«Пиндар — это такой Стивен Спилберг» Максим Амелин о рэпе XVII века, стихах Ивана Грозного и русских «битлах»

Поэт не только в России и не только в 1960-е был больше чем поэт. Еще во времена античности были свои поэты-звезды и поэты-диссиденты. Поэты, страдающие от отсутствия столичной прописки, и поэты, зарабатывающие краудфандингом. 21 марта — Всемирный день поэзии. О том, что за стихи писал Иван Грозный и каков был денежный эквивалент литературной премии при Гаврииле Державине, с поэтом и издателем Максимом Амелиным поговорила обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.

Кроме того, что поэт — это человек, который пишет стихи, у него есть много ролей. Он может быть придворным поэтом или диссидентом, вести себя как рядовой гражданин или быть достаточно экзальтированным. Если пытаться проследить социальную функцию поэта и его способ поведения в обществе с античности — кем тогда был поэт?

У древних греков поэт в определенной мере имел статус национального героя. Притом что нации как таковой там не было — были скорее отдельные города-государства. Каждый город гордился своим поэтическим представителем. Скажем, Пиндар писал хоровую лирику, был из рода жрецов и заслужил прижизненную статую.

Нашими деньгами — это поп-звезда?

Скорее такой Стивен Спилберг. Если рассматривать текст Пиндара как сценарий, то он выстраивал постановку некоего зрелища — действа, на которое собирались на протяжении тысячи лет огромные толпы. Правда, его тексты были достаточно трудны для восприятия, но это никого не смущало. А вот поэтам-лирикам было труднее. Сапфо, Алкей даже подверглись изгнанию с острова Лесбос во время прихода тирана Питтака. То есть их социальный статус был довольно высок. И писали они, кстати, политическую лирику — ее уже в ХХ веке обнаружили.

Диссиденты и политические эмигранты?

В определенной мере. Они 15 лет были в изгнании, а после перемены власти вернулись. В Риме поэту жилось труднее. Тут примером может служить Катулл, который писал, говоря современным языком, отвязную лирику, нападал на императорскую власть Цезаря, и социальный статус у него был довольно низкий, хотя он происходил из знатного рода Вероны, но в Риме это ничего не значило. Фактически у Катулла не было римской прописки, которую он так и не получил — не дожил до того момента, когда провинциальным элитам дали возможность получить полное гражданство. То есть находясь в Риме, он был ограничен в правах.

А далее поэты, из тех, кого считают классическим каноном, — Вергилий, Гораций — они уже были признанными государственными поэтами. Их поддерживал друг Августа Меценат, им платили совершенно сумасшедшие гонорары. Какова их издательская судьба — мы не знаем. Овидий был тоже изгнанником, но до сих пор непонятно за что — темная история.

Коммерческая поэзия — это, скорее, время Марциала. Он своими ироническими стихами зарабатывал. Причем платила публика. Его книги были очень популярны.

Если двигаться в сторону Средневековья — трубадуров, миннезингеров — можно сказать, что поэзия дрейфовала в сторону эстрадности?

Скорее она имела придворную функцию. Изначально это были рыцари, которые сочиняли стихи. Они были военные, а стихи о Прекрасной Даме писали для души. Это были очень сложно устроенные тексты — например, первая строка в них могла рифмоваться с восемнадцатой у какого-нибудь Вальтера фон дер Фогельвейде. Такую сложнейшую формальную задачу можно сравнить только с постройкой готического собора, где есть части, которые человек не может увидеть, потому что они обращены только к небу. На слух это не воспринималось — можно было только читать. То есть какое-то рукописное бытование у этих текстов все же было.

Потом этот статус немного понизился, потому что подобный способ письма охватил многих. Явление трубадурства или миннезингерства было повальным — их было огромное количество из разных слоев общества.

Я правильно понимаю, что о фигуре поэта в России мы можем говорить примерно века с XVII — где-то с Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева?

Раньше существовала так называемая народная поэзия, а у нее тоже были разнообразные функции. От всяких приезжавших к нам иностранцев известно, что при дворе Ивана Грозного были свои певцы, исполнители текстов, которые тогда еще не назывались ни былинами, ни старинами. По функции эти исполнители были близки тем, кого называли аэдами в античности. Для того чтобы сохранился этот огромный корпус фольклора, нужен потребитель: они сначала пели царям, а потом кому-то еще.

Но все же фольклор фигуру автора игнорирует.

Тем не менее авторская поэзия, книжная, духовная существовала отдельной традицией, только тексты почти не подписывались. Или вот сохранились тексты XVI века, подписанные Парфением Уродивым, — это были стихи самого Ивана Грозного. Это религиозные стихи, написанные по канонам, но у них есть свои авторские особенности. Например, очень много жестоких подробностей — таких, которые не характерны даже для античности.

А уже в начале XVII века авторская поэзия возникает в обилии. Это и стихотворные вставки в прозе — например, у Авраамия Палицына в знаменитом «Сказании». Была «приказная школа» стихотворства: Симеон Шаховской написал длинный текст стихами, правда, довольно специфическими. Это еще не силлабическая поэзия, а виршевая. Такой раешный стих — как современный рэп.

Их социальное положение при этом каково?

Они либо монахи, либо церковные деятели, либо, как Шаховской, — это образованное боярство, которое читало книги, потому что у них есть ссылки на европейскую литературу.

При этом надо понимать, что наши поэты XVII века писали на изводе церковнославянского языка восточнославянского типа. Поэзия была уделом людей грамотных, знающих этот близкий русскому, но тем не менее другой язык. И это продолжалось вплоть до конца петровского времени. Первым поэтом, который стал писать на русском языке, был молдаванин Антиох Кантемир. Не на украинском изводе церковнославянского языка, на котором писали Стефан Яворский или Феофан Прокопович — в их стихах украинская рифма. Яворский и Прокопович были церковными иерархами, а Кантемир был сыном молдавского господаря, хотя и в отставке. Поэзия была уделом высшего общества.

Середина XVIII века — это Тредиаковский и Ломоносов. Тоже нельзя сказать, что выходцы совсем уж из низов. Они все же были из достаточно образованного круга. Тредиаковский получил французское образование в Сорбонне, а Ломоносов — немецкое в Марбурге. Их социальный статус был довольно высоким. У Ломоносова выше, потому что он в первую очередь был ученым и организатором знаменитых фейерверков — по сути придворным пиротехником.

И придворным поэтом. Тогда еще сохранялась манера на коленях подносить оду императрице?

Это Тредиаковский при Анне Иоанновне на коленях подносил — она возродила традиции XVII века. А Ломоносов при Елизавете Петровне — уже нет. Шло постепенное вытеснение древнерусских традиций в пользу европейских — европейского понимания поэта и его статуса.

Вот Державин, например, получил государственную должность в силу того, что был поэт и написал оду «Фелица». Не хвалебную, заметим, а скорее ироническую. Видимо, императрица устала от бесконечных восхвалений. Хотя это был канон. Каждое мероприятие сопровождалось чем-то вроде хора одических сочинений.

Примерно как сейчас патриотические песни на государственных праздниках?

Да. Ситуация с Ломоносовым похожа на ситуацию с Пиндаром, о которой говорилось выше. Чтение стихов было частью действа. Фейерверки, украшение всего на свете, выезды... Это было включено в ежегодный обряд. За это поэты получали определенное вознаграждение, оно выражалось в деньгах, а иногда в подарках.

Какого рода это были подарки?

Табакерки, украшенные алмазами. Перстни. Кто-то получал совершенно определенные знаки отличия. Например, лиру в бриллиантах. За «Фелицу» Державин получил большую сумму денег — настолько большую, что на них можно было купить имение. То есть это было что-то вроде государственной премии.

В какой момент пути поэзии и госслужбы расходятся? Вот появляется Радищев, например.

Радищев пострадал случайно. За ту же самую книгу он мог получить и золотую табакерку. История с ним странная. Сколько над ней ни бились — объяснить ее так и не удалось: почему именно он поехал в Илимский острог. Тогда было время неспокойное — Французская революция. Выход книги Радищева и казнь французской императорской семьи случились в один год. Он просто не вовремя выпустил свою книгу, выпустил бы раньше — все было бы иначе.

А вопрос профессионализации поэзии возникает в пушкинские времена. Пушкин первым поставил себе задачу стать профессиональным поэтом.

То есть жить на гонорары?

Да, но не смог — много тратил. А раньше еще произошла монетизация поэтического статуса. Это выражалось в государственном пансионе. Его получал Крылов — что-то около 4 000 рублей в год. Еще Гнедич. Это были довольно приличные деньги. У кого были богатые имения — они жили на доходы от имений. Но Пушкин был первым, кто решил отойти от этой в какой-то степени порочной системы. А дальше, уже при Николае I, эта система свернулась, и поэты стали сами по себе.

Кстати, в пушкинское время появились поэты-крестьяне. Был такой поэт Слепушкин, поэт Кольцов — из более известных. А вообще их довольно много было, их даже печатали в журналах.

Насколько при этом громок был голос поэта? Настолько, как об этом принято было говорить в советской школе, или все же он был слышен скорее узкому кругу себе подобных?

Узкому кругу, только элите. Тираж пушкинского журнала «Современник» был 1200 экземпляров. Поэтому когда говорят, что вся Россия зачитывалась... Этой читающей России было 1200 человек. А «Евгений Онегин» вышел тиражом 3000 экземпляров. Это показатель. Дело даже не в том, что большая часть населения была безграмотна, — это не совсем так. Не доходили книги — Россия огромная. Я вот недавно думал: 19 марта 1814 года русские войска вошли в Париж. А до Петербурга известие об этом дошло 14 апреля. То есть оно шло четыре недели — все это время никто не знал, взят Париж или не взят. А до Камчатки сколько шло?

Поэт Вяземский вынужден был служить всю жизнь — он был государственным чиновником. Исполнял обязанности министра финансов, у него была серьезная должность.

У Фета была сложная ситуация. Он ведь был то ли Фет, то ли Шеншин, как мы все помним. И вынужден был служить в армии, чтобы выслужить себе дворянство. Не выслужил. Уволился, потому что все время поднимали ценз. И император Александр II ему это дворянство вручил уже за переводы Горация.

В ХХ веке фигура поэта сильно меняется: появляются склонные к эпатажу бунтари, с одной стороны, — вроде футуристов с их желтыми кофтами и рисунками на щеках. С другой — те, кто скрупулезно выстраивает себе литературную репутацию, — тот же Есенин, изо всех сил притворяющийся крестьянином.

Если символисты считали себя жрецами и небожителями, то их последователи — а едва ли не все течения начала ХХ века вышли из символизма — страшно увлекались так называемым жизнестроительством. Это вообще свойство Серебряного века, об этом много Ходасевич писал. Например, мы ничего особенно примечательного не можем сказать о том, кто такой был по жизни Фет. Сначала военный, потом помещик, который разводил ананасы в Курской губернии, — да. Но сама фигура его все равно остается неясна. То есть себя — поэта как отдельную единицу он не выпячивал. А Серебряный век вывел поэта таким, как мы его себе представляем. Правда, сейчас такой тип уже скорее перешел в ранг опереточного: в странном наряде, с распущенными волосами, экзальтированный. А тогда это было вполне естественно, каждый поэт старался найти какой-то свой имидж, образ. Избежал этого только Ходасевич. Мандельштам, например, играл в Пушкина — ходил с тростью и в цилиндре.

А Андрей Белый ловил единорога под стенами, кажется, Новодевичьего монастыря...

Да, и так далее. Но надо сказать, что весь этот поэтический рост связан с экономическим ростом России того времени. Со старообрядческим капитализмом, который являлся основанием для этого невероятного промышленного всплеска. Многие представители старообрядческого капитализма поддерживали музыку, поэзию, балет — Морозовы, Рябушинские и так далее. И в журналах платили очень высокие гонорары. На них можно было жить несколько месяцев, а то и полгода. Напечатал подборку стихов в «Золотом руне» — и живи себе полгода. Плюс были выступления, они оплачивались. Вход в «Бродячую собаку» стоил 25 рублей — это зарплата рабочего. Хотя публики было все же не очень много. Даже у самого многотиражного поэта Игоря Северянина больше 10 000 тиража не выходило, а он и правда был поп-звездой того времени.

В советское время была предпринята попытка поставить идеологические рамки, с одной стороны, а с другой — дать примерно такие же гонорары, как до революции. Так же, как советский первый червонец пытались приравнять к червонцу дореволюционному. Но это не помогло: лучшие поэты ушли в перевод, в какие-то смежные области.

Были ли когда-нибудь поэты в России так популярны, как в 1960-е, когда они собирали стадионы?

Только в 60-е годы. Ни до, ни после. Это было определенное социальное явление. Ведь поэты того времени говорили о том же, о чем писали в газетах, но чуть более живым языком. И вот эта живость и свобода от штампов и клише вознесла их на вершину славы. В эти годы в Англии «Битлз» собирали сопоставимую аудиторию. А потом все пошло на спад. Но интерес к поэзии совсем исчезнуть не может — может только снизиться до того же самого уровня в 1200 экземпляров.

И все же почему сейчас поэзия — явление камерное, если не сказать маргинальное?

Хорошая поэзия всегда по языку опережает свое время. Возникает неизбежный зазор. Не каждый может ее воспринимать. Воспринимаются предыдущие поэтики. Они читаются с большим интересом, чем поэзия современников. То есть сейчас время поэзии начала ХХ века и в какой-то мере — поэзии Бродского.

Если говорить о современной поэзии, то сейчас в ней нет разных направлений — они все кончились в ХХ веке. Как бы ни пытались их сейчас создать — они не приживаются. И фигура поэта стала скорее фигурой одиноко стоящей. И в силу его неприкаянности и невозможности посадить в ячейку акмеистов или имажинистов поэта трудно понять. В этом смысле задача для современников усложнилась.

Не так давно мы издали учебник под названием «Поэзия», который призван эти поэтики последнего времени привести к читателю, вовлечь его в эту увлекательную игру.

Максим, вот ты — издатель, литературный менеджер, но при этом еще и пишущий поэт. Поэтом ты сейчас как себя ощущаешь?

Для меня поэзия — то, ради чего я живу, как бы высокопарно это ни звучало. Но писать я могу только в отпуске. Потому что, как и все, я вынужден работать.

Но отпуск бывает не очень много раз в году.

Вот! Поэтому к нему нужно подготовиться. Накопить определенные идеи, которые за время отпуска осуществить авральным методом, не отходя от тетрадки и компьютера. По-другому не получается, к сожалению. Все современные поэты в основе своей работают кем-то еще. Социальный статус поэта сегодня довольно низкий. Правда, вот сейчас будет вечер Веры Полозковой в ЦДЛ и якобы билеты на него стоят от 2500 до 3500 рублей. Не знаю — может быть, и так. Почему нет? Наверное, в этом есть определенное свойство времени: понадобилось, чтобы было такое эстрадное направление в поэзии.