Поскольку в ночь на воскресенье все внимание было приковано к финалу Евровидения, обозреватели «Ленты.ру» вынуждены объединить фильмы минувшего уик-энда в одном обзоре. Фильмов — причем прекрасных — хватало: это и эстетская эротика от автора «Олдбоя», и блокбастер Спилберга и Джим Джармуш о жизни и поэзии.
Игорь Игрицкий о конкурсной программе
В субботу 14 мая в конкурсе показали «Мадемуазель»: на взгляд многих наших коллег, даже ради одной этой ленты стоило стоять в этих бесконечных очередях. Выдающийся корейский мастер Пак Чхан Ук, автор культового «Олдбоя», создал картину, которую я бы мог характеризовать как идеальное кино. Не больше и не меньше. Каждый кадр можно вставлять в рамку, оригинальная музыка — персонаж картины, актрисы сошли с японских гравюр, эротические сцены как будто скопированы из средневековых трактатов, кровь и смерть являются элементами сложного многокрасочного декора — и так далее.
Кроме перечисленных красот, «Мадемуазель» снабжена детективным сюжетом, последовательно становясь мелодрамой, историей мошенничества и, наконец, мощной лесбийской love story на манер недавнего каннского триумфатора «Жизнь Адель» или прошлогоднего фаворита критиков «Кэрол» — только в японо-корейском изводе, имеющем свои эстетические особенности. Фильм состоит из трех новелл, последовательно рассказанных с точки зрения персонажей: смазливой служанки из оккупированной Кореи (действие происходит в начале прошлого века), красавицы-японки, наследницы состояния, и мошенника, выдающего себя за аристократа, решившего с помощью кореянки жениться на деньгах. Поскольку богатую невесту воспитывал суровый японский дядя, склонный к разного рода традиционным извращениям, обманщикам необходимо втереться в доверие и к нему. В результате далеко не платонической страсти, столь ожидаемо вспыхнувшей между прекрасными героинями (кастинг женских ролей в фильме великолепен), трюк с соблазнением не удается. Но то, что поведано в первом случае со слов служанки, и во втором — госпожи, оборачивается жестоким обманом всех ожиданий, который вынужденно осмысляет неудачливый герой-любовник в третьей новелле: ему на наших глазах огромными кусачками отрежут пальцы, и это будет меньшее из зол. «Мадемуазель» настолько же хороша, насколько не имеет шансов на награды: жюри подобное потакание вкусам публики, боюсь, оценить не в состоянии.
Фильм Джима Джармуша под названием «Патерсон» меня буквально зомбировал. Расскажу почему. Эта картина из тех, что вгоняет в сон на первых же кадрах, но если вы побороли это естественное желание, особенно учитывая, что режиссер в своих последних лентах усыпляет тягучей синтезированной музыкой, вас ждет откровение. Вот как снимать кино практически без сюжета, без звезд, пользуясь приемами доисторической давности — на экран проецируется стихотворный текст, который читает его автор; как делать одним из главных героев собаку (конечно, английского бульдога, кого ж еще), повторять одни и те же сцены семь раз кряду (по числу дней недели, причем титруя их, иначе бы мы не догадались): персонажи проснулись, встали, он пошел на работу, пришел, прогулялся в бар, выпил пива, поговорил с барменом, снова прочел стихи — и так до бесконечности... Как снимать все это столь банально — и создавать шедевры?
Джармуш явно и очевидно возвращается к истокам своего искусства, к картинам, где нет вампиров, наемных убийц, живых и мертвых индейцев, пьяных финнов и оживших Элвисов. Он снимает кино о себе. Нет, конечно не в буквальном смысле. Патерсон — это и захолустный американский городишко, правда, с красивым водопадиком в центре, и фамилия главного героя, и вообще все вокруг теперь так называется. Патерсон, синоним человека.
Кадр из фильма «Патерсон»
Фильм этот как будто о парне, который работает водителем автобуса, будучи поэтом (или наоборот). У которого есть слегка чокнутая, но красивая жена, мечтающая стать кантри-певицей, маленький домик, милая собака — и какая-то унылая до невозможности жизнь. Но это не главное. Он на ходу сочиняет очень бедные по форме стихи, записывает их в тетрадку, и никто, кроме жены, их никогда не прочтет. Она считает его гением, этого достаточно. Представьте, больше в этой картине сюжетно значимого не происходит ровным счетом ничего. Но и того что есть хватит, чтобы мы постепенно начали узнавать в добродушном парне и самого Джармуша, и себя, и вообще любую творческую единицу, и личность как творение. Поначалу кажется, что режиссер такого уровня просто издевается над публикой, сочинив какую-то жалкую поделку ни о чем, но по прошествии полутора часов вдруг понимаешь, что рассказывая фактически о себе, он говорит обо всех нас, и это гораздо более важное авторское высказывание, чем какая-нибудь вампирская сага. Джармуш ненавязчиво, отстраненно, крайне минималистично, буквально намеками описывает состояние человека, выпадающего из реальности бытия в реальность смысла. По философской значимости этот незамысловатый сюжет, не в последнюю очередь благодаря замечательной игре Адама Драйвера, становится едва ли не манифестом, апофеозом интеллектуальных поисков одного из самых выдающихся американских режиссеров. И вот эта глубочайшая простота высказывания производит тот самый зомбирующий эффект: хочется взять тетрадку и написать какое-нибудь дурацкое стихотворение.
Денис Рузаев об американских гигантах и корейских зомби
Кажется, никому еще на фестивале не понравился конкурсный фильм британки Андреа Арнольд «Американский мед» — кроме встреченного мной в очереди на прекрасного, полного иронии и любви Джармуша 18-летнего блогера из Калифорнии: он убеждал, что это кино про него и его друзей. Мне давно не 18 (к счастью), в Калифорнии я не был (пока) — но это и про меня тоже, как и про всех, кто помнит, каково по-настоящему было быть 18-летним. Историю юной нахалки по имени Стар (неотразимая Саша Лэйн), которая бежит от убогой жизни с маленьким подростковым цирком — бригадой никому не нужных молодых ушлепков, продающих обывателям подписки на никому не нужные журналы, Арнольд разливает, как мед, на почти три часа экранного времени. Постоянно гремит южный хип-хоп, персонажи-недоросли больше прожигают время и деньги, чем их зарабатывают, толком (с точки зрения классической драматургии) ничего не происходит — что, надо думать, и раздражает противников фильма.
Вообще, кино о взрослении разнообразных непростых тинейджеров снимают сотни, если не тысячи режиссеров по всему миру — но из известных мне только Арнольд понимает главное: взрослеешь, не когда происходит что-то экстраординарное в диапазоне от любви до травмы, а когда что-то перманентно вот-вот должно произойти — и не происходит, обходит стороной. Взрослеешь же, только переживая, осмысляя это ожидание. Как известно, любишь медок — люби и холодок: и предчувствие угрозы, опасности пронизывает «Американский мед». Слишком дерзкая Стар постоянно нарывается на проблемы, ее то и дело рискуют уволить, изнасиловать, убить — но Арнольд избегает соблазна наказать девушку на очередном повороте сюжета, а значит, избегает и взрослого морализаторства. Тем самым она достигает эффекта узнавания, куда более сильного, чем любое миллионное по счету кино о том, как поумнел очередной милый непонятый подросток, — люди-то, как показывает реакция на «Американский мед», с возрастом вообще не сильно умнеют.
Кадр из фильма «Американский мед»
Британка Арнольд в «Меде» увеличивает размер своего холста, переехав в Америку — американец Стивен Спилберг в своем новом «Большом и добром великане», напротив, направляется в Великобританию. Его экранизация сказки Роальда Даля о дружбе сиротки и гиганта-ловца снов полна очень английского юмора — начиная с безостановочной игры слов и акцентов и заканчивая финальным спасительным выходом британской королевы. Хватает и первостатейных визуальных трюков — Спилберг создает очередной в своей богатой фильмографии воображаемый мир: да и кому еще воплощать на большом экране сумасбродные фантазии Даля? Другое дело, что в вакууме коммерческого проката такое кино будет смотреться куда выигрышнее, чем на фестивале авторского кино — где оно разительно отличается от всех остальных зрелищ своим ориентиром на малолетнюю аудиторию. Настолько откровенно детского кино Спилберг, кажется, еще не снимал — и в его случае это не то чтобы комплимент: даже «Инопланетянин» с «Тинтином» были пронизаны ностальгией человека, скорее вспоминающего детство, чем его переживающего, «Большой и добрый великан» же сюсюкает со зрителем до инфантилизма.
А вот кино жанрового, причем хорошего, вопреки стереотипу, в Каннах хватает — просто приезжает оно туда не из самых очевидных регионов. Впрочем, что касается корейской индустрии, то о качестве местных триллеров и боевиков любопытным зрителям рассказывать не нужно — теперь же, после показанного на днях вне конкурса «Поезда в Пусан» режиссера Ен Сан-хо, то же можно признать и в отношении зомби-фильмов. Апокалипсис каннибализма здесь начинается на пятой минуте, как раз с отправлением ночного экспресса из Сеула. Резво стартуя, дальше не дает расслабиться до самого финала, мастерски взвинчивая и взвинчивая темп, колоритными штрихами знакомя публику с ключевыми персонажами и начиная убивать их только тогда, когда эмпатия уже выработана. Ен Сан-хо раньше работал в мультипликации — и ее зомби-спецэффекты не уступают голливудским, а способность небанально рассказать сюжет и удивлять на каждом новом повороте жанровых рельсов американские фильмы и вовсе превосходит. Ен Сан-хо при этом выучил главный урок Ромеро и Карпентера — вторжение зомби здесь служит поводом прежде всего сообщить несколько неприятных правд о самом человечестве, которому в критической ситуации человечность то и дело отказывает. Учитывая, какой ренессанс эротического триллера в тот же день продемонстрировал с помощью лесби-интриги и ретростилизации в своей «Мадемуазели» (название также можно перевести, как «Девушка» или «Горничная») Пак Чхан-ук, про корейское кино можно уже не впервые заметить, что своего учителя, то есть Голливуд, оно показательно и эффектно превзошло.
