны всех против всех, не доверяя своей прислуге, запирая дверь на замки и опасаясь грабителей, но это уже не столь критично, как в естественном состоянии.

Международные отношения

Как, однако, добиться прекращения войны и установления некоего порядка в глобальном масштабе? Гоббс дает нам одно из ключевых понятий теории международных отношений, которое релевантно до сих пор. Между государствами сохраняется естественное состояние, международная анархия, когда страны, как гладиаторы, держат оружие направленным друг на друга. Они вынуждены финансировать армию и разведку, укреплять границы и прочие средства защиты, позволяющие им, с одной стороны, иметь силу, останавливая натиск своих потенциальных и явных врагов, а с другой — постоянно наступать, расти в силе, чтобы не проиграть.

Признание бесконечного состояния анархии — важная часть манифеста тех, кого в теории международных отношений называют реалистами. Реализм — первая из сложившихся традиций (в которой существует масса разных школ), сформированная на смысловом мосту между текстами Фукидида, описывавшего взаимоотношения между полисами в V веке до нашей эры, и Гоббсом, рассказывающим о состоянии войны всех против всех на фоне английской революции и конца Тридцатилетней войны. Представители этой академической традиции сегодня — Джон Миршаймер, не так давно еще здравствовавший Кеннет Уолц, из классиков — Эдвард Карр и упомянутый уже Ганс Моргентау. Среди более известных широкой аудитории имен к реалистам-практикам могут быть отнесены Джордж Фрост Кеннан, Генри Киссенджер, Збигнев Бжезинский.

Согласно реализму, из естественного состояния — международной анархии — невозможно выйти и свидетельством тому служат продолжающиеся конфликты, столкновения интересов, групповой эгоизм, который снова и снова проявляется в международной политике. Отсюда сохраняющаяся необходимость наращивания силы. На самом деле это довольно трагическое видение мира — человеческая история глазами реалистов представляет собой бесконечную борьбу без смысла, ибо любая победа в этой войне ведет только к постоянному ее продолжению. Согласно Гоббсу, государство способно обеспечить порядок внутри себя, это дает хозяйственное развитие, позволяет существовать таким институтам, как частная собственность и связанные с ней отношения. Но вне государства продолжается все та же война всех против всех. Каков же, спрашивается, смысл истории человечества как универсалистски понимаемой общности? Возможен ли прогресс в международных отношениях? Или он каждый раз будет разбиваться об очередную войну? Реалисты не дают ответа на эти вопросы.

Вечный мир Канта и как его достичь

Для Гоббса не важна форма государства, важен сам его факт. Лучше даже, чтобы это была монархия, которая, с его точки зрения, сильнее. Но для Джона Локка тирания представляется продолжением войны в условиях государства. Причем если в естественном состоянии у вас еще есть шанс ее выиграть, то в условиях государства эта будет битва не с другим, таким же, как вы, но со структурой, с Левиафаном, и здесь вы, скорее всего, обречены. То есть государство необязательно дает панацею от войны внутри общества. Если общество не построено на принципах справедливости, принимаемых им, если в нем появляется много несогласных, то неминуема война между государством и подданными.

Государство, в чем сходятся и Гоббс, и Локк, есть отношения господства. Когда вы в них вступаете, то соглашаетесь с тем, что будете подчиняться. Мы уже договорились, что всемирное государство невозможно и все попытки добиться мира путем подчинения одних другими на международном уровне ведет лишь к новым войнам. Однако таким образом вы не достигаете мира, поскольку состояние подчинения будет постоянно вас подталкивать к сопротивлению. Значит, нужны какие-то другие формы отношений, желательно не построенные на принципах господства.

Вечный мир не может быть заключен в результате победы сильного, заставившего всех согласиться с условиями своего мира. Нет, эти условия должны быть такими, чтобы не было возможности ни у кого потребовать их пересмотра и не возникало самого желания такого пересмотра. Ни одна из сторон не должна чувствовать себя уязвленной. Это должен быть мир без победителей. Пока мировая история не дает нам примеров, хотя подобные попытки уже предпринимались.

Первая была сделана в конце Первой мировой войны, когда Вудро Вильсон предложил свои принципы нового мироустройства, по сути построенные на кантианской рамке вечного мира. Однако европейские державы-победительницы Франция и Англия ни разу к этому не прислушались. Позже реалисты обвинили либералов, что их мечты о мире привели к новой большой войне, позабыв, между прочим, что ее базовой предпосылкой стал грабеж и унижение проигравшей Германии. Один из принципов Канта гласит, что ни одно государство не может быть передано, продано или разделено как какая-либо собственность. Страна обладает внутренним суверенитетом, она неприкосновенна. Этот принцип отношения к государству как к чему-то незыблемому, что не должно быть нарушено в результате вечного мира, был нарушен в результате территориальных отторжений, экономических санкций. Да, возможно, у Чемберлена была идеалистическая риторика в 30-е годы, но то, как поступали европейские державы в межвоенный период, было совершенно далеко от принципов вечного мира. Это была все та же эгоистическая и хищническая политика в условиях международной анархии. В какой-то момент к эгоизму добавился еще и страх перед новым растущим агрессором, но вряд ли мы можем позволить себе трактовать трусость и либерализм как одно и то же.

Республиканская демократия

Таким образом, мы договорились, что война или мир зависят от того, кто и как принимает решения в стране. Там, где существует разделение между законодательной и исполнительной властью, когда тот, кто принимает закон, не исполняет его, а тот, кто его исполняет, обязательно получает санкцию и контролируется со стороны общества, в таком государстве обычно устраиваются дебаты относительно стоимости планируемой войны. Это не значит, что такое государство не начнет войну: возможно, что и начнет, — но в большинстве случаев оно будет искать способы не затевать ее вовсе. А если избежать нельзя, под давлением общества попытается закончить войну как можно быстрее с наименьшими потерями для своих граждан.

Именно в этой связи Кант пишет о преимуществах того, что сам называет республикой, а мы сейчас можем назвать демократией или полиархией. Речь о республиканском устройстве, где существует равенство граждан перед законом, действует принцип разделения властей, где есть парламентская процедура одобрения любых крупных политических акций и где люди, имеющие собственность и бизнес, влияют на политику не в меньшей степени, чем первое лицо государства или военные. Это равновесие позволяет не то чтобы избежать войн, — демократии воюют, — но сделать их менее частыми и тяжелыми с точки зрения потерь.

В своих рассуждениях Кант сделал еще один важный шаг. Он допустил, что отдельные государства будут постепенно эволюционировать в сторону республиканской модели управления, строя взаимоотношения между собой на принципах равенства и свободы. Он предположил, что республики смогут построить отношения между собой, создав некое подобие «федерации», мирного союза на принципах сохранения суверенитета и свободы каждого из участников.

Настоящее и будущее

Сейчас мы говорим о 25-летнем кризисе между мальтийской встречей Горбачева и Буша 1990 года, времени формального окончания холодной войны и событиях последних двух лет. Эта метафора возникла под влиянием Карра, у которого была книга «Двадцатилетний кризис», посвященная периоду между двумя мировыми войнами XX столетия. Одна из причин того, что произошло более 70 лет назад, и того, с чем мы столкнулись сейчас, состоит в том, что кантианского мира без победителей так пока и не получилось.

По окончании холодной войны выигравшими были, казалось бы, все: мир удалось спасти от ядерной катастрофы, ушла в небытие одна из самых бесчеловечных социальных утопий — большевизм. Однако одна из сторон завершенной холодной войны, надо признать, наиболее сильная в сегодняшнем мире, не удержалась от соблазна провозгласить себя победителем, и другой ничего не оставалось, как принять роль проигравшей. И это во многом заложило предпосылки тягостных событий, наблюдаемых теперь нами.

У республик есть один недостаток: они часто оказываются слабее военизированных диктатур и монархий. Но мы знаем, что сейчас есть и достаточно сильные республики, доминирующие среди стран, которые можно отнести к числу great power, или, говоря по-русски, сверхдержав. Смысл существования таких сверхдержав состоит не в том, чтобы вести имперскую политику, а в том, чтобы поддерживать равноправный мир и свободу во всем мире. Отступление от этого принципа, между прочим, заложенного и в Уставе ООН, и в миссии Совета Безопасности, куда входят наиболее мощные страны мира, неминуемо ведет к новым войнам. Таково правило и урок, в том числе, прошедших 25 лет. Человечеству, надеюсь, предстоит исправить это на практике в последующие 25, 50 или 100 лет — столько, сколько мы сможем просуществовать, удержавшись от всеобщего истребительного конфликта и достигнув вечного мира с участием людей. Реализовав, возможно, главную цель человеческой цивилизации.