«Синявского и Даниэля посадили, а меня уже нет» Владимир Войнович про диссидентство, Олимпиаду, Крым и Донбасс

Классик русской литературы, автор «Чонкина» и «Москвы 2042» Владимир Войнович молчал несколько лет и вот выпустил новый роман. Он называется «Малиновый пеликан». О том, как Олимпиада в Москве и события в Крыму и на Донбассе помогли превратить рассказ в роман, с Владимиром Войновичем побеседовала обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.

С одной стороны, жанр «Малинового пеликана» абсолютно хрестоматиен — это так называемый роман путешествий. Как «Мертвые души» Гоголя, например. С другой — совершенно злободневен. Главного героя, престарелого писателя, живущего за городом (в этом смысле он — своего рода альтер эго автора), кусает клещ. Близкие и интернет пугают пострадавшего энцефалитом, боррелиозом и прочими неприятными последствиями. Поэтому в семейном кругу принимается коллективное решение вызвать скорую помощь и отвезти писателя в больницу. В свою очередь медицинский работник считает, что везти нужно не куда угодно, а непременно в московский Склиф.

Так герой вместе с женой и в компании фельдшера и водителя скорой помощи отправляется в длинное ночное путешествие из Подмосковья в столичную больницу. За это время он успевает многое обсудить со словоохотливой фельдшерицей, твердо уверенной, что европейская свобода и демократия ничто по сравнению с российской духовностью, и западный мир исключительно из зависти заражает русских клещей энцефалитом, а население — птичьим гриппом. В минуты дремы он вспоминает сотрудников КГБ, с которыми ему довелось общаться в молодости и которые все на одно лицо и носят одно и тоже имя — Иван Иванович. Рассказывает о доверчивости своей внушаемой патриотки-домработницы, прозорливости пса по имени Федор и необычных навыках Перлигоса (сокращение от «Первое лицо государства»).

Владимир Войнович: Я эту книжку начинал писать странно и для меня даже необычно. Я, как и мой герой, живу в Подмосковье и меня, как и моего героя, укусил клещ. Все стали меня пугать, вызвали скорую помощь, и мы поехали в больницу. А когда уже приехали в Склифосовского, врачи даже смотреть на меня не стали. Спросили, из какого я района, и сказали, что клещи опасны только в Талдомском районе. А мой совершенно не опасен, надо выковырять и замазать зеленкой. Мне показалась вся поездка такой смешной и абсурдной, что я решил ее описать.

Описал этот случай и забыл про него. Жизнь тогда была спокойная, скучная, неинтересная. Потом вдруг случились Олимпиада, Крым, Донбасс... Все эти события наехали на меня, и я стал вставлять их в свой рассказ о клеще, который вообще-то должен был быть маленьким — на пару страниц. Так что замысел развивался на ходу. Начал происходить какой-то сюр, который осталось только записать.

«Лента.ру»: Ваш герой довольно критично настроен к телевизору. А сами вы его смотрите? Какой ваш основной источник информации об окружающем мире?

В природе есть такие насекомые, у которых много разных информационных щупалец. А если серьезно, то я в телевизор поглядываю время от времени. В интернете гуляю, смотрю, читаю. Живое общение с разными людьми происходит. Я ведь довольно много езжу. Живу под Москвой, но периодически бываю в Германии, Америке, в Венгрии был недавно, в Украине.

Ваш герой постоянно говорит с разными людьми, которые встречаются ему по дороге из дома в Склиф. А вы много с людьми разговариваете?

Моя дочь в Германии преподает немецкий язык, и у нее есть частные ученики. Трое из них — с Донбасса. Они молодые люди, живут и работают в Германии и учат язык. Не далее как вчера у меня с ними состоялся интересный разговор. Но это один из многих случаев. Когда где-то выступаю, случаются беседы и даже споры.

Насколько часто в обычной жизни вы сталкиваетесь с носителями такого типа сознания, как фельдшер из скорой помощи или домработница из романа? И есть ли у вас желание их переубедить?

Я обычно никого не переубеждаю и в роли учителя жизни не выступаю. Ко мне часто как к старому человеку и писателю приходят за советами. Я стараюсь сдерживаться и всегда говорю, что человек должен поступать в соответствии со своим характером.

Когда я был диссидентом, ко мне приходили люди, которые собирались ступить на эту скользкую дорожку. Я им всегда говорил: «Вы подумайте, может быть, не надо? Это опасно. Может быть, вам не обязательно так поступать? Не стоит этим заниматься?» Они говорят: «А как же вы?» Я объясняю: «У меня так жизнь сложилась. А у вас она может иначе сложиться».

Но часто бывает, что человек уверен, что хочет какой-то деятельности. Тогда он поступает по-своему, и правильно делает. Можно спросить кого-то о том, как поступить в том или ином случае, можно выслушать совет, но потом следует спросить самого себя и поступить, как подсказывает внутренний голос.

Ну сейчас нет особой разницы, думает человек, что Крым наш или Крым не наш.

Некоторые извлекают из этих утверждений определенную пользу. Большинство бескорыстно убеждены в том или другом, а есть те, кто знает, когда, где и в каком контексте сказать нужное.

Вы когда-нибудь принимаете участие в политических спорах?

С более или менее близкими людьми по поводу каких-то нюансов событий. С чуждыми по взглядам — нет. Вот пришла ко мне соседка. В восторге: «Вот, Крым наш!» Я говорю: «А раньше он был чей? И в чем выражается то, что он теперь стал вашим? Вы понимаете, что за это придется дорого платить?» Она отвечает: «Ничего! Затянем пояса!» «Ну затягивайте», — отвечаю. Вот и весь спор. А недавно я ее встретил, спрашиваю, как дела. Она причитает: «Все подорожало!» Я говорю: «Так платить же надо!» Она потупилась. Но особенно я с людьми не спорю — зачем бесполезно тратить силы?

Сейчас диссидентство возможно?

Оно существует. Просто выглядит иначе. Оппозиция слабая, но есть люди, которые заняты общественной деятельностью, пытаются сделать карьеру в политике, победить на выборах. Причем именно с оппозиционной стороны. В советское время сделать политическую карьеру можно было, только вступив в коммунистическую партию.

Диссидентство в этом смысле отличалось. Оно не было политическим движением, скорее нравственным, движением за права человека. Диссиденты выходили с сейчас уже совсем безобидными лозунгами вроде «Соблюдайте советскую конституцию». Они, как правило, не требовали смены режима. Требовали только соблюдать закон, чтобы людей просто так не хватали, чтобы их не сажали за то, что они читают какие-то книжки или рассказывают анекдоты.

Сейчас больше возможностей, есть оппозиционные или полуоппозиционные издания, интернет. В советское время не было ни одного печатного органа, даже самого маленького.

Ну был вот крохотный альманах «Метрополь». 12 экземпляров вышло в Москве.

В Самиздате, в виде перепечаток на пишущей машинке многое выходило. «Метрополь» ничего нового в этом смысле собой не представлял. Потом он был опубликован все же на Западе. Если говорить о диссидентах-литераторах, то наши рукописи сначала ходили по рукам в машинописном виде, а потом попадали на Запад. Сначала писателей за это сажали, а потом устали. Синявского и Даниэля посадили, а меня за то же самое уже нет.

Позиция вашего героя в книге — быть над событиями. Он не спорит, не переубеждает, просто наблюдает и с некоторой иронией пересказывает увиденное и услышанное. Вам это тоже близко?

Я никогда не считал себя политиком. Политик — это человек, который пытается извлечь какой-то результат из своей деятельности, занять какое-то место, избраться депутатом или создать партию и оказаться во власти. В советское время это выглядело иначе. Но я для себя никогда о таком результате не думал, поэтому такой деятельностью никогда не занимался. В советское время меня часто спрашивали: а чего ты хочешь добиться? Я отвечал: «Ничего особенного — хочу остаться самим собой». «Это все?» «Все, этого достаточно». «А что значит самим собой?» «Значит говорить все, что я думаю, жить по совести и писать по способности». В советское время это было опасно. Я стал диссидентом, потому что говорил и писал то, что думаю. А сейчас какие цели я преследовал? Вот написать книгу. Такую, какую я хочу.

В этом смысле у меня ничего не изменилось. Я не оппозиционер, но критик общества, в котором я существую. Я ведь в какой-то степени сатирик, а сатира — это всегда критика, острая критика. Сатирик — это хирург. Я себя считаю таким человеком. А политических амбиций у меня нет. И на митинги я не хожу. По разным причинам. Во-первых, я вообще плохо хожу. А кроме того, я не митинговый человек. На митинге надо громко кричать, чтобы тебя услышали. Надо говорить лозунгами. Я лозунгами говорить не умею. Я предпочитаю выражать себя, сидя за столом. Все зависит от характера, темперамента.

Для кого написана ваша книга? И какой вывод для себя должен сделать человек, прочитавший «Малинового пеликана»?

Есть несколько человек, которых я себе представляю. А есть неопределенная широкая масса людей. Я рассчитываю на тех, кому близок мой способ изображения жизни. Которые чувствуют мою фразу, мой юмор, если он есть. Которые, почитав, сделают для себя какие-то выводы. У меня нет такого самомнения, что люди сразу сильно переменятся.

Все же это роман для единомышленников или оппонентов?

Для всех, кто читает книгу с доверием к автору и, если смешно, смеется, если грустно, печалится, а если плохо, отбрасывает эту книжку и берет другую. Но оппоненты есть разные. Есть такие, с которыми можно о чем-то поспорить, а есть другие, с которыми я ни в какие споры вступать не желаю.