Количество трансплантаций донорских органов в России растет. По официальной статистике, в 2006 году было сделано 662 операции. А в 2015-м — уже около 1500. Количество операций по пересадке печени выросло в 7,6 раза, по трансплантации сердца — в 16 раз. Однако этого недостаточно — не более десяти процентов от необходимого. Трансплантация для многих смертельно больных людей — единственный шанс на жизнь. Иногда на совсем другую жизнь, новую жизнь...
Почему-то бытует мнение, что человек после операции превращается в глубокого инвалида. Это не так. Большинство ведет обычную жизнь. Распорядок дня отличается лишь необходимостью регулярного приема специальных лекарств. «Лента.ру» побеседовала с теми, кто однажды получил второй шанс благодаря тому, что для них нашелся донор.
Лидия Зотова: «Открыла глаза — значит, живу»
Мне было 45 лет, когда поставили диагноз — цирроз печени четвертой степени. Хотя он звучал ужасно, но я была рада, что врачи сумели разобраться, что со мной. Потому что до этого лет 10-15 я ощущала, как медленно угасаю. Чувствовала себя ужасно: страшная одышка, слабость, ноги-руки с трудом сгибаются. И рос живот, как будто я была беременна. Ходила по врачам. Ездила по разным колдунам-экстрасенсам. Никто не мог помочь.
Но я не унывала. Тренировала девочек-гимнасток в спортивной школе. Не давала себе раскисать и считать себя больной. Даже девиз появился: «Сегодня открыла глаза, пошла — значит, живу». Однажды, когда мои девочки-спортсменки проходили ежегодную диспансеризацию, спортивный врач заметил, что у меня белки глаз абсолютно желтые. А они у меня на самом деле то желтели, то бледнели. Никто на это внимания не обращал.
Погнали сдавать анализы. Билирубин, который показывает работу печени, у меня оказался в 500-600 раз превышен. С таким, в общем-то, не живут. Хотели мне шунтирование печени делать. Но хирург сказал, что это не поможет. Потом попала в Москве к доктору, который специализируется на этой проблеме. И мне посоветовали настраиваться на трансплантацию. Я рыдала. Для меня это как приговор прозвучало. Побежала к родственникам. Они тоже в слезы: «Мы квартиру продадим. Машину продадим, но не потянем. Это бешеные деньги».
Сначала готовили меня к родственной пересадке. Но из родных никто не подошел. Потом поставили в очередь на донорский орган. И тут я попала в аварию. Перелом ребер, перелом ключицы. И мне звонят: «Срочно в клинику». Я и не подумала, что это уже на операцию вызывают, потому и не сказала, что вся поломанная. Врачи головами покачали, но назад не отправили.
Фото: Jan-Peter Kasper / Globallookpress.com
Мне потом сказали, что операция шла сутки. А через неделю я уже вставала. Сейчас два раза в год прохожу диспансеризацию, пью таблетки. Все у меня в порядке. Также работаю с детьми. Езжу с ними по всему миру на соревнования. Когда они выигрывают — это невероятный заряд бодрости. По утрам все так же надеваю кроссовки и бегаю. Мне кажется, сейчас, в 60 лет, я еще даже активней, чем в 25 лет. И квартиру продавать не пришлось. Все было сделано совершенно бесплатно.
Светлана Демина: «Ты становишься обычным человеком»
В 1995 году на четвертом месяце беременности у меня обнаружились проблемы с почками. Как ни странно, я тогда чувствовала себя прекрасно. Даже отеков, которые для беременных обычное явление, не было. Бегала, порхала. Но анализы показали, что все плохо. Настолько, что врачи боялись за мою жизнь, намекали, что не смогу выносить ребенка. Но я решила бороться за малыша. Четыре недели я в Москве провела в больницах. А на шестом месяце родственники увезли меня в Израиль. В России не выхаживали тогда детей с низкой массой тела. А никто ведь не знал, как долго я смогу сохранять беременность, когда смогу родить. В Израиле я держалась полтора месяца, чтобы малыш набирал вес. Потом врачи сказали, что — все, рисковать больше нельзя. И родился сын. Здоровый. Сейчас он уже самостоятельный, студент вуза.
Врачи надеялись, что после беременности почки придут в норму. К сожалению, этого не случилось. Через два года после рождения сына мне пришлось начать пользоваться гемодиализом. Это аппарат искусственной почки, очищающий кровь. Процедуру обязательно надо проходить раз в несколько дней. Поэтому у тебя практическим нет жизни. Ты целиком привязан к больнице. Но мое самочувствие ухудшалось. И доктор сказал, что один из выходов для меня — это пересадка почки. Я была в шоке. На тот момент мне 23 года было. В этом возрасте, конечно, не ожидаешь, что можешь серьезно заболеть и превратиться в инвалида.
Донорский орган я ждала полтора года. После операции почти год восстанавливалась. Конечно, жизнь здорово меняется. Ты становишься обычным человеком. Живешь, как раньше. За исключением того, что должен принимать таблетки и соблюдать диету. Но к этому быстро привыкаешь. Я когда заболела, училась в институте. Из-за плохого самочувствия пришлось учебу оставить. После пересадки получила диплом. Работаю, путешествую.
Фото: Игорь Зарембо / РИА Новости
Наталья Никифорова: «Этого мальчика невозможно не полюбить»
В 2014 году одиннадцатимесячный мальчик Самир Н. вместе с четырьмя братьями и сестрами был изъят из семьи органами опеки Москвы. Мать детей за пьянство лишили родительских прав. Старшие братья-сестры были определены в детдома, а Самир застрял в больницах. Малыш плохо развивался, болел.
Сначала доктора надеялись, что ребенок отойдет от «домашних джунглей» самостоятельно. Когда поняли, что отказывает печень, мальчика поставили на учет в Центр трансплантологии имени академика В.И. Шумакова. В листе ожидания на донорский орган он пробыл сравнительно недолго. В марте 2016 года Самиру пересадили фрагмент печени от посмертного донора.
— После операции врачи обратились к нам с просьбой принять ребенка на реабилитацию, — рассказывает директор детдома №13 Санкт-Петербурга Наталья Никифорова. — Потому что у нас уже был опыт выхаживания таких деток. До этого двоим нашим ребятам делали трансплантацию органов. Сейчас у них все хорошо, они живут в семьях.
По словам воспитателей, у Самира, которому недавно исполнился 1 год и 10 месяцев, восстановительный период идет отлично. Каждые три месяца ребенок ездит на осмотр в центр Шумакова. По развитию мальчик вполне соответствует своему возрасту. Единственное, за что переживают его опекуны, — чтобы малыш побыстрее нашел свою семью. Летом по федеральному каналу показывали сюжет о ребенке. Питерский детдом завалили письмами потенциальные родители. Однако устройством мальчика официально могут заниматься лишь власти Москвы, где ребенок был прописан с рождения. И тут есть проблема. Поскольку у ребенка четверо братьев и сестер, органы опеки Кунцевского района Москвы хотят найти всем одну семью (как предписано законом). Но шанс, что найдутся родители, готовые взять разом всю компанию, — минимальный.
— Я сама ярый противник разделения братьев-сестер, — продолжает Наталья Никифорова. — Но как врач, я понимаю, что тут особый случай. Самиру сегодня требуется специальный режим. Он должен вовремя принимать таблетки, подавляющие иммунитет. Это необходимо, чтобы его организм не отторгал новый орган. Лекарства придется пить пожизненно. Самиру нужна своя мама. А детский дом, даже самый лучший — это не то. И если ребенка будут переводить из учреждения в учреждение, стресс может оказаться для него губительным.
Фото: Владимир Зинин / ТАСС
Ксения Бобровская: «Счастье, которое подарили врачи»
Я с 23 лет болею сахарным диабетом. В 2005 году была беременна. Ребенок родился в 5,5 месяцев. Прожил пять суток и умер. Через полгода после этого мне поставили диагноз «хроническая почечная недостаточность». А еще чуть позже почки отказали совсем.
С 2007 года я была на гемодиализе. Те, кто никогда не сталкивался с этой процедурой, не смогут понять, как это тяжело. Все это время я стояла в листе ожиданий на донорский орган. Представляете, каково это: каждый день ждать того самого звонка. Никогда не выключать телефон и холодеть от страха, увидев пропущенный вызов.
Мне позвонили в 2011 году и велели прибыть в больницу в течение четырех часов. Я с семьей живу в Самаре. Все тогда удачно сложилось — села на самолет и прилетела в Москву. Мне делали двойную пересадку: почка и поджелудочная железа. Поджелудочная почти сразу не прижилась. А почка работает отлично.
Через два года после трансплантации я поехала в столицу на обследование, чтобы врачи сказали, смогу ли я родить ребенка. Там посмотрели все мои анализы и дали добро. Всю беременность за мной наблюдали трансплантологи, нефрологи, гинекологи. Малыш родился в 7,5 месяцев. Сейчас ему уже два года. Он — счастье, которое мне подарили врачи и неизвестный мне донор.
Видео: Еще одна жизнь
Если бы не посмертные доноры, тысячи таких людей были бы обречены… Минздрав России за последнее время сделал почти невозможное: сами операции стали доступны всем, а врачи и пациенты не боятся рассказывать о них с гордостью. Российские специалисты не собираются останавливаться на достигнутом. И чтобы таких историй становилось все больше, отношение общества должно меняться в сторону понимания и развития системы донорства органов, от предрассудков к принятию того, что для многих людей трансплантация — единственный шанс на жизнь.
