«Властям эти вопросы казались невинными» Владимир Шляпентох о пользе чтения советских газет, конформизме и социологии

В октябре этого года в США скончался один из основателей советской социологии Владимир Шляпентох. В своем последнем интервью «Ленте.ру» выдающийся исследователь рассказал, как оттепель помогла появлению науки социологии, зачем молодые ученые массово бежали в Сибирь, в чем польза чтения советских газет и как эффективно работать в тоталитарном обществе.

«Лента.ру»: Как создавалась советская социология?

Владимир Шляпентох: После смерти Сталина началась либерализация общества, оттепель и прочие явления политической и культурной жизни. Либерализация общества сделала возможным появление социологии.

В 1960-1970-е годы, когда мы — а прежде всего Борис Грушин — начинали изучать общественное мнение в стране, никто еще не понимал, чем обернутся наши исследования. Впоследствии они стали символом демократизации, либерализации общества.

Мы не относились к этим исследованиям как к способу модернизировать советское общество, сделать его более либеральным, более демократичным. Тогда мы в какой-то степени старались догнать западную науку и работать в соответствии с ее стандартами, а сейчас такой тенденции в российской социологии нет.

Где проводились первые исследования?

В Сибири. Не знаю, что происходит в новосибирском Академгородке сейчас, но в 1960-е годы он был настоящим центром либерализма. Там активно работали социологические подразделения, изучались экономика и математика, формулировались новые представления в области истории, туда отправлялись преследуемые властью генетики и кибернетики. Академгородок был замечательнейшим явлением в жизни советского общества — и в моей жизни в частности.

Чем вы занимались в те годы?

Я изучал аудиторию центральных газет: «Известий», «Правды», «Труда», «Литературной газеты» и других. В те времена казалось, что это большое нововведение, что это, как я уже говорил, способствует сближению российского общества с Западом, формированию либерально-демократических институтов в стране. Тогда еще рейтинг не был показателем эффективности влияния телевидения и других средств массовых коммуникаций на сознание людей, он был именно показателем отношения населения к явлению или персоне.

В чем заключались ваши исследования?

В те годы мы в полной мере понимали, что изучать общественное мнение в таком обществе, каким было советское, — дело очень трудное, ненадежное, поэтому и искали различные косвенные пути и методы для выяснения реального отношения людей к власти.

Например, мы изучали отношение людей к писателям, авторам, журналам, спрашивая, как они оценивают журнал «Новый мир», «Октябрь», «Иностранную литературу». Властям эти вопросы казались невинными, но с помощью них мы выясняли реальное отношение общества, особенно интеллигенции, к либеральным идеям. Теперь же в любом авторитарном или тоталитарном обществе изучение общественного мнения бессмысленно, поскольку служит инструментом его легитимизации.

Например, наши опросы показали, что читатели «Литературной газеты» в основном были либералами. Также они горячо поддерживали «Новый мир», который был символом либерализации общества, и довольно отрицательно относились к журналу «Октябрь», который являлся представителем сталинистского направления в культурной жизни страны. Таким образом мы получали более или менее надежные данные о настроениях в среде российской интеллигенции. Ничего похожего сейчас, к сожалению, не делается.

Кроме того, проводились замечательные исследования в профессиональной ориентации школьников. Этим занимался, например, мой друг Владимир Шубкин.

Эти изыскания по сути опровергали догму о руководящей роли рабочего класса в обществе и всякие другие идеологические догмы.

Какие результаты исследований того времени вы считаете наиболее значимыми?

Мы выяснили, что в 1960-е годы российская интеллигенция в основном поддерживала либеральные идеи в стране, поддерживала либеральную реформу в экономике, реформы в управлении обществом, в образовании. Эти исследования показали, что интеллигенция находилась в оппозиции к власти.

При этом имелось противоречие: интеллигенция, несмотря на свою оппозиционность, все равно поддерживала идеи социализма, но более либерального социализма — с человеческим лицом. То есть одобрительно относилась к оппозиционным авторам типа Солженицына и Евтушенко. В 1960-1970-е годы мы были поглощены совершенствованием методов изучения общественного мнения, которые бы помогали нам нейтрализовать влияние страхов идеологии. Такие ученые как Заславская, Левада, Ядов, Грушин действительно пытались выяснить, что думают люди в стране.

А другие люди, не относящиеся к интеллигенции?

Честно говоря, тогда же мы выяснили и то, что большая часть населения страны конформистски настроена и готова поддержать основные принципы советской идеологии. Более того, не было никакого критического отношения граждан к идеологии власти и позже, накануне перестройки. И утверждать, что перестройка возникла в результате недовольства населения своим материальным положением, отсутствием оппозиции или доступа к другим средствам информации, — было бы преувеличением. Перестройка была результатом действий Горбачева и его коллег. И значительная часть советского населения к перестройке была вначале равнодушна, и никакого недовольства положением в стране среди граждан не было.

Приход Ельцина ничего не изменил?

Изменил... Период с 1989-го по 1992 годы ознаменовался появлением множества свобод, в том числе и свободы исследований. А потом Ельцин расстрелял парламент, и этому периоду пришел конец. Российская социология трансформировалась, и теперь выяснить реальную позицию людей в массе исследований можно лишь в отдельных случаях.

В каких?

Не знаю. Для меня российская социология больше не представляет никакого интереса.