«Сейчас так работают, как мы раньше отдыхали» Историк Михаил Рожанский об ударных стройках СССР как новом мире братства

В Российской академии народного хозяйства и государственной службы (РАНХиГС) Школа актуальных гуманитарных исследований провела международную научную конференцию «Стратегии институционального строительства в послесталинском СССР (1953-1968)». Доклад «Ударные стройки как социальный институт: функции и наведенные образы» представил Михаил Рожанский, научный директор Центра независимых социальных исследований — Иркутск. Исследование основано, в первую очередь, на многочисленных интервью участников стройки в Братске и Усть-Илимске. «Лента.ру» записала основные высказывания Михаила Рожанского.

Вместо ГУЛАГа

Функция ударных строек — это, во-первых, функция института модернизации и урбанизационного перехода, совершаемого в 50-60-е годы. Она возникает в результате демонтажа крепостной экономики, отказа от экономических функций ГУЛАГа. То, что историк и социолог Моше Левин называл экономической безответственностью МВД, имея в виду полную убыточность использования заключенных ГУЛАГа, показывая, что содержание заключенных обходилось много дороже производимого ими продукта. Эта проблема страны осознавалась и обсуждалась руководством страны, но была засекречена. Уже через две недели после смерти Сталина промышленные предприятия передаются из МВД гражданским ведомствам. В марте 1953 года прекращается ряд крупных строек, которые осуществляли силами ГУЛАГа. По амнистии на свободе оказываются миллион заключенных, в середине 50-х происходит распад колхозного крепостничества, в 1956 году — тихая отмена прикрепления человека к предприятию, идет масштабная демобилизация армии. Все это приводит к ситуации массовой миграции.

Ударные стройки — попытка взять под контроль и использовать массовую миграцию, наделив ее экономическими задачами и идеологическими смыслами. Как говорил один из героев пьесы Булгакова «Зойкина квартира»: «По СССР бегать не полагается. Каждый должен находиться на своем месте». Отсюда возникает идея общественного призыва. Это и бросается в глаза, когда речь заходит об ударных стройках. Хотя, конечно, основная рабочая сила приезжала не через общественный призыв. На Братскгэсстрой с 1956 по 1980 год через общественный призыв поступило 22 тысячи человек — всего 6 процентов от принятых на работу. Всего до 1987-го ЦК комсомола отправил на местные стройки 125 тысяч человек. На общем миграционном фоне, даже если взять только Сибирь, это очень мало.

Основными источниками рабочей силы были оргнабор и вольный наем. Прибавим направление специалистов и коммунистов. Последних было немного, но переведенные на стройки специалисты являлись важными для обеспечения технологического уровня и обучения, коммунисты — для дисциплины (в том числе идеологической) и укрепления системы руководства.

Система ударных строек существовала в контексте миграционного сквозняка. Сибирь легко приобретала и теряла массы населения. В 1950-1960-е годы в Усть-Илимск и Братск в среднем ежегодно прибывали 50 тысяч человек. Численность этого района, называемого Среднее Приангарье, выросла в семь раз. Но это было очень подвижное население. Если брать Сибирь в целом, то в первой половине 1960-х на 100 прибывающих человек приходилось 84 уехавших. Во второй половине 60-х годов число уезжающих выросло до 90 человек из 100.

На строительстве Красноярской ГЭС 75 процентов жителей Дивногорска из тех, которые приехали из европейской части СССР, покинули его в течение 4 лет. 40 процентов уехали в первый год. Во время строительства Красноярской ГЭС было принято на работу 61 с половиной тысяча человек и уволено 47 с половиной тысяч. Вот такая миграционная подвижность. Основная причина — обман ожиданий, обусловленный отсутствием необходимых условий жизни.

Такая же ситуация была в Якутии во время индустриализации южных районов: на 100 прибывших из-за пределов республики приходится 80 убывших. Напомню, по данным последней советской переписи, все население Якутии составляло около одного миллиона человек. А с 1960 года до конца 1980-х миграционный обмен (включая миграцию внутри самой Якутии) был четыре миллиона человек.

Строительство нового мира

В ситуации возникновения нового мира всегда переплетены между собой аномия, разрушение старых социальных правил и эйфория тех, кто участвует в рождении нового. Если говорить о Братской ГЭС, то мы имеем всего лишь одно, но очень выразительное свидетельство об аномии — очерк Григория Свирского, который был на стройке пять дней примерно в 1960-1961 годах. Вот отрывок: «И в эту минуту раздался страшный звериный крик: кто-то сорвался со строительных лесов. Звука упавшего тела не было слышно. Хотулев выматерился, сложил ладони рупором:

— Чей?!

Снизу прокричали:

— Не из нашей!

Хотулев проворно, перескакивая через планки, сбежал по трапу. Потолковав с кем-то, стоявшим над бездной с топориком, он обернулся ко мне:

— Нынче что!.. Уголовников поменьшало. А раньше, чуть что, спор, драка, глядишь, кого-то столкнули с подмостей... А лететь-то высоко. Знаете, сколько в плотине людей замуровано?! Столкнут бедолагу, сверху раствором присыплют, вибратором уплотнят — и все! Секундное дело... Спи спокойно, дорогой товарищ!.. Ежели б плотину можно было рентгеном просветить! Сколько вкраплено мужика, для прочности!

Я оглядел снизу могучее серое, головокружительно гордое тело плотины, веря слышанному и не веря... Я был в котловане Братской ГЭС пять суток, за эти дни пять человек сорвались вниз, на искрошенные скалы» (Г. Свирский «Братская ГЭС»).

Когда написан текст, я выяснить не смог. Его опубликовали только после того, как Свирского выслали из СССР. Предложенный отрывок — не все ужасы, у Свирского описываются и самоубийства женщин, которые только родили, и толпы пьяных матросов, и т.д. Все жившие тогда в Братске, у кого я брал интервью, категорически отрицают все описанное Свирским. Совсем напротив, воспоминания о первых годах Братска — это воспоминания о мире, где жили как одна семья:

«Тут только одно ЧП было. Какие-то парни приехали. Подрались, и убили одного парня. Это вообще была дикость, всех поразил такой случай» (Людмила З.).

— А вы здесь, в Гидростроителе, жили? Было шумно, опасно, нет? То есть в этом месте. Тут были какие-то драки, пьянки?

— Здесь нет. Раньше такого не было, как сейчас. Теперь, конечно, больше безобразия. Молодежь ударилась в водку. Тогда же не пили так. Ну меньше употребляли алкоголь. Здесь спокойно. Идешь в 2, 3 часа ночи. Если во вторую смену работаешь, до 12, в 2 часа уже идешь домой. Ночью — напрямую, раньше ведь не было автобусов (Василий В.).

В основе эйфории строителей, которые жили «как одна семья» — солидарность маргиналов. Ударная стройка притягивает людей с неодинаковыми судьбами, по разным причинам уехавших из мест, где жили: в связи со сложными обстоятельствами, после заключения, армии. «Ударные стройки» притягивали исключенных и тем, что давали возможность войти в некую особенную группу, уникальный социальный порядок. Динамика формирования коллективной идентичности — осознание этой исключительности, утверждение права на нее. Она была и импровизацией, неспланированным результатом солидарного взаимодействия людей в неповторимых обстоятельствах жизни и работы и в то же время — производной от личных ожиданий. Все это стало основой городской идентичности в новых городах.

Когда мы говорим о Братске, Дивногорске, Усть-Илимске, речь идет о мощных стимулах, которые работали тогда, о модернизации здесь и теперь. Это приобретение профессии, работа на современной технике, городская жизнь, мощный стимул — очевидность результатов работы. Когда я брал интервью и люди говорили, чем был замечателен такой новый мир, создаваемый ударными стройками, все вспоминали совместную учебу, приобщение к знаниям и современной технике. Вот фрагменты из интервью в Братске:

«Нас отправили на картошку в деревню, на острова. Так молодежи там было мало. Спрашиваем — где ваша молодежь? А они все подались: кто — в город, кто — на стройку. В деревне не хотели. К образованию хотели. У нас в первый же год в школе открыли вечернюю. Было битком забито. Стремились учиться (Людмила З.)».

«Представьте себе — крестьянин. В любой области, крае. Это тяжелейший труд. В Сибири он трижды тяжелее. Условия тут такие тяжелые. И когда стройка началась, все поняли, видели, я бабушку Агафью 40 раз вспоминал, пришли трактор, самосвал, бурилка, электропилы, краны и все прочее. Она посмотрела и говорит: "Сейчас так работают, как мы раньше отдыхали". Жизнь коренным образом изменилась. Появился свет и так далее (Николай Д.)».

«Хотя люди в основном с четырьмя классами, система учебных пунктов — научат на кране работать или шоферить (Анна Г.)».

Стройка в Братске, в отличие от предшествующих, была подчеркнуто антигулаговской. Это заметно не только из интервью, но и в воспоминаниях, например Алексея Марчука, где он пишет, что оттепель в Братске была жарче, чем в Москве.

Но в Усть-Илимске, где в малой степени использовался труд заключенных (главным образом, при расчистке ложа водохранилища), а особенно в Ангарске, где заключенные играли заметную роль при строительстве города и комбината, существует тяжба за миф о рождении. В основе память об аномии. Для экономии времени приведу пример стихотворных цитат ангарских поэтов:

Теперь и гвоздя, человек, не проси, не забьет
Без спецмолотка и тем более даром.
А в 50-х все виды тяжелых работ
Свершались кряхтячим
И сверхчеловеческим паром.

Ф. Устюжанин

Ложь любых аксиом безопасней
Но довольно валять дурака
Ныне знает любой первоклассник
Что построили город зэка…

В. Алексеев

Стройка меняет власть

Вторая важная функция, которой наделялись стройки как институт, — это создание идейных исторических смыслов, то есть воспроизводство идеократии. Ее реализация также не совпадала с предписаниями. Обновление социального идеала происходило здесь как практический идеализм, возникновение новых практик, импровизация нового образа жизни.

Если говорить об образах литературных, то тут очень характерна смена «Города на заре» на «Иркутскую историю» в 1959 году. «Город на заре» — пьеса, написанная накануне войны и обновленная Алексеем Арбузовым для постановки в Театре имени Евгения Вахтангова к юбилею революции и комсомола в духе решений XX съезда партии. Один из героев пьесы, мечтатель-утопист, гибнет ради спасения стройки и товарищей. В «Иркутской истории», которую Арбузов пишет для Театра в Вахтангова в 1959-м (премьера состоялась в конце года), герой гибнет, спасая не стройку, а детей. И он живет не утопией, а работой над собой. Для Сергея и других персонажей, строящих ГЭС, важны такие понятия, «как настоящий человек», «настоящая работа», «настоящая любовь». Этот переход зафиксировал обновление идеала, которое происходило на этих стройках. В живописи данный процесс обретает черты того, что назвали суровым стилем. Стилем, в котором превалирует этика долга, ответственности, внутреннего принуждения. Классический пример сурового стиля — картина Виктора Попкова «Строители Братска».

Переопределение идеалов на великих стройках было поводом обратиться к конфликту идеалов и реальности и в кино. Одна линия — это переопределение жизненных смыслов на большой стройке, перерождение человека. Можно вспомнить фильмы «Карьера Димы Горина» и «Ждите писем». Линия обновления общественных идеалов, которую мы видим на ударных стройках, вышла через кино в публичное пространство за пределами самих строек, во внешнее пространство. Батыгин и Рассохина писали о конце 50-х, что тогда происходил семантический коллапс коммунизма и этому противопоставляется перевод разговоров о коммунизме на язык техпромфинплана.

Столкновение гуманистических и социальных идеалов с искусственным языком — тоже ситуация, которая заворачивается вокруг феномена ударных строек. В кино это фильм 1966 года «На диком бреге» по повести Бориса Полевого с блестящей игрой Бориса Андреева и Всеволода Сафонова. Здесь мы видим столкновение карьерного инженера-организатора, который демагогически использует коммунистические лозунги, с начальником стройки, ориентирующегося не на задачи, а на людей, живущих в том крае, и рабочих.

Кинолента «Твой современник» 1967 года о стройке в Сибири, хотя сюжет разворачивается в Москве. Здесь также наблюдаем столкновение гуманистических идеалов в союзе с требованиями эффективности производства и современными технологиями, а на другом полюсе — аврал, спешка и выполнение плана. Из этой же серии лента «У озера» 1969 года и фильм 1972-го «Сибирячка» по пьесе Афанасия Салынского «Мария», где прогрессивная секретарь горкома из инженеров борется с начальником стройки старого типа в исполнении Евгения Матвеева.

Третья функция, которую в силу нехватки времени я не буду раскрывать, тоже важна: стройки наделяются обязанностью формирования нового типа и стилистики руководства, преодолевающего традиции крепостнической экономики. В новом мире на ударных стройках подчеркнутая нецеремонность отношений, антисословность и создание нового типа руководителя происходит при условиях десакрализации верховной власти. Новый тип культурного героя, руководителя выходит как некий отец-командир. Здесь очень важен поколенческий фактор, так как дети и подростки войны — это те, кто в основном строил Братскую ГЭС, а затем Усть-Илимск, именно среди них и из них происходит формирование автономного мира от идеологической власти и даже в какой-то мере оппонирующей ему.