Иду я первого сентября по университетскому коридору и слышу разговор: «Насть, ну ты посчитай! На свидание идти — значит маникюр и укладка, минимум три тысячи. А он максимум две потратит на кафе. Нерентабельно это. Я в минусе!» Оглядываюсь. Умные лица, нециничный взгляд, учатся хорошо, подрабатывают вечерами, в общем не жалеют себя. Симпатяги.
Останавливаюсь, спрашиваю: а личная жизнь как же? Тушуются, но не пасуют: личная жизнь — это другое. Поцелуи тут ни при чем.
Поизвелись на университетских просторах целующиеся парочки. Редко теперь увидишь.
Лет двадцать назад приходить на лекции без обветренных губ было как-то некомильфо. Тот самый синяк на шее требовал хорошего декольте, а не стыдливой косыночки. Он точно маркировал главное девичье достоинство — сексуальную востребованность. Ходили даже инструкции, как сделать самостоятельно себе засос на шее с помощью пластиковой бутылки или медицинских банок. Помнится, мастерицы рекомендовали пройтись по свежему синячку зубной щеткой — для стойкости эффекта.
Молодежная среда тогда была наэлектризована сексуальностью, в этом был ее главный драйв, которому отдавались, очертя голову. Через секс шагали во взрослый мир, топтали его, поплевывая на заповеди старшего, вечно паникующего поколения.
Откуда это взялось — понятно: советская мораль дала главные дрожжи. Помню, как редко выезжавшие за границу родители украдкой привозили Playboy, и мы потными руками листали страницы с обнаженкой. Возбуждало! На ударное ханжество советская молодежь отвечала ударным промискуитетом. В 90-е — сорвало все шлюзы, любовь и голод действительно правили миром, по крайней мере, постсоветским. Теперь — суши весла, с одной стороны, закономерно, но с другой — все-таки удивительно по масштабу и всеохватности. Полноценная эпоха нового целомудрия. Кажется, сексом интересуются не больше, чем таблетками для посудомоечной машины: вещь в хозяйстве полезная, приятная, но можно и без нее.
«Среда обитания молодежи категорически изменилась, доступны многие другие формы сублимации: интернет прежде всего, информационная агрессия, — говорит психолог Галина Ждановская, руководитель одного из московских исследовательских центров. — Постоянная стимуляция притупляет либидо, много легкодоступной эротики. Картинки набрасываются на людей, все пространство насыщено стимуляцией. Либидо в этом потоке просто потонуло».
Но это же базовый инстинкт, недоумеваю я. Впрочем, еда — тоже базовая потребность, но теперь нужда в ней переживается молодыми людьми без ажиотажа, утверждает Ждановская: голод больше не так пугает, за ним не стоят тревоги, известные предыдущим поколениям. Похоже на правду. Физиологический голод угасает как переживание, культ простого насыщения испаряется, все знают, что еды сколько угодно, раз — и поел, она на каждом углу так и просится тебе в рот. Острота прошла: «нет денег» сейчас и во времена Достоевского — разные реальности. А вместе с остротой притупился и инстинкт. Что уж говорить о влечении, которое еще в большей степени — набор символов. Без грез, без игры воображения, без запретных фантазий — разве может так уж захотеться? А фантазия не включается, все, приехали.
Но одного информационного стресса, очевидно, мало для такого разворота. Да и вот вопрос поважнее: что пришло на смену любви и голоду, прежде правившим миром?
Жажда власти. Над собой же. Желание полностью распоряжаться своей жизнью. Тоталитарно контролировать ее.
Включить мозги, напрячь волю и победить одиночество, страх неизвестного, все опасности, которые таит в себе будущее. Чтобы не потонуть, надо уметь плавать — вот девиз сегодняшнего молодого поколения.
Прагматизм этих новых молодых у меня протеста не вызывает. Они искренне, самоотверженно дружат, но не спят. Они выбирают понятную и известную форму преодоления одиночества — кооперацию. Принято, например, пополам снимать квартиру, с девочкой или мальчиком — не важно. Фронт совместного просторен и привлекателен: в складчину покупать еду, платить за жилье, за такси. Они не крохоборы, нет. Они рациональны, но щедры, собирают игрушки в детские дома, носят еду одиноким старикам. Потому что это — «как у людей». Помогают щедро, от души, мгновенно объединяются ради общей благородной задачи. Самосбережение, а не тупое выживание, стратегии, а не импульсы, рациональный выбор партнера — вот что для них маркирует взрослость, а не физкультура в постели до шести утра. Они неустанно учатся. Они работают до седьмого пота. Они всегда заняты, у них дела. Именно в этом их понимание взрослости: иметь дела, быть нужным, а лучше — необходимым. Они — не карьеристы. Не подсиживают, не стучат, дают списать отстающим, но они твердо и спокойно выстраивают свою жизнь: сейчас — поехать на стажировку, завтра — получить хорошее место. Не к чему придраться. Так победим.
А секс? Секс нужно выучить как урок, усвоить инструкцию, разобраться, приспособиться. Но это когда «гром грянет». А пока — не надо зря рисковать беременностью, инфекциями. Аборты и лекарства дороги, да и морально это все тяжело, отвлекает. Куда лучше уроки китайского или путешествие автостопом по России или Италии.
Они выбирают автостоп и уроки.
Светлое будущее, где и деньги, и человеческое счастье, и семья, и здоровье, и впечатления, и на входе в личную жизнь — флердоранж. Они настаивают: все должно стоять строго на своих местах и быть результатом их самоуправления, плодом их усилий. Архитекторы, масоны, заговорщики, стремящиеся к тайной власти над собой же, — вот их второе имя.
«Да это же не студенты, а какая-то клумба нарциссов! — нередко восклицают преподаватели после обсуждения со студентами животрепещущих тем. — Они же все время смотрят на себя со стороны и талдычат про роман с самим собой! Утонут они в самолюбовании, эгоисты чертовы!»
Нет. Не утонут.
Это растет, поднимается на новых дрожжах будущая русская буржуазия. Основа основ и опора опор. Полезные люди, в чем-то даже блестящее поколение. Секс вышел из моды, перестал быть видом экстремального спорта. Ну и черт с ним! Вот только что ответят дети и внуки нынешних благонамеренных? Возможно, лет через десять-двадцать заматеревшие в своем позитиве папики и мамики получат Париж 1968-го. Боюсь только, сражаться в очередной сексреволюции будут по преимуществу лайками и банами — если к тому времени не придумают другой электронный булыжник поувесистее.