«Я хотел работать в КГБ» Почему Путин был так откровенен с американцем

В издательстве «Альпина Паблишер» вышла книга бесед режиссера Оливера Стоуна с президентом России Владимиром Путиным. Сборник так и называется: «Интервью с Владимиром Путиным». Встречи режиссера и президента проходили в 2015-2017 годах в рамках съемок документального фильма «Путин», показанного летом этого года на Первом канале. Разумеется, в книге поместилось гораздо больше информации, чем в четырех сериях фильма. На этих встречах трехкратный лауреат премии «Оскар» расспрашивал главу российского государства о его детстве и семье, работе с Анатолием Собчаком и Борисом Ельциным, о российско-американских отношениях и холодной войне, Сноудене, об отношении президента к событиям в Сирии, на Украине и о присоединении Крыма. «Лента.ру» публикует фрагменты разговоров Оливера Стоуна с Владимиром Путиным.

О РОДИТЕЛЯХ:
«Мама работала ночным сторожем»

<...>

Оливер Стоун: Я думаю, многие на Западе знают не слишком много о вас, если не считать новостей. Хотелось бы познакомиться с вашей биографией и узнать ваше происхождение. Я знаю, что вы родились в октябре 1952 года, после войны, что ваша мать работала на фабрике. Я знаю, что ваш отец воевал, но мне не известно, чем он занимался после войны. А еще я знаю, что в детстве вы жили в коммунальной квартире вместе с другими семьями.

Владимир Путин: Моя мама не работала на фабрике. Она была разнорабочая. И поскольку я у них был поздний ребенок (они до этого потеряли двух детей, одного во время войны, в блокаду Ленинграда), они не хотели отдавать меня в детские учреждения, поэтому мама работала просто ночным сторожем.

О. С.: Из-за того, что она не хотела оставлять вас?

В. П.: Да. А отец работал на заводе.

О. С.: А кем именно?

В. П.: Он был механиком. У него было среднее техническое образование, он работал механиком.

<...>

О ДЕДЕ:
«Он работал поваром у Сталина»

<...>

О. С.: Я также слышал, что ваш дед по материнской линии был какое-то время поваром у Ленина и Сталина.

В. П.: Да, ну так получилось. Как у нас говорят, мир тесен, это правда. Он еще до революции 1917 года работал в одном из ресторанов в Петрограде в качестве повара. Как он попал на дачу к Ленину и стал там работать, я не знаю. Потом действительно работал за городом, где жил Сталин, и работал у него. Он был рядовым человеком, поваром.

О. С.: Он рассказывал вам что-нибудь об этом?

В. П.: Нет, он мне вообще ничего не рассказывал. Правда, я часть детства проводил здесь, под Москвой. Мы жили в Ленинграде, но на лето несколько лет приезжали к деду, который был уже пенсионером, но жил там, где работал, на одной из госдач. И мне отец рассказывал, как он ездил к своему отцу, когда еще был жив Сталин, и тот ему издалека показывал его на прогулке. Это все, что я знаю об этом периоде.

О. С.: У нас с вами есть нечто общее — у моей матери, она была француженкой, отец — мой дед — воевал на стороне Франции во время Первой мировой войны. Он был поваром на передовой. И он много рассказывал мне о войне и о том, как тяжело было тогда.

В. П.: Да, мне мама рассказывала о Первой мировой войне еще со слов ее отца, который был участником этой войны. Один из моментов довольно любопытен, с человеческой точки зрения. Это же была так называемая окопная война, и дед, когда вернулся, рассказывал об одном из эпизодов. Он увидел, что австрийский солдат, это был, видимо, Южный фронт, в него целится. Но дед успел выстрелить первым. И австриец упал. А потом дед увидел, что тот жив. Но так все располагалось, что он там был один почему-то. И истекал кровью. Дед к нему подполз, достал свой санитарный пакет и перевязал раны. Вот такая любопытная вещь. И он своим родственникам рассказывал: «Я не стал бы стрелять первым, если бы не видел, что тот в меня целится». Ну а комментарий был такой: мы все одинаковые люди и вот те тоже, такие же, как и мы, простые рабочие.

<...>

О ДЕТСТВЕ:
«Я не всегда был дисциплинированным, мягко говоря»

<...>

О. С.:Скажите… я слышал, что у вас были некоторые… некоторые нелады с законом в детском возрасте. Насколько мне известно, вы были довольно неуправляемым ребенком до тех пор, пока не начали заниматься дзюдо в 12 лет.

В. П.: Ну да. Ну вы знаете, все-таки, хотя родители старались за мной… старались мне уделять какое-то время, все-таки я жил в очень свободном режиме, много времени проводил на улице, во дворе и, конечно, не всегда был дисциплинированным, мягко говоря. Когда я начал заниматься спортом систематически, борьбой дзюдо, это стало дисциплинировать, стало менять жизнь понемногу в лучшую сторону.

<...>

О ВЫБОРЕ ПРОФЕССИИ:
«Я хотел работать в КГБ»

<...>

О. С.: После окончания средней школы вы, насколько я понимаю, сразу поступили в юридический вуз. Это нормально для российской системы?

В. П.: Точно. Я окончил школу в Ленинграде, среднюю школу, и сразу же поступил в Ленинградский университет на юридический факультет.

О. С.: Окончили его в 1975 году и тогда же познакомились со своей первой женой — я имею в виду последней женой — вашей единственной женой?

В. П.: Ну это было позже. Это было через лет семь.

О. С.: А потом сразу же, в 1975 году, пошли работать в КГБ в Ленинграде.

В. П.: Да. Меня фактически взяли… В советских высших учебных заведениях существовала так называемая система распределения. Когда вы оканчивали высшее учебное заведение, вы должны были пойти туда на работу, куда вас пошлют.

О. С.: О! Так у вас не было выбора?

В. П.: Сейчас скажу. Меня взяли прямо по распределению. Я обязан был идти туда работать. Но я хотел там работать. Больше того, я поступил на юридический факультет именно потому, что хотел работать в КГБ. Еще в школе я пошел в Ленинградское управление КГБ сам, просто с улицы, спросил, что нужно сделать, чтобы работать в их системе. И мне сотрудник приемной сказал, что нужно получить высшее образование, лучше юридическое. И поэтому я пошел на юрфак.

<...>

О НАЗНАЧЕНИИ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРОМ:
«Я думал тогда только об одном: куда спрятать детей»

<...>

О. С.: Чудеса! Премьер-министры неожиданно приходят и уходят, и вы — премьер-министр. И что дальше?

В. П.: Вы знаете, это такая любопытная история. Понимаете, я приехал из Ленинграда, из Петербурга, в Москву в 1996 году, как вы сказали. И в общем и целом у меня здесь не было какой-то особой поддержки, каких-то особых мощных связей. В 1996 году я приехал, а 1 января 2000 года стал исполняющим обязанности президента. То есть это в принципе такая невероятная на первый взгляд история.

О. С.: Да уж.

В. П.: При этом хочу вам сказать, что у меня не было каких-то особенных отношений ни с Борисом Николаевичем Ельциным, ни с его командой. Ну так вот случилось.

О. С.: Наверное, очередной премьер-министр был отправлен в отставку, и он просто сказал: «Ну а теперь ваша очередь».

В. П.: Я думаю, что он все-таки присматривался, выбирал. Он же принял для себя решение уйти. Поэтому в это время несколько премьер-министров были сменены, буквально один за одним через каждые полгода. Я не знаю, почему Ельцин остановил свой выбор именно на мне, хотя до меня работали очень талантливые люди. Один из них, к сожалению, недавно ушел из жизни, это господин Примаков. Но когда мне Ельцин предложил первый раз, я отказался.

О. С.: Вы отказались? Почему?

В. П.: Да, я сказал, что я… Да, он прямо вот здесь, в соседнем кабинете, меня пригласил, сказал, что хотел бы назначить премьер-министром и чтобы я потом баллотировался в президенты. Я ответил, что это очень большая ответственность, это должно поменять всю жизнь мою и я не уверен, что к этому готов. Он сказал, что мы позже вернемся к этому разговору.

О. С.: Изменить вашу жизнь, в чем? Я имею в виду, что вы и так уже довольно долго были чиновником в правительстве.

В. П.: Нет, ну все-таки это совсем другое дело. Одно дело быть просто чиновником, даже высокого ранга — можно жить жизнью практически рядового человека: ходить в гости, в кино, в театр свободно, общаться с друзьями и не нести такую персональную ответственность за все, что происходит в стране, за судьбы миллионов людей. А взять на себя ответственность в той ситуации за Россию — это очень непростое дело. И больше того, извините, ведь в августе 1999 года, когда Борис Николаевич Ельцин предложил меня в качестве премьер-министра, а парламент за это проголосовал, началась Вторая чеченская война в России. И это было очень тяжелое испытание для страны. Откровенно говоря, я ведь не знал тогда, какие окончательно планы в отношении меня у президента Ельцина. Но ситуация была такова, что мне пришлось в это время практически взять на себя ответственность за нее. И я не знал, как долго я смогу это делать, потому что в любую секунду президент мог сказать: «Свободен!» И я думал тогда только об одном: куда спрятать детей.

О. С.: В самом деле? И что бы вы сделали?

В. П.: Конечно, а как вы думали, там ситуация была очень острая. Представьте себе, меня бы освободили от занимаемой должности, охраны нет, ничего нет. Чего делать, как жить и как обеспечить безопасность семьи? Просто я для себя тогда решил, что, если судьба так распорядилась, надо уже до конца идти. И я тогда еще не знал на 100%, что буду президентом, никаких серьезных гарантий по этому поводу никто не давал.

<...>

О РОССИЙСКИХ ОЛИГАРХАХ:
«У нас не было дружественных отношений»

<...>

О. С.: Могу я поинтересоваться, приходилось ли вам присутствовать на встречах Ельцина с олигархами?

В. П.: Да, конечно.

О. С.: Вы видели, как он держался?

В. П.: Ну конечно. Достаточно официально, прагматично. Он встречался с ними не как с олигархами, а как с представителями крупного бизнеса. Как с людьми, от работы которых зависят судьбы многих людей, больших трудовых коллективов.

О. С.: Не создавалось ли у вас впечатление, что Ельциным помыкают?

В. П.: Вы знаете, да, но он этого не понимал. Сам Борис Николаевич Ельцин был очень порядочным человеком. И если и можно ему что-то ставить в вину в тот период времени, говоря об олигархической системе правления, то только то, что он слишком много доверял кому-то. Сам Ельцин никогда не был связан с олигархией и ничего в личном плане от них никогда не имел.

О. С.: Встречались ли вы когда-либо с Березовским или кем-то вроде него?

В. П.: Конечно. С Березовским я был знаком еще до того, как приехал в Москву.

О. С.: Ну и как? Были ли эти встречи дружескими?

В. П.: Нет, у нас не было дружественных отношений. А познакомились мы так: я работал в Петербурге, и из Москвы нас попросили принять, не помню, по-моему, кого-то из американских сенаторов, который летел из Тбилиси и хотел встретиться с Собчаком. Поскольку я отвечал за внешние связи города, то меня попросили организовать эту встречу. Я доложил Собчаку, он согласился, и вот с этим господином, по-моему, это был американский сенатор, из Тбилиси прилетел как раз Березовский. Он его сопровождал. Вот так я с ним и познакомился. Причем на встрече господин Березовский заснул.

<...>

О. С.: Я видел кадры вашей встречи с олигархами в 2003– 2004 годах. Это была интересная встреча. Были ли у вас открытые столкновения с Березовским и другими, с Ходорковским?

В. П.: Нет. Открытых столкновений не было. Я просто говорил им о том, что все они должны, как тогда было модно повторять, подчеркивать равную удаленность от власти. Говорил о том, что, если они действовали в рамках… если они приобретали свою собственность в рамках действовавшего тогда закона, мы не будем стремиться к изъятию этой собственности. Но сегодня законы меняются, и они должны жить в рамках этих законов. Исхожу из того, что попытка пересмотреть итоги приватизации может нанести экономике страны бóльший ущерб, чем сама приватизация. И поэтому мы будем продолжать саму приватизацию по более справедливым правилам, будем все делать, чтобы обеспечить права собственности, но надо понимать, что все должны быть равны перед законом. Никто не возражал.

<...>

О ПРЕЗИДЕНТСТВЕ:
«Никаких ночных кошмаров»

<...>

О. С.: Окей, теперь перенесемся в 2000 год. Это тяжелое время. Итак, вы стали президентом. За вас проголосовали 53 процента. Никто не ожидал, что вы останетесь надолго. Вы президент страны в тяжелые времена — продолжается чеченская война. Ситуация выглядит ужасно, а тут еще олигархи… Повсюду приватизация. Вы даете обратный ход. Я видел документальные кадры и могу показать видеоматериалы об этой борьбе. На мой взгляд, это было самое серьезное сражение — один из самых сложных периодов в вашей жизни.

В. П.: Так и было. Только эти времена наступили не в 2000 году, а гораздо раньше. Я думаю, что в начале 1990-х годов, сразу после распада Советского Союза. А к этому времени, к 2000 году, в 1998 году у нас кризис произошел экономический, в 1999 году возобновилась война на Кавказе, и когда я стал исполняющим обязанности президента, все это было в таком вот очень сложном… страна находилась в очень сложном положении. Это правда.

О. С.: Вы вставали в 4 часа утра? Вы вообще спали? На что были похожи эти темные ночи?

В. П.: Нет-нет, я не вставал в 4 часа утра. Я ложился часов в 12, в час, полвторого и вставал в семь. Я всегда спал 6–7 часов.

О. С.: Очень жесткая дисциплина. И никаких ночных кошмаров?

В. П.: Нет.

О. С.: В самом деле? Такая дисциплина — результат военной службы, опыта работы в КГБ?

В. П.: Ну я думаю, что от спорта и от военной службы, конечно.

О. С.: Вы очень дисциплинированный человек, сэр.

В. П.: Просто дело в том, что если этого не делать, то очень сложно работать. Тогда не будет хватать сил на решение текущих задач, я уж не говорю о стратегических. Нужно быть в форме.

О. С.: Понятно. Удавалось ли вам видеть своих детей в этот период? И жену?

В. П.: Да, конечно, но мало.

О. С.: Регулярно? Вы обедали дома, то есть обедали с ними? Вы виделись по вечерам?

В. П.: Нет, ну поздно приходил, рано уходил. Поэтому видел их, конечно, но мало.

О. С.: Когда умерли ваши родители? В этот период?

В. П.: Мама — в 1998 году, а папа — в 1999 году.

О. С.: Это, должно быть, очень тяжело — в дополнение ко всем прочим трудностям.

В. П.: Они последние два года практически провели в больнице. И я каждую пятницу из Москвы летал в Петербург, чтобы с ними повидаться.

О. С.: На все выходные и возвращались в воскресенье или…?

В. П.: Ну на один день я приезжал повидаться с ними и потом возвращался назад.

О. С.: Они гордились вами?

В. П.: Да.

О. С.: Ваши мать и отец не могли поверить в это, так?

В. П.: Ну да, это правда. Но отец не дожил буквально два месяца до того, как я был назначен премьер-министром. Но даже когда я не был премьер-министром, он все время говорил медперсоналу: «Вот мой президент едет».

<...>

О СОБЫТИЯХ НА УКРАИНЕ:
«Обрыдло все людям, этот хаос надоел, нищета надоела, и коррупция надоела»

<...>

О. С.: Я хотел бы узнать ваше видение этого с ноября до 20 февраля, в 2013–2014 годах. В эти три месяца на Украине проходили протесты. Вы наверняка были в курсе.

В. П.: А хотите узнать, что происходило на Украине с начала 1990-х годов? Там был просто систематический грабеж населения, грабеж граждан, грабеж всего народа. Сразу же после получения независимости началась дикая приватизация и растаскивание государственной собственности, понижение жизненного уровня населения. И причем какие бы власти ни сменяли друг друга, для жизни рядового гражданина ничего не менялось.

Конечно, люди уже устали от этого всего, от этой совершенно сумасшедшей коррупции, от обнищания одних и бессовестного и незаконного обогащения других. Вот это лежало на самом деле в основе недовольства людей. Конечно, люди думали о том, что присоединение в любой форме к стандартам Евросоюза избавит их от того унизительного положения, в котором они находятся с начала 1990-х годов до сегодняшнего времени. Я думаю, что вот это главный побудительный мотив всех событий.

Кризис начался с объявления господина Януковича о том, что он должен перенести подписание договора об ассоциации с Евросоюзом. Вот с этого все началось. Наши партнеры в Европе и Соединенных Штатах оседлали этого коня недовольства людей, и вместо того, чтобы объяснять, что действительно происходит, они поддержали государственный переворот.

<...>

Я напомню, что перед 21 февраля 2014 года приехали три министра европейских стран в Киев, приняли участие во встрече президента Януковича и оппозиции. Договорились о том, что будут проведены досрочные выборы, договорились о том, как будут строиться отношения оппозиции и президента.

На следующий день господин Янукович уехал во второй по величине город страны, в Харьков, для участия в региональной конференции партии. Как только он уехал, захватили и его резиденцию, резиденцию администрации, и правительство. С помощью оружия. Как это называют? В генерального прокурора стреляли. Ранили одного из сотрудников его службы безопасности. И в самого Януковича, по его кортежу, тоже стреляли. Поэтому это не что иное, как силовой захват власти. Естественно, кто-то это поддержал. Не столько лично против Януковича, сколько против власти вообще. Обрыдло все людям, этот хаос надоел, нищета надоела и коррупция надоела. После захвата власти кому-то это понравилось, а кому-то нет. Люди были напуганы разгулом национализма, радикализма, потому что первое, о чем заговорили пришедшие к власти в результате переворота люди, так это о том, что нужно принять закон, ограничивающий действие русского языка. Европейцы их остановили, но сигнал обществу уже был подан. Людям было понятно, куда идет дело. На такой территории, как Крым, где подавляющее большинство жителей — русские по национальности, а украинцы, которые там живут, как правило, своим родным языком считают именно русский язык, конечно, люди были особенно напуганы этой ситуацией. Тем более что в их адрес начали поступать прямые угрозы. Все это привело к известным событиям. Я достаточно подробно об этом рассказывал, если вас заинтересует, могу повторить. Что-то подобное начало происходить и на юго-востоке Украины в целом. На территории, которая называется Донбасс. Там два крупных города: Луганск и Донецк. Люди там тоже не приняли этот переворот. Сначала их начали было арестовывать силами полиции, но полиция довольно быстро перешла на их сторону. Потом начали привлекать центральные органы спецслужб. По ночам начали людей выкрадывать и увозить в тюрьму. А потом произошли ужасные события в Одессе, когда люди — совершенно безоружные — вышли на улицу с мирными лозунгами. Их загнали в помещение и жестоко убивали. В том числе и беременных женщин. Это просто катастрофа. Никто не собирается ничего расследовать. До сих пор. Естественно, люди в Донбассе после этого просто взялись за оружие.

Но как только это произошло, по сути начались боевые действия, потому что вместо диалога с людьми на юго-востоке Украины, после использования специальных служб начали впрямую использовать армию. И танки, и боевую авиацию. Впрямую начали наносить системами залпового огня удары по жилым кварталам. Мы много раз обращались к новому руководству Украины с просьбами воздержаться от крайних действий. Они начали боевые действия один раз, потерпели неудачу, остановились. Потом произошли выборы, пришел новый президент, я с ним много раз говорил и пытался убедить его не возобновлять боевые действия. Но у него был свой взгляд на эти вещи, он все время ссылался на потери одного-двух-трех человек в ходе боя, столкновения с ополчением, что, конечно, очень печально, это всегда трагедия, когда люди гибнут. Но, когда он возобновил боевые действия, погибли тысячи. И официальные власти снова потерпели поражение. Потом возобновили военные действия в третий раз и опять потерпели поражение. Вот после этого были подписаны Минские соглашения, о которых мы говорим. Договорились о том, что они будут неукоснительно исполняться обеими сторонами. К сожалению, мы этого не видим. Я считаю, что у официальных властей Киева нет желания вести прямой диалог с людьми на Донбассе. Они отказываются от прямого диалога до сих пор. Во всех пунктах Минских соглашений прямо написано, что вопросы, связанные с изменениями конституции, с принятием закона о проведении муниципальных выборов, с особым статусом Донбасса, все они должны согласовываться. Там так и написано, должны быть согласованы с Луганском и Донецком. Ничего этого не происходит.

<...>

Следующий пункт: нужно восстанавливать экономику и социальную сферу Донбасса. Вместо этого ужесточается блокада этих территорий со стороны киевских властей. Все разговоры сводятся только к одному: они с нами воюют, платить им ничего не будем. На мое замечание о том, что там есть пенсионеры, которые по закону Украины заработали свою пенсию, там есть люди с ограниченными возможностями, инвалиды, которые не воюют ни с кем, они просто жертвы этой ситуации, о том, что если вы считаете их своими гражданами, то должны о них позаботиться, ответ простой: у нас денег нет, ничего платить не будем. Мы поставляем туда энергоносители. Украинская сторона отказалась за них платить.

В общем, это такая полноценная, абсолютно жесткая блокада. Все, очень многие во всяком случае, нападают на Израиль за блокаду Палестины. Я сейчас не буду в это вдаваться, это другая тема. Но здесь то же самое. Все делают вид, что не замечают этого. Там и продовольствия в нужном объеме нет, нет лекарственных препаратов. Там ничего нет. Понимаете, это очень серьезная вещь. Но мы исходим из того, что другого пути решения проблемы, кроме как исполнения Минских соглашений, не существует.

Мы все время слышим, что нужно оказать влияние на руководство этих непризнанных республик. Совсем недавно лидеры этих республик публично заявили, что они готовы даже вернуться в украинское государство при исполнении Минских договоренностей. Но они не реализуются. И не по вине Донбасса. Повторяю еще раз, полагаю, что другого пути урегулирования этой ситуации, кроме как выполнение Минских соглашений, не существует.

О. С.: Очевидно, что с этим проблема. А что, если бы жители Донбасса перешли через границу в Россию? Если станет совсем плохо, это был бы выход для них.

В. П.: Вы хотите сказать, что лучший способ решения проблемы — это вытеснение этих людей с их родных территорий?

О. С.: Я этого не говорю, я говорю, если у них не будет воды, не будет еды и жизнь станет невозможной, то единственное, что им останется, это сняться с места. Речь идет о масштабной миграции.

В. П.: Многие так и сделали. У нас сегодня в России находятся 2,5 млн украинских граждан. Подавляющее большинство из них — мужчины призывного возраста. Но вообще на этих территориях проживало где-то 4,5 млн человек, сейчас, по нашим оценкам, три с небольшим.

О. С.: Так что, если они перейдут?

В. П.: Ну они и так переходят. Но, как только ситуация успокаивается, возвращаются к своим родным очагам.

<...>

О ПРИСОЕДИНЕНИИ КРЫМА К РОССИИ:
«Мы создали условия, чтобы люди могли прийти на выборы»

<...>

О. С.: Понимаю. Конечно, киевское правительство после отторжения Крыма не устает повторять, что российская армия или российское правительство уже вторглись на Украину. И военные части — говорят, что это десантники или, как вы их еще называете, контрактники, военнослужащие, и поставщики оружия — помогают им или сепаратистам.

В. П.: Что касается Крыма. Я бы хотел спросить, что такое демократия? Демократия — это политика, основанная на воле народа. Как выясняется воля народа? В современном мире — с помощью голосования. Люди пришли на референдум. И никто, ни кнутом, ни автоматом, не заставит человека выйти из дома и прийти голосовать. Люди пришли. Явка была свыше 90 процентов. И свыше 90 процентов проголосовали за присоединение к России. Нужно уважать выбор людей. И не подстраивать каждый раз под свои геополитические интересы нормы международного права и принципы демократии.

О. С.: Тем не менее Соединенные Штаты говорят, что вы нарушили международное законодательство, и это же вновь и вновь повторяет Европейский союз. А вы сами признали, что США сделали это в Ираке, поэтому в конечном итоге это вопрос военной мощи, не так ли?

В. П.: Да, правильно. В Ирак пришли вооруженные силы Соединенных Штатов. И там никаких выборов не проводилось. Что касается Крыма. Да, мы создали условия, чтобы люди могли прийти на выборы. У нас не было никаких боевых действий. Там никто не стрелял, никто никого не убил.

<...>

О СБИТОМ БОИНГЕ:
«Это огромная беда и страшная катастрофа»

<...>

О. С.: Можем ли мы поговорить немного о самолете, сбитом в июле, — самолете малайзийских авиалиний [MH17]?

В. П.: Конечно.

О. С.: Спасибо. Я слышал заявления обеих сторон. Мне известно об утверждении российской разведки о том, что в воздушном коридоре находились два самолета или как минимум два самолета и авиалайнер, возможно, сбили с другого самолета. Это так?

В. П.: Существует две основные версии. Первая версия — это то, что самолет был сбит украинской системой ПВО «Бук». А вторая версия заключается в том, что такая же система вооружений, система «Бук», и то и другое российского производства, была использована ополчением и самолет погиб от ударов этой системы, которая находилась в руках ополчения. Прежде всего хочу сказать, что в любом случае это огромная беда и страшная катастрофа, и в этой связи сразу отметить: этого бы не произошло, если бы руководство Украины прислушалось к нам и не начинало крупномасштабные боевые действия. Именно украинские власти начали войну на Донбассе с применением всех вооружений.

Теперь по поводу воздушных судов. Насколько мне известно, сразу же после этой ужасной катастрофы один из украинских авиадиспетчеров, по-моему, он специалист испанского происхождения, объявил, что видел в коридоре гражданского самолета боевую машину. Никакой другой боевой машины, кроме украинской, там быть не могло. Это, конечно, требует прояснения. Я не утверждаю, что этот самолет сбивал гражданское воздушное судно, но все равно вопрос остается: а что он там делал, в коридоре гражданского судна? Это запрещено правилами международных полетов гражданской авиации. Что касается систем «Бук», которые наносят удары с земли, по данным наших специалистов и экспертов, и не только разведывательных служб, но и экспертов-баллистиков, удар был нанесен в хвост самолета. Если это так, то это как раз со стороны, где размещались системы противовоздушной обороны украинской армии. Вообще непонятно, что они там делали, зачем они там были и зачем их так быстро убрали? Во всяком случае это, безусловно, требует очень тщательного и деполитизированного расследования.

О. С.: Вы считаете, что у американской разведки есть информация об этом, поскольку она не могла не наблюдать за ситуацией после переворота?

В. П.: Уверен, что это так. Но, к сожалению, достоверной информации мы не получали от партнеров.

О. С.: Они ничего не говорили?

В. П.: Да, не говорили. Это и понятно, потому что ясна их позиция по Украине и, конечно, хочется обвинить в этом ополчение и, соответственно, косвенным образом Россию, которая ополчение поддерживает.

О. С.: Так если бы у них была противоположная информация, они не захотели бы предоставить ее?

В. П.: Если информация опровергающая, они никогда ее не покажут.

<...>

О ВОЙНЕ:
«Никто бы не пережил [войну]»

<...>

О. С.: Я хотел бы немного поговорить о войне.

В. П.: Да, пожалуйста.

О. С.: Не о холодной, а о реальной. Вчера вы говорили о том, что Россия модернизирует свою военную инфраструктуру, обновляет и пополняет ядерные системы. Я полагаю, что речь шла о 40 межконтинентальных баллистических ракетах, о системах «Тополь».

В. П.: Мы заменяем новыми ракетными комплексами устаревающие, срок действия которых истекает.

О. С.: И о новых противоракетных системах С-300 и С-400, а также о разработке С-500.

В. П.: Да, но это другие системы вооружения, системы противовоздушной обороны.

О. С.: И о других моментах. Мне говорили, что системы ПРО защитят подавляющую часть территории России от внешних атак. Если вы реализуете свою цель, то в 2017 году Россия получит ракетный щит.

В. П.: В общем, да.

О. С.: Давайте поговорим о возможности начала войны каким-нибудь «сумасшедшим» — насколько готовы к этому США и Россия.

В. П.: Мы практически закрываем территорию Российской Федерации по всему периметру границ.

О. С.: В случае начала войны есть ли у США преимущество — да или нет?

В. П.: Нет.

О. С.: Если война началась, Россия пережила бы ее?

В. П.: Я думаю, что никто бы не пережил.

<...>

Перевод В. Ионова