«Редкая девушка не дает потыркать». За секс до брака женщин в России жестоко наказывали. Каким издевательствам они подвергались?

Сексуальная жизнь женщин на Руси всегда регламентировалась общественными институтами. Традиции диктовали не только нормы поведения, но и наказания за различные провинности. Особо наказывали девушек за сексуальные отношения до брака. За подобное не только журили, но обливали грязью, выгоняли в белье на улицу, а в иных случаях даже били. Об этих кощунственных практиках в деталях рассказывает выходящая в издательстве «Новое литературное обозрение» книга «Сметая запреты. Очерки русской сексуальной культуры XI-XX веков». Написанная известными историками и антропологами, эта коллективная монография наглядно показывает эволюцию представлений о женской сексуальности в России на протяжении веков.

«Лента.ру» с разрешения издательства «НЛО» публикует отрывок.

«Прохудившиеся»: позорящие наказания для девушек в традиционной русской культуре XIX — начала XX века

<...>

Как и в стародавние времена, небезупречное поведение девушки считалось прегрешением меньшим, нежели проступок (измена) замужней женщины.

Ответственность за лишение девственности возлагалась на саму девушку (поскольку она или допускала подобные отношения, или не допускала, исходя из известного принципа, приведенного информатором Тенишевского бюро из Ярославской губ. «Сука не захочет — кобель не наскочит»), и на ее родителей или воспитателей. Примечательно, что «уступчивость» девушки считалась простительной, если она допускала связь с мужчиной более высокого статуса (к ним относились даже волостные писари, не говоря уже о купцах), более богатым, и казалась особо предосудительной, если девушка уступала бедному, польстилась на «мужика».

<...>

Инициатором (зачинщиком) организации позорящего наказания бывал, как правило, брошенный парень, с которым до того встречалась девушка, обиженный невниманием сосед мужского пола, который и ставил на обсуждение сельского схода «дело об обиде». В сообщениях о штрафах, накладывавшихся сходом на родителей (его могли взять и алкоголем), ничего не говорилось о способах проверки «честности» девушек, если это не был вопрос о свадебном ритуале. Очень часто вначале пускали слух о нечестности, затем мазали у якобы провинившихся ворота дегтем, обсуждали на сходе, — само привлечение внимания к физическому состоянию девушки уже было позорным.

<...>

О нецеломудренной девице говорили: «Отцу-матери бесчестье, роду-племени укор». Потому и народный свадебный ритуал включал все так же демонстрацию рубашки новобрачной (в редких случаях предполагалось даже появление невесты перед гостями в брачной рубашке с кровяными пятнами; иногда невесте в такой рубашке полагалось вымести пол с остатками разбитых в ее честь склянок, чаще же брачную рубашку выносили и, показав, вместе с четвертью вина и благопожеланиями отдавали родителям новобрачной, которые могли даже сплясать на радостях на рубашке своей дочери).

<...>

Нецеломудренность невесты — «Хорош соболек, да измят!» — мог осуждать только новобрачный и его род, причем особое право срамить имели не только мужчины, но и женщины мужниного рода — мать и сестры мужа, невестки.

Избиение молодым своей жены нагайкой за несохранение девственности описано в литературе XIX века, но нет данных о распространенности; скорее типичным было сокрытие молодоженом провинности его избранницы. В Южной Руси принято было наказывать нецеломудренную невесту матерью жениха, и жених же останавливал в какой-то момент ее — указав, что теперь он хозяин молодой: «Лишившаяся девственности до свадьбы не идет к столу, а подползывает на коленях под стол, из-под которого должна показывать свое лицо. Мать [жениха] всякий раз, когда молодая выдвигает голову, бьет ее по лицу, это продолжается до тех пор, пока муж не запретит («в моей хате никому не дам своей жинки биты»). Тогда уж молодая выбиралась из-под стола и садилась около мужа.

Опозорение отца девушки, не сохранившей девственности, встречалось редко, но все же отдельные случаи бывали (решением одного волостного суда в Каменецком уезде было определено подвергнуть отца за провинность дочки, прижившей внебрачное дитя, наказанию розгами; аналогичные случаи описаны в Кинешемском уезде).

На Дону общим способом поношения родителей не сберегшей девственности дочери было исполнение срамных песен, надевание на шею венка из соломы или баранок, одаривание матери или, если невеста была сиротой, воспитательницы селедкой или таранькой (вместо курицы, которую клали на колени матери или воспитательнице, которые уберегли дочь или воспитанницу от соблазнов).

В Калужской губернии срамили прежде всего мать новобрачной, а не ее саму, именно мать могли впрячь в борону и заставить провезти борону за собой по деревне.

Осрамление свахи (вместо родителей или вместе с родителями не сохранившей чести девушки) было явлением распространенным. В Поволжье (Свияжск) существовал ритуал «паренья свахи»: сосватавшую нечестную невесту сваху клали на улице на лавку, задирали подол и били веником, посыпая на тело снег (за «нечестность» одной женщины должна была нести ответ другая женщина, но непременно женщина). В Витебской губернии хомуты позора надевали и дружкам, и сватам («и водили по деревне, причем шлея хомута тащится по земле»), не говоря уже о родителях и свахе.

В иных местах на воротах или на крыше дома невоздержанной невесты вывешивали хомут, в других — мазницу, в иных — рогожу или затъкло, которым закрывают трубу; в некоторых местах обмазывали нечистотами стены дома; пробивали в печи дыру, обмазывали стены грязью, били окна в доме родителей невесты. В иных опозорение выражалось в том, что кто-нибудь из свадебных «бояр» лез на крышу хаты невесты с ведром воды и оттуда брызгал водой — символический знак невоздержанности новобрачной, ее готовности давать всем, чтоб каждому попало (как брызги воды). Есть данные, что в иных местах втаскивали на крышу дома разъезженное колесо или, если дело обнаруживалось зимой, старые сани.

Самым распространенным наказанием было надевание на шею лошадиного хомута «без гужов» (веревок, иных частей упряжи) — символа «озверения», близости миру животных — и одновременно антипода цветочному венку, символу девственности. Надевание хомута было и измененной, более гуманной формой припрягания к лошади (это делалось с замужними) как акта усмирения. С другой стороны, как вид кольца или обруча, хомут символизировал вульву. Его могли повесить на гвоздь, наскоро вколоченный над притолокой, а чаще — надевали на шею не только провинившейся невесте, но и отцу, матери. На такой случай наскоро делали даже несколько соломенных «хомутов, намазанных смолой и разными гадостями».

В Малороссии хомут делался из соломы, косу распускали, лицо девушки могли прикрыть платком и в таком виде водить по улицам. Иногда в знак позора девушке оголяли ноги, «подвязав ей платье к поясу соломенными веревками». Обычай позорить хомутом, надеваемым на шею (свахе, родителям невесты и ей самой), быстро получил распространение у других народов, населявших Россию.

Другими типичными позорящими действиями были: измарать рубаху девушки сажей (со словами «Запачкала ты себя с таким-то каким-то беззаконием!»), сажей или дегтем (который из-за черного цвета также был в крестьянском быту символом бесчестья и зла) и, перепачкав рубаху, провести по улицам без юбки. Есть свидетельства информаторов о том, что мазали ставни и стены дома дегтем со словами: «если любишь, то люби одного» — тем самым указывая, что жизнь следовало строить с тем, кто растлил девство. Стоит признать важной оговорку, что «насмешные наказания» по отношению к девушке применялись, когда «было на то согласие ее родителей и родных» (Орловский уезд: некоторые родители не позволяли так срамить свою дочь, а иные, напротив, приходили на сходку и просили о том).

Не менее распространенным способ опозоривания невесты во время свадебного пира было «подать родителям "худой" (т. е. плохой, дырявый) кубок с вином, прорванный в середине блин, а к дуге телеги привязать худое ведро». Случалось, на головы сватам и отцу такой невесты надевали дырявый горшок. Сама лексема «худой» в русском языке означает одновременно и «плохой», и «дырявый».

В Олонецкой губернии ритуалы, связанные с нечестностью девушки, были отнесены на следующее утро, когда молодой с дружкой и сватом должны были получить от тещи яичницу. Если невеста была целомудренна — желток яичницы вырезали, и дружка в образовавшееся отверстие лил масло, а чашку, из которой он его вылил, разбивал. Если нет — яичницу резали на куски. В Полесье нецеломудренной невесте и ее родным давали несладкую, а иногда и просто соленую кашу.

В Архангельской губернии срамить девушку, незаконно прижившую ребенка, к концу XIX века стало не принято, однако таковую могли отлучить от родительского дома, от дружбы с другими женщинами. Если худая молва о лишившейся девственности подтверждалась, то девушку могли лишить права сплетать волосы в одну косу, по общему приговору она должна была убирать их в две косы без девичьей повязки, покрывая их волосником (отсюда термин «самокрутка»).

Обряд «покрытки» у малороссов был не столько позорящим, сколько, напротив, сглаживающим прегрешение девушки в глазах общественного мнения: иной головной убор показывал переход девушки в другую возрастную группу, поскольку девичью косу ей уже было заплетать нельзя (отсюда полесское выражение «росчесав iй косу до вiнца»).

И в русских селах такое посрамление не имело характера общего публичного наказания, а совершалось всегда лишь отдельными «заинтересованными» лицами.

Дальше от крупных городов и столиц, от переизбытка мужского населения, менялось отношение к лишению девственности. Если в Калужской губернии информатор сообщал, что «случаев, когда бы девушка, имея незаконнорожденного ребенка, вышла замуж, не было», то совсем недалеко от тех мест — в Тверской губернии — «никакого публичного посрамления оказавшейся нецеломудренной» не устраивалось.

Нет данных, что была какая-то систематичность в ритуалах позора для девушек в Казанской губернии — там в конце XIX столетия вообще бытовало довольно однозначное присловье: «Жену с почина берут». В Пермском крае родители не видели ничего дурного в том, чтобы девушки были в поиске наиболее лю́бого еще до свадьбы, а в Мезенском уезде (на Севере), где существовал свальный грех, невинность девушки вообще ценилась мало. Напротив, родившая девушка скорее находила себе мужа, чем сохранившая девственность. Информатор Тенишевского этнографического бюро, описывая Сольвычегодский уезд Вологодской губернии, так заключил свои ответы на эту группу вопросов:

Никаких посрамляющих обрядов на Русском Севере не водилось, хотя девственность невесты в целом ценилась. Об отдаленных от центра сибирских деревнях можно сказать то же: в условиях переизбытка мужчин возможность интимных отношений с женщиной ценилась не только на словах, но и на деле (среди золотоискателей и рудознатцев). Но и у родителей девушек, получавших за несохраненную девственность своих дочерей иной раз большие компенсации, «ребенок у дочери нисколько не бесчестил», и они охотно воспитывали его, отвечая пытающимся укорять: «Плевок моря не портит».

Таковые наказания сохранялись благодаря традиции, возникшей много ранее, благодаря распространению норм христианского брака, — и это были традиции, связанные с поддержанием идеи высокой ценности девственности до брака. На протяжении нескольких десятилетий и до середины — конца XIX столетия на это указывали в своих сообщениях информаторы из Ростовского, Пошехонского, Владимирского, Дорогобужского (Смоленская губерния) и многих иных уездов. Но вот уже в 1841 году один из наблюдателей крестьянского быта в Калужской губернии записал:

«Целомудрие не имеет большой цены в глазах нашего народа... во многих губерниях, как, например, в Калужской, уже уничтожился старинный обычай вскрывать постель молодых. Отец и мать говорят жениху: "Какая есть — такую и бери, а чего не найдешь — того не ищи!"».

Вскоре и простая обыденная мудрость в отношении целомудрия девушки в Вологодской губернии хоть и ориентировала на то, чтобы соблюдать нравственную чистоту, поскольку «принесшая ребенка» считалась «провинившейся», но, если это не удавалось, уже перестала предполагать обязательность публичных оскорблений («разве что муж буде поколотит») и издевательств («никаких посрамляющих обрядов не устраивается»). К рубежу XIX-XX веков, записал информатор в том крае, «девки сами умудряются обходиться без последствий»: сама по себе утрата девственности перестала быть фактом, который следовало обнародовать (в этом регионе), и браки стали совершаться между молодыми, мало придающими этому значение. «Вообще об отношениях молодежи можно сказать, что баловаться стало просто», — заключил современник-аноним. «У кого[-то] приданое шито-крыто, а у кого[-то] на люди открыто!»