25-летняя Маргарита Чарыкова находится в одной из московских больниц, почти все время лежит под капельницей и знакомится с материалами своего уголовного дела. Чарыкова тяжело больна с рождения (у нее нет прямой кишки, а инвалидность не оформлена лишь потому, что сама девушка хотела «быть такой, как все»), она перенесла около 60-ти операций. Чарыкова провела в СИЗО почти четыре месяца по обвинению в хранении и приготовлении к сбыту наркотиков. Она гнила там заживо и умерла бы, но под давлением СМИ, правозащитников и Европейского суда по правам человека ее отпустили под подписку о невыезде.
«Лента.ру» рассказывала о Маргарите Чарыковой в конце марта. 2 апреля Европейский суд по правам человека попросил правительство России предоставить информацию о состоянии ее здоровья. Уже на следующий день ведущая следствие ФСКН отказалась выходить с ходатайством о продлении ареста. 5 апреля мера пресечения Чарыковой была изменена на домашний арест «в связи с состоянием здоровья обвиняемой».
«Лента.ру» первой поговорила с Чарыковой после ее освобождения. С ней и с ее матерью мы договаривались о встрече около двух недель, но всякий раз разговор запрещали врачи; состояние недавней арестованной остается тяжелым. В больнице настаивают на проведении еще минимум трех операций. Мать говорит, что будет ходатайствовать о переносе суда до тех пор, пока состояние здоровья дочери не стабилизируется. Сама Чарыкова говорит, что просто молится об условном сроке.
«Лента.ру»: Рита, как вы себя чувствуете?
Маргарита Чарыкова: Сейчас, конечно, лучше, чем было. Но до нормального состояния — того, которое было перед арестом, — еще далеко. Врачи говорят, что восстановление будет долгим. У меня к четвертому месяцу в СИЗО непроходимость кишечника была полной, пошла интоксикация организма, зрение ухудшилось. Здесь, в больнице, каждый день чистка организма, капельницы, лекарства. Плюс почти каждый день общаюсь с психологом.
Это тоже в рамках восстановительных процедур?
Я боюсь выходить на улицу. Я боюсь людей. Мне кажется, что среди них слишком много людей в форме. Их я особенно боюсь.
Вы что-то помните об аресте, судах по мере пресечения, времени в СИЗО?
Первое четкое воспоминание — о тех трех сутках, которые я провела лежа на четырех табуретках в камере отделения ФСКН. Кроме этих табуреток там и не было ничего. Я ничего не ела, ну просто не могла. Ко мне заходили следователи, еще какие-то люди. На коленях перед ними стояла.
Что говорили вы, что говорили вам?
Следователям было вообще все равно, кто я, что я и что с моим здоровьем происходит. Их, по-моему, премии и награды больше интересовали. Я пыталась говорить, что да, употребляла наркотики. Решила, что мне так нужно. Но никаких других целей у меня нет и не было. Никаких попыток и даже мыслей о сбыте тоже не было. Но только без толку все.
Сейчас я читаю материалы уголовного дела. Там все так красиво расписано, только многое — неправда. В деле говорится, что главный свидетель обвинения против меня — Давид Миронов — познакомился со мной у меня дома, хотя это не так и дальше порога я его только один раз пустила. Говорится, что я нигде не работала, но это тоже неправда. На Миронова я бы охотно в суд подала за клевету. Но, насколько я понимаю, он под давлением, и если бы не дал на меня показания, сам оказался бы в тюрьме.
Вас забрали в больницу прямо с первого заседания суда по мере пресечения, еще в декабре. Что там с вами было?
Все было коротко и бессмысленно. Меня привезли под конвоем, сделали капельницу, а на следующий день сказали практически прямым текстом: вы нам не нужны с вашими заморочками. До свидания. Они меня выкинули.
Оказавшись в СИЗО, вы настаивали на том, что вам нужно лечение?
Там только сокамерниц мое состояние волновало. Мадам начальница медчасти зашевелилась только после того, как шум в прессе начался, адвокат стал выступать. Я оказалась в «Матросской тишине». Жаловалась на боли — мне давали только самое простое обезболивающее. За полтора месяца один раз сделали рентгеновский снимок. Исследования, которые полагается делать хотя бы под местным наркозом, сделали вообще без наркоза. Занесли инфекцию. Позвоночная грыжа появилась. В общем, лечение было таким, что я думала — это конец. Мне физически плохо даже от воспоминаний оттуда.
Чего ждете от суда?
Думаю о худшем, надеюсь на лучшее. Боюсь только очень сильно. Полного оправдания не будет, тут и надеяться не на что. Я лишь только молюсь на условный срок. Я о нем мечтаю. По одной простой причине: мне по состоянию здоровья никак нельзя в лагерь ехать — это поездка в один конец получится. Буду надеяться, что это заботит не только меня и моих близких.