«Сам Гиммлер чуть не упал в обморок, присутствуя при казни» Лоран Бине о Пражском палаче

Аббревиатура HHhH расшифровывается как Himmlers Hirn heisst Heydrich, что значит «Мозг Гиммлера зовется Гейдрихом». Так шутили эсэсовцы во времена Третьего рейха. О Райнхарде Гейдрихе ходили слухи один страшнее другого. Это он был одним из идеологов холокоста. Это он разработал план фальшивого нападения поляков на немецких жителей, что послужило поводом для начала Второй мировой войны. Это он правил Чехословакией после ее оккупации. Это его прозвали Пражским палачом. Гейдрих был убит 27 мая 1942 года Йозефом Габчиком и Яном Кубишем, ставшими национальными героями Чехии. После покушения Габчик и Кубиш скрылись в православной церкви Кирилла и Мефодия. Книга Лорана Бине «HHhH», рассказывающая историю этого покушения, получила Гонкуровскую премию за дебютный роман и переведена более чем на тридцать языков. На русском ее выпустило издательство «Фантом Пресс». «Лента.ру» публикует фрагмент романа.

Когда именно отец впервые заговорил со мной об этом — не помню, но так и вижу его в комнате, которую я занимал в скромном муниципальном доме, так и слышу слова «партизаны», «чехословаки», кажется — «покушение», совершенно точно — «уничтожить». И еще он назвал дату: 1942 год. Я нашел тогда в отцовском книжном шкафу «Историю гестапо» Жака Деларю и стал читать, а отец, проходя мимо, увидел книгу у меня в руках и кое-что рассказал. О рейхсфюрере СС Гиммлере, о его правой руке, протекторе Богемии и Моравии Гейдрихе и, наконец, — о присланных Лондоном парашютистах-диверсантах и о самом покушении. Отец не знал подробностей (да и мне тогда незачем было расспрашивать его о подробностях, ведь это историческое событие еще не заняло в моем воображении того места, какое занимает сейчас), но я заметил легкое возбуждение, какое охватывает его, стоит ему (обычно в сотый раз — то ли это у него профессиональная деформация, то ли природная склонность, но отец обожает повторяться)... стоит ему начать рассказывать о чем-то, что по той или иной причине задело его за живое. Мне кажется, отец так и не осознал, насколько вся эта история важна для него самого, потому что недавно, когда я поделился с ним намерением написать книгу об убийстве Гейдриха, мои слова нисколько его не взволновали, он проявил вежливое любопытство — и только. Но пусть даже эта история подействовала на отца не так сильно, как на меня самого, но она всегда его притягивала, и я берусь за эту книгу отчасти и затем, чтобы отблагодарить его. Моя книга вырастет из нескольких слов, брошенных мимоходом подростку его отцом, тогда еще даже и не учителем истории, а просто человеком, умевшим в нескольких неловких фразах рассказать о событии.

Не история — История.

3

Еще ребенком, задолго до «бархатного развода», когда эта страна распалась на две, я — благодаря теннису — уже различал чехов и словаков. Мне, например, было известно, что Иван Лендл — чех, а Мирослав Мечирж — словак. И еще — что чех Лендл, трудолюбивый, хладнокровный и малоприятный (правда, удерживавший при этом титул первой ракетки мира в течение двухсот семидесяти недель — рекорд удалось побить только Питу Сампрасу, продержавшемуся в этом звании двести восемьдесят шесть недель), был игроком куда менее изобретательным, талантливым и симпатичным, чем словак Мечирж. А вот о чехах и словаках вообще я узнал от отца: во время войны, рассказал он, словаки сотрудничали с немцами, а чехи сопротивлялись.

Для меня, чья способность оценить удивительную сложность мира была в то время весьма ограниченной, это означало, что все чехи были участниками Сопротивления, а все словаки — коллаборационистами, будто сама природа сделала их такими. Я тогда ни на секунду не задумался о том, что история Франции делает подобную упрощенность мышления несостоятельной: разве у нас, у французов, не существовали одновременно Сопротивление и коллаборационизм? Правду сказать, только узнав, что Тито — хорват (стало быть, не все хорваты были коллаборационистами, тогда, может быть, и не все сербы участвовали в Сопротивлении?), я смог увидеть яснее ситуацию в Чехословакии во время войны. С одной стороны, там были Богемия и Моравия, иными словами, современная Чехия, которую немцы оккупировали и присоединили к рейху (и которая получила не слишком-то завидный статус Протектората Богемии и Моравии, входившего в состав великой Германии), а с другой — Словацкая республика, теоретически независимая, но полностью находившаяся под контролем нацистов. Но это, разумеется, никоим образом не предрешало поведения отдельных личностей.

4

Прибыв в 1996 году в Братиславу, чтобы преподавать французский язык в военной академии Восточной Словакии, я почти сразу же (после того как поинтересовался своим багажом, почему-то отправленным в Стамбул) стал расспрашивать помощника атташе по вопросам обороны об этой самой истории с покушением. От него-то, милого человека, некогда специализировавшегося на прослушивании в Чехословакии телефонных разговоров и перешедшего после окончания холодной войны на дипломатическую службу, я и узнал первые подробности. В том числе и главную: операция поручалась двоим — чеху и словаку. Участие в ней выходца из страны, куда я приехал работать (стало быть, и в Словакии существовало Сопротивление!), меня обрадовало, но о самой операции помощник атташе рассказал немногое, кажется, даже вообще только то, что у одного из диверсантов в момент, когда машина с Гейдрихом проезжала мимо них, заклинило пистолет-пулемет (так я заодно узнал, что Гейдрих в момент покушения ехал в автомобиле). Нет, было и продолжение рассказа, которое оказалось куда интереснее: как парашютистам, покушавшимся на протектора, удалось вместе с товарищами скрыться в крипте православного собора и как гестаповцы пытались в этом подземелье их утопить... Теперь всё. Удивительная история! Мне хотелось еще, еще и еще деталей. Но помощник атташе больше ничего не знал.

5

Вскоре после приезда я познакомился с молодой и очень красивой словачкой, безумно в нее влюбился, и наша любовь, я бы даже сказал — страсть, продлилась почти пять лет. Именно благодаря моей возлюбленной я смог получить дополнительные сведения. Для начала узнал имена главных действующих лиц: Йозеф Габчик и Ян Кубиш. Габчик был словаком, Кубиш — чехом, похоже, об этом можно было безошибочно догадаться по фамилиям. В любом случае эти люди составляли, казалось, не просто важную, но неотъемлемую часть исторического пейзажа — Аурелия (так звали молодую женщину, которую я полюбил тогда без памяти) выучила их имена еще школьницей, как, думаю, все маленькие чехи и все маленькие словаки ее поколения. Конечно, ей все было известно только в самых общих чертах, то есть знала она нисколько не больше помощника военного атташе, поэтому мне понадобилось еще два или три года, чтобы по-настоящему осознать то, о чем всегда подозревал, — истинно романной мощью эта реальная история превосходила любую, самую невероятную, выдумку. Да и то, благодаря чему осознал, пришло ко мне почти случайно.

Я снимал для Аурелии квартиру в центре Праги, между Вышеградом и Карловой площадью. От этой площади к реке уходит улица, на ее пересечении с набережной находится диковинное, как бы струящееся в воздухе здание из стекла, прозванное чехами «Танцующий дом», а на самой этой Рессловой улице, на правой ее стороне, если идти к мосту, есть церковь, в боковой стене которой прорезано прямоугольное окошко. Вокруг этого подвального окошка многочисленные следы пуль, над ним — мемориальная доска, где среди прочих упоминаются имена Габчика, Кубиша и... Гейдриха — их судьбы оказались навсегда связаны. Я десятки раз проходил мимо православного храма на Рессловой, мимо окошка — и не видел ни следов пуль, ни доски. Но однажды застыл перед ним: вот же эта церковь, в подвале которой скрывались после покушения парашютисты, я же нашел ее!

Мы с Аурелией вернулись на Ресслову в те часы, когда церковь была открыта, и смогли спуститься в крипту.

И в этом подземелье было всё.

6

Там до сих пор сохранились ужасающе свежие следы трагедии, завершившейся в крипте шестьдесят лет назад: внутренняя сторона окошка, которое я видел с улицы, прорытый туннель длиной в несколько метров, выбоины от пуль на стенах и сводах потолка, две маленькие деревянные дверки. А кроме того, там были лица парашютистов на фотографиях и их имена в текстах — на чешском и на английском, там было имя предателя, там были застегнутый на все пуговицы непромокаемый плащ на плечиках, два портфеля и дамский велосипед между плащом и плакатом, там был тот самый Sten, английский пистолет-пулемет со складным прикладом, — это его заклинило в самый неподходящий момент; там были женщины и опрометчивые поступки, о которых парашютисты вспоминали и упоминали, там был Лондон, там была Франция, там были легионеры, там было правительство в изгнании, там была деревня под названием Лидице, там был Вальчик, подавший сигнал о приближении машины, там был трамвай — он шел мимо, и тоже в самый неудачный момент; там была посмертная маска, там было вознаграждение в десять миллионов крон тому или той, кто выдаст, там были капсулы с цианистым калием, там были гранаты и гранатометчики, там были радиопередатчики и зашифрованные послания, там был вывих лодыжки, там был пенициллин, который тогда доставали только в Англии, там был целый город, находившийся во власти чудовища, которое прозвали Пражским палачом, там были знамена со свастикой и знаки отличия с черепами, там были немецкие шпионы, работавшие на Англию, там был черный «мерседес» со спущенной шиной, там был шофер, там был мясник, там был почетный караул у гроба, там были полицейские, склонившиеся над трупами, там были чудовищные репрессии, там были величие и безумие, слабость и предательство, мужество и страх, надежда и скорбь, там были все страсти человеческие, уместившиеся на нескольких квадратных метрах, там была война и там была смерть, там были евреи в концлагерях, там были истребленные семьи, там были принесенные в жертву солдаты, там были месть и политический расчет, там был человек, который, кроме всего прочего, играл на скрипке и фехтовал, там был слесарь, который так никогда и не смог заняться своим делом, там был дух Сопротивления, навеки запечатлевшийся на этих стенах, там были следы борьбы между силами жизни и силами смерти, там были Богемия, Моравия, Словакия, там — в нескольких камнях — была вся история человечества...

Семьсот эсэсовцев были снаружи.

7

Пошарив по интернету, я обнаружил, что есть такой фильм — «Заговор», и Гейдриха в этом фильме сыграл Кеннет Брана. Пять евро, включая стоимость пересылки, — и три дня спустя мне уже доставили заказанный DVD.

В фильме воспроизводилась Ванзейская конференция, состоявшаяся 20 января 1942 года. Организовал конференцию Гейдрих, протоколировал Эйхман. За полтора часа один из главных архитекторов Холокоста успел изложить собравшимся варианты мер, необходимых для «окончательного решения еврейского вопроса», после чего были обсуждены вопросы чисто технические.

К этому времени уже начались массовые убийства евреев в Польше и в СССР, и совершать эти убийства поручалось Einsatzgruppen, айнзатцгруппам, эсэсовским эскадронам смерти, действовавшим на оккупированных территориях. Довольно долго эсэсовцы попросту сгоняли сотни, если не тысячи своих жертв в поле или в лес, где и расстреливали, однако у этого способа был крупный недостаток: он подвергал серьезному испытанию нервы палачей и снижал боевой дух войск, даже таких закаленных, как служба безопасности (СД) или гестапо. Сам Гиммлер однажды чуть не упал в обморок, присутствуя при массовой казни. Поэтому позже обреченных на гибель людей стали загонять в специально оборудованные грузовики-душегубки и через трубу закачивать внутрь герметичного кузова выхлопные газы. Но в общем технология убийства оставалась довольно кустарной, и только после Ванзейской конференции Гейдрих с помощью своего верного Эйхмана начал воплощать в жизнь весьма широкомасштабный проект, всецело обеспечивая ему материально-техническую, общественную и экономическую поддержку.

Кеннет Брана играет Гейдриха очень тонко. Актер ухитрился наделить своего персонажа не только спесью и властолюбием — фашистский палач в его исполнении улыбчив, мало того — бывает весьма приветлив и любезен, что несколько смущает зрителя. Сам я нигде не нашел сведений о том, что реальный Гейдрих при каких бы то ни было обстоятельствах, пусть даже притворяясь, выказывал себя приветливым и любезным. Надо еще рассказать о такой находке авторов фильма: один из эпизодов, совсем коротенький, показывает нам героя Браны в полном историческом и психологическом масштабе. Имею в виду тихий-тихий разговор двух участников конференции. Один говорит другому, что, дескать, слышал, будто у Гейдриха «есть немного еврейской крови», и интересуется, неужели это правда. «А вы спросите у него сами!» — не без ехидства предлагает собеседник, и тот, кто задал вопрос, бледнеет от одной только мысли о подобной возможности. На самом деле упорные слухи о том, что отец Гейдриха еврей, преследовали высокопоставленного функционера нацистской Германии очень долго и, можно сказать, отравили ему молодость. Вроде бы никаких оснований для подобных сплетен не существовало, но, с другой стороны, Гейдрих, будучи начальником Главного управления имперской безопасности (РСХА), мог запросто замести все следы, уничтожить навсегда любые подозрительные детали своей родословной.

Кстати, вскоре я выяснил, что в «Заговоре» Гейдрих появился на экране не впервые: не минуло и года после покушения, а Фриц Ланг уже снял в 1943-м по сценарию Бертольта Брехта пропагандистскую ленту «Палачи тоже умирают». Все, что мы видим на экране, — плод фантазии создателей (они, конечно же, не могли в то время знать, что происходило в Праге в действительности, а если бы и знали, то, естественно, не захотели бы обнародовать информацию), но сюжет выстроен мастерски, и происходящее захватывает. Чешский врач, участник Сопротивления, убивает Гейдриха, после чего находит убежище у молодой девушки, дочери университетского профессора, которого вместе с другими берут в заложники оккупанты, угрожая им казнью, если не объявится убийца. Перелом в событиях, показанный как трагедия высокого накала (это же Брехт!), наступает тогда, когда Сопротивлению удается найти в своих рядах предателя-коллаборациониста и выдать его властям. Его смертью завершаются и «дело о покушении» в фильме, и сам фильм. В действительности ни заговорщики, ни чешское население так легко не отделались.

Фриц Ланг — видимо, для того, чтобы подчеркнуть разом и жестокость Гейдриха, и его порочность, — решил изобразить протектора достаточно грубо и сделал его в фильме женоподобным извращенцем, совершенным дегенератом, то и дело поигрывающим стеком. В реальности Гейдрих и впрямь слыл сексуальным извращенцем, он действительно говорил фальцетом, который совсем не вязался с его обликом, но чванство этого человека, его жесткость, его безупречно арийский облик не имели ничего общего с тем, что показано на экране. По правде говоря, если читатель хочет увидеть куда более близкого к реальности персонажа, лучше всего пересмотреть чаплинского «Диктатора». У диктатора Хинкеля там двое подручных — заплывший жиром щеголь, моделью для которого явно послужил Геринг, и тощий верзила, куда более хладнокровный, коварный и непреклонный. Это не Гиммлер, который был низкорослым, тщедушным, усатым и неотесанным, — это, скорее всего, Гейдрих, правая рука Гитлера, человек более чем опасный.