Биограф всего на свете, от рек и городов до писателей, Питер Акройд засел за многотомную историю Англии. По мере выхода частей в оригинале они переводятся на русский язык. На днях появится новый том: «Мятежный век: От Якова I до Славной революции». С разрешения издательства «КоЛибри» «Лента.ру» публикует отрывки из глав, посвященных правлению Карла I, его отношениям с женой Генриеттой Марией Французской и фаворитизму герцога Бекингема. Иначе говоря, события романа Дюма «Три мушкетера», увиденные глазами англичанина, а не француза.
Брак между Карлом I и Генриеттой Марией Французской заключили по доверенности 1 мая 1625 года перед западным входом в собор Парижской Богоматери. В тот же день английский король издал декларацию, что «все виды преследований» против католиков надлежит «отложить и не рассматривать при условии, что они будут вести себя сдержанно».
Преследования католиков стали камнем преткновения на переговорах с испанцами в предшествующие годы, и современник событий Джон Чемберлен теперь жаловался: «Мы в печи даже без сковородки».
В середине месяца Бекингем сам отправился в Париж, чтобы сопроводить Генриетту Марию через Ла-Манш и поторопить создание альянса между Англией и Францией. Он рассчитывал убедить французского короля относиться к своим подданным-протестантам, гугенотам, с тем же тактом, какой сейчас проявлял Карл к католикам. Кроме того, он хотел вовлечь французов в открытую войну с испанцами.
И в том, и в другом случае его усилия оказались безуспешными: стиль поведения, а вернее, надменность Бекингема пришлась не по вкусу Людовику XIII. Говорили, что англичанин носил белый атласный камзол, весь покрытый брильянтами, и флиртовал с женой французского короля, к тому же танцевал перед ней сарабанду в костюме Панталоне.
12 июня Генриетта Мария в конце концов прибыла в Дувр. Ее повезли в замок, где Карл верхом выехал к ней навстречу. Она казалась выше, чем он ожидал, и принцесса заметила, что Карл разглядывает ее ноги, не носит ли она обуви на каблуках. «Сэр, — сказала Генриетта Мария, — я стою на своих ногах, безо всяких ухищрений. Вот такого я роста, не выше, не ниже».
Генриетта Мария со своим придворным карликом Джеффри Хадсоном
Картина Антониса Ван Дейка
У нее, судя по всему, был характер. Один современник, Джозеф Мид, написал, что она «находчивая и остроумная... одним словом, храбрая леди». Тогда ей было пятнадцать лет. Вскоре после прибытия она оказалась в жарко натопленном помещении, окруженная слишком большим количеством людей. Мид сообщил: «Одним движением глаз... она выдворила всех нас из комнаты. Полагаю, бросить такой взгляд не удалось бы никому, за исключением настоящей королевы».
<...>
День официальной коронации Карла пришелся на Сретение, 2 февраля 1626 года, прошло немногим меньше года с момента его вступления на престол. Генриетта Мария отказалась сопровождать супруга на этом, по ее мнению, еретическом богослужении, так что он отправился один. Королева наблюдала за частью событий из помещения у входа во двор дворца. Однако Карл не участвовал в традиционной процессии по улицам Лондона, а после церемонии не было ни торжественного банкета, ни представления: чума по-прежнему накладывала свой отпечаток.
На самом богослужении не чувствовалось ликования. Когда только что коронованного короля представили народу, люди по большей части никак не реагировали. Тогда лорд-маршал граф Арундел приказал всем кричать «Боже, храни короля Карла!», и послышались немногочисленные выкрики почтения.
Король надел мантию белого цвета, а не королевского алого; многие сочли это неуместным нововведением в старинный ритуал. Коронационная клятва тоже была осторожно изменена епископом Сент-Дэвида Уильямом Лодом. Тогда это не сочли предосудительным, но впоследствии Лода обвинили в даровании королю абсолютной власти в ущерб народу. В тот период враждебность и негодование направлялись в основном на Бекингема, а не на его господина.
<...>
Через несколько недель после роспуска парламента Карл окончательно решил удалить священников и фрейлин супруги от своего двора. Когда парламент еще заседал, духовники королевы посоветовали ей, босой, совершить паломничество в Тайберн, чтобы помолиться о душах католиков, которых там казнили. Вскоре поползли слухи, что она вознесла молитвы за дело убитых предателей, а не мучеников.
Картина Антониса Ван Дейка «Карл I с трёх сторон»
Между мужем и женой уже возникла обида и даже раздражение. Королева была вполне весела со своими французскими слугами, а в присутствии короля становилась угрюмой и сердитой; она, совершенно очевидно, не находила радости в его компании. Они поссорились из-за ее желания подарить часть своих земель и домов свите.
— Оставьте свои земли себе, — говорил ей Карл, по его словам.
— Если я не могу отдать это, кому хочу, то мне не надо ваших земель и домов. Дайте мне, что подобает, в виде пенсии.
— Не забывайте, с кем говорите, — ответил король. — Вы не должны так со мной обращаться.
Они продолжали препираться, и тогда, как вспоминал ситуацию сам король, он «заставил ее и услышать меня, и прекратить этот разговор». У придворных тоже были уши.
В начале августа, после заседания Тайного совета, Карл послал за королевой. Она отклонила приглашение, сославшись на зубную боль. Тогда вместе с членами Совета король прошел в ее личные покои, где, согласно письму современника событий мистера Поури, обнаружил, что французские приближенные Генриетты Марии «непочтительно танцуют и скачут в присутствии королевы».
Карл тут же закончил вечеринку, забрал Генриетту Марию в свои апартаменты и сказал, что отправляет французских слуг обратно в Париж «ради ее блага и блага страны». Королева на минуту пришла в замешательство, а потом в порыве ярости или расстройства голыми руками разбила окно комнаты, чтобы поговорить со своими людьми, которые стояли во дворе под окном. После этого женщины «рыдали и причитали, как будто отправлялись на казнь».
Но даже самые громкие протесты не могли сломить волю разгневанного короля. Несколько дней французы отказывались покидать двор королевы. Тут Карл потерял всякое терпение. Он приказал Бекингему «завтра выслать из города всех французов. Если сможешь, мягкими средствами, но не трать много времени на дискуссии, в противном случае заставь силой, гони их, как диких зверей, на корабли, и черт с ними! Мне нужен только один ответ — полное исполнение моего приказа». Он мог говорить повелительным тоном даже со своим фаворитом.
В итоге под конвоем дворцовой стражи французы погрузились на корабли для возвращения домой. Когда они проходили по Темзе мимо пристаней Денмарк-Хауса, толпы лондонцев улюлюкали и издевались над ними; кто-то бросил камень и сбил шляпку с головы мадам де Сен-Жорж.
Вся история разгневала короля Франции, тот заявил английскому посланнику, что с его сестрой поступили жестоко. Это был неподходящий момент для нанесения обид Людовику XIII.
<...>
Утром 23 августа герцог Бекингем находился в доме капитана Мейсона на главной улице Портсмута. Мейсон был не только офицером, но и военно-морским управленцем.
Бекингем позавтракал вместе с сослуживцами и несколькими представителями от Ла-Рошели. После завтрака герцог спустился вниз, в прихожую дома. Он остановился поговорить с одним из своих офицеров, когда стоявший в коридоре человек выступил вперед и вонзил ему в грудь нож со словами «Да смилуется Господь над твоей душой!»
Бекингем отшатнулся, но, выкрикнув «Негодяй!», сумел вынуть нож из раны. Герцог попытался преследовать нападавшего, однако споткнулся о стол и упал на пол.
Убийство Бекингема
Изображение: Cassell's illustrated history of England
Неистовый гнев охватил присутствовавших. Заподозрили иностранцев, приближенные выкрикнули: «Француз! Француз!» Другие кричали: «Где негодяй? Где убийца?»
«Это сделал я. Я здесь». Джон Фельтон, держа в руках шпагу, вышел вперед. Его убили бы на месте, но несколько офицеров Бекингема загородили убийцу. Жена и невестка бросились к телу герцога. «Ах, бедняжки, — сообщил королеве Дадли Карлтон, — они так вопили, рыдали и предавались горю, что я никогда в жизни не видел ничего подобного и, надеюсь, больше не увижу».
***
Смерть Бекингема праздновали долго и повсюду. В лондонских тавернах поднимали тосты за здравие Фельтона и передавали из рук в руки поздравительные стихи. Когда его везли через Кингстон в Тауэр, одна старая женщина выкрикнула: «Благослови тебя Господь, маленький Давид!» Когда повозка подъехала к самому Тауэру, там уже собралась большая толпа и приветствовала Фельтона криками: «Помоги тебе Господь! Помилуй тебя Бог!»
Карла глубоко оскорбляли такие выражения общественного мнения, и он еще больше укрылся за маской холодной властности. За день до того, как Фельтона привезли в Тауэр, в Вестминстерском аббатстве состоялись похороны Бекингема, торопливые и, по всей видимости, лишенные какой-либо торжественности. На похоронах присутствовало около ста человек.
Однако и эта церемония была не более чем чистым представлением. Тело герцога тайно закопали еще накануне, чтобы избежать враждебных выпадов лондонской толпы против погребения. Поэт и драматург Джеймс Ширли написал герцогу соответствующую эпитафию:
Здесь лежит лучшая и худшая судьба — тот,
Кого любили два короля и ненавидел весь народ
После должного судебного разбирательства Фельтона казнили в Тайберне. Его тело в цепях выставили в Портсмуте, одетым в ту же одежду, в которой он убил Бекингема.
Теперь король единолично управлял делами страны. Королевские секретари сообщали, что за две недели он сделал больше, чем Бекингем успевал за три месяца. Карл сказал Тайному совету, что отложит открытие парламента до следующего года. Он оставил тех же министров, что работали раньше, но, конечно, доверял им не так безоговорочно, как герцогу Бекингему. Больше у короля не будет любимцев, возможно за исключением Генриетты Марии.
У нее после смерти Бекингема сложились значительно более близкие отношения с мужем: вскоре стало ясно, что первоначальные разногласия преодолены, и королевская чета наконец обрела семейное счастье. Поэт и придворный Томас Кэри утверждал, что Карл «всецело отдался любви к своей жене и им больше не угрожает появление нового фаворита».
Друг Кэри Уильям Давенант написал тогда один диалог для пьесы под названием «Трагедия Альбовина, короля Ломбардии»:
— Король теперь влюблен.
— В кого?
— В королеву.
— Влюблен в собственную жену?! Да при дворе распространяется инцест.
За восстановлением отношений последовало шесть детей.
Перевод О. Строгановой