Самое влиятельное философское направление в мире - это солипсизм, от латинского solus ipse sum, т.е. "один я на свете". Смысл учения прост: всерьез существует только то, что я вижу, обоняю, осязаю, ем и пью. Все остальное - химеры сознания. Сколько бы люди ни оправдывались, слишком многие ведут себя так, будто следуют именно этому нехитрому постулату. Некоторые признают, что вокруг есть и другие люди. Но при ближайшем рассмотрении выясняется: тот же принцип распространяется и на близких. Сын или дочка солипсиста, они - да, пусть и не всегда, но они - его продолжение, поэтому их интересы - настоящие, тут все всерьез. А все остальные пребывают для солипсиста как бы немножко внизу.
Хуже всего, когда философское учение сливается с инстинктами так называемого простого человека. Когда солипсизм овладевает массами. Есть несколько красивых выражений, которые обслуживают философию солипсизма. Например: мыслю, следовательно существую. Или: каждый умирает в одиночку. Или: человек человеку волк. Или: своя рубашка ближе к телу.
Массовый человек в роли солипсиста узнаваем в каждом из нас: он постоянно переименовывает людей и предметы, понижая всех и вся в звании. Это процедура становится заметной не сразу. Александр - это Саша. Мария - Маша. И Сашка. И Машка. Вообще-то иногда это даже мило. Но идем дальше. Взять, например, места. Вот есть такие исторические прекрасные топонимы: Покровка, Петровка, Маросейка.
Причем тут солипсизм? Терпение, господа. Идем еще немножко дальше.
Мариинский театр - Мариинка, Неглинная улица - Неглинка. А тут вот сравнительно недавно услышал про Васильевский остров - "Васька". И про Поклонную гору - Поклонка. - Ну, и чего? Какой тут солипсизм?! Рублевка, Ленинградка, Минка. Это ведь просто обыденное, просторечно-разговорное, оно ничего не значит. Нету значения у этого разговорного сокращения!
- Совсем нету?
- Ну, немножко есть. Окраска: слово делается более свойским, более податливым для разговора без галстуков. Вот, да! Значение "Мишки" такое: это как бы Михаил без галстука. Да он и сам откликается.
- "Мишка" мне как раз по барабану, - отвечает Михаил без галстука. - Но вот когда "Васька" говорят, то мне, если честно, не нравится. В Питере так не говорят.
- А как говорят?
- Ну, все-таки, Васильевский...
- Но ведь принцип-то тот же. Почему, скажем, старая как мир "Лиговка" не задевает, а новая "Васька" или вот московская "Поклонка" кого-то вдруг задевает?
- Ну, слишком фамильярно как-то, принижающе. Свои так не скажут. Это чужое просто. Чужое и противное.
- А почему противное?
- Да потому что, хоть говорят как о чем-то свойском, даже своем, очень своем, а имеют в виду, что оно им даже в чем-то и враждебно. Как в песне о старой улице, на которой "ходят оккупанты в мой зоомагазин". Как будто вся история этого места, этого города, этих людей, которые здесь, на этих линиях, жили-тужили, низведена до клички. Причем клички кота какого-то, вовсе не уменьшительного человеческого имени.
Итак, уменьшительно-упрощающий суффикс плюс пренебрежительное сокращение имени это не то, что описание вещи - сумка, стамеска, сковородка. С местами и одушевленными предметами проделывается какой-то другой фокус. Какой? Что это за шаг такой, от Лиговки или Лубянки к Ваське и Поклонке? Мы можем сделать слово уменьшительным, свойски-панибратским, фамильярно-пренебрежительным (когда о библиотеке говорят "Публичка"). А из-за "Васьки" высовывается хамоватая рожа. Рожа чужака. Нет, не "понаехавшего тут", не "иногороднего", а по жизни чужака, будь он хоть трижды местный. Чужака, для которого этот топоним - только повод сказать о себе: "Мы его, блин, как облупленный, этот ваш Васильевский остров... Плавали, знаем... Надкусили, пожевали и сплюнули: не понравилось".
Хамство это и есть самый массовый вид солипсизма: привлечь к себе энергичным движением языка и - выплюнуть навстречу собеседнику как нечто не совсем настоящее по сравнению со мной, целым, сильным и, типа, всезнающим. Но идем дальше.
Разговор на вокзале. Ссорятся милиционер и молодая торговка. Милиционер выпимши. Торговка менее. В ответ на какую-то грубость он ей громко шепчет: "А в ментовочку - почистить духовочку?" А она ему в ответ на этот поэтизм: "Ты меня, [непарламентское обращение, намекающее на непопулярную сексуальную ориентацию], ментовкой не пугай. Я тебя, [непарламентское обращение, обозначающее противозачаточный прибор], самого в ментовку сдам на [непарламентское выражение, обозначающее то, для чего придумано предыдущее непарламентское выражение]. И ребятам скажу, чтоб поддувало тебе расшарили".
Ключевым в этом обмене любезностями было слово "ментовка". Остальные слова, в том числе эвфемизмы, переводятся легко. А вот как перевести с хамского на русский "ментовку" и "ментовочку"? Пренебрежительное обозначение очага бесконтрольного насилия, это раз. Но вот дальше - что? Это ведь не "дальневосточный партизан" пользуется бранным словом, а сам человек в погонах обозначает место своей службы и делится своим пониманием с потенциальной жертвой "ментовки". Ему - можно: ментовочка - его природная среда. Но и торговке можно: она и для нее - стихийное бедствие.
И вот тут мы подошли к ответу на вопрос, почему начальство и то, что себя за таковое выдает, никак не может не выезжать на встречку. Ведь что такое "встречка" для говорящего это слово? Это моя полоса, на которой по неосторожности оказался встречный транспорт. "Встречка" - это то, на что я выезжаю как говорящий "встречка". Это мои проблесковые маячки дают мне право не слышать вашего сердцебиения, потому что вас всех не существует.
Для тех, кто не разделяет философского учения солипсизма, уточним: это вы не по своей полосе едете, когда едете по своей полосе, а всегда и только по моей встречке. Вы сами называете ее так, как мы называем ее по-свойски, для себя. Тут ведь вот какое дело: для формально своей полосы у нас с вами и названия-то никакого нету. Это только логика языка. Ничего личного. Обыкновенная философия солипсизма.
Законен вопрос: неужели достаточно соблюдать речевую гигиену, не повторять за хамами "встречка"? И никто на нее не выедет? Достаточно. Давно проверено. Для этого не надо надевать на голову синие ведерки и тем более уходить в тайгу.