Одной из главных гала-премьер закончившегося на прошлой неделе Берлинского фестиваля стал первый показ «Пиноккио» итальянца Маттео Гарроне — новой, аналоговой на фоне голливудских цифровых сказок, экранизации классической сказки Карло Коллоди. 12 марта она выходит в российский прокат. «Лента.ру» встретилась с Гарроне и расспросила его о том, почему он, прославившийся суровыми драмами и эксцентричными трагикомедиями о жизни неаполитанского дна и местной мафии («Догмэн», «Гоморра», «Таксидермист»), взялся за детское кино.
«Лента.ру»: Ваши предыдущие фильмы никак не намекали на то, что однажды вы снимете «Пиноккио». Чем вас заинтересовал этот проект?
Маттео Гарроне: Вы знаете, просто-напросто я был одержим историей Пиноккио с самого детства. Так что когда возможность снять по ней фильм появилась, то ухватился за нее немедленно. Это было осуществление мечты и логичное продолжение пути всей моей жизни вместе с этим героем и этим сюжетом. Когда мне было шесть, я даже собственный комикс с Пиноккио в главной роли рисовал. И, конечно, в детстве ассоциировал себя именно с ним. А потом, — когда уже обзавелся собственным ребенком, — стал больше видеть в себе Джепетто. «Пиноккио» ведь, если выделить его ядро, в первую очередь представляет собой историю любви отца и сына. И, видимо, для меня наступил момент разобраться в отеческо-сыновних отношениях. Проговорить какие-то их моменты и особенности, которые меня немало в последние годы волновали. О том, например, почему дети врут родителям (смеется).
Маттео Гарроне
Фото: Michele Tantussi / Reuters
Но вы понимаете, почему после «Гоморры» и «Догмэна» в постановщиках «Пиноккио» вас никто не ожидал увидеть?
Я могу понимать, почему такое восприятие существует, это правда. Но ведь если присмотреться к моим предыдущим фильмам внимательнее, то определенные параллели или, скажем, частицы будущего «Пиноккио» обязательно найдутся. «Страшные сказки», например, были моим первым опытом работы с миром сказки, с фантазийными сюжетами и с типичным для них морализмом — и с необходимыми для такого проекта спецэффектами. Хотя это, конечно же, было абсолютно взрослое, совсем другие задачи, чем «Пиноккио», преследовавшее кино. И, по-моему, что-то сказочное если не по факту, то по интонации и подходу к персонажам, было и в «Догмэне» с «Таксидермистом». Даже в посвященной неаполитанской каморре «Гоморре» я в принципе старался добиться ощущения, как будто ты смотришь чьи-то сны — такого скрытого сюрреализма, проявляющегося только на уровне киноязыка, а не в сюжетах как таковых.
Лучшие сказки — такие, как «Пиноккио», — веками сохраняют способность не только транслировать некую универсальную мораль, но и вполне адекватно отражать современность, говорить о ней, как бы она ни менялась.
Да, это абсолютно так. Конечно, работая над «Пиноккио», я не мог отделаться от удивления, насколько актуальная это история, — и насколько свежо, прежде всего, читается оригинальный текст Карло Коллоди. Он полон тем и мотивов, которые сейчас не просто остаются злободневными, а являются одними из самых больных точек современности. Вот, например, бедность и голод, которые служат тексту Коллоди фоном — и которые мы хотели обязательно в мире нашего фильма подчеркнуть и показать без всяких смягчений.
И на контрасте с такими реалиями Коллоди рассказывает историю, устремленную в будущее, — к идеям гуманизма, благородства борьбы за выживание, любви, попыток достичь взаимопонимания, несмотря на различия между нами. Ну и сам Пиноккио, живая кукла в мире людей, разве не напоминает нам о чувстве аутсайдерства, ощущениях чужака, которые в тот или иной момент жизни испытывает каждый из нас? Если фантазировать, то в истории Пиноккио вполне может узнать себя, например, ребенок беженцев, оказавшийся в чужой стране. Чем не актуальность? И все это вполне считывается из текста Коллоди.
Кадр: фильм «Пиноккио»
У вас, кажется, получился самый верный букве оригинального текста «Пиноккио».
Это, на мой взгляд, был самый очевидный и самый действенный способ удивить зрителей — а это в нашем случае было невероятно важно. Ведь благодаря всем предыдущим версиям люди абсолютно убеждены, что они знают историю Пиноккио назубок. И когда я перечитал книгу Коллоди лет пять назад, то был потрясен — многое в ней казалось мне незнакомым. Были и какие-то моменты, которые я забыл напрочь. Так что, да, мне показалось логичным отдать этому тексту дань уважения, которой он и заслуживает.
Ваш фильм, кажется, еще и прочно укоренен в реалиях жизни сельской Италии.
Конечно. Это был наш второй источник вдохновения. Мы много времени провели, всматриваясь в живопись Средневековья и Ренессанса, разные объекты декоративно-прикладного искусства — все, чтобы почерпнуть эстетические представления о том, как тогда изображалась и осмыслялась именно сельская жизнь. Ну а подчеркнуть итальянское происхождение «Пиноккио», не стереть, а, напротив, сделать более выпуклым чувство места, которое пронизывает первоисточник, тоже казалось правильным.
Она служит одним из фундаментальных элементов нашего культурного кода — у нас эту сказку читают в обязательном порядке в самом детстве и помнят ее всю жизнь так же, как и вкус молока с маминым печеньем. Для меня поэтому национальная составляющая была одной из важнейших в этом проекте.
Кадр: фильм «Пиноккио»
Еще одна итальянская легенда, Роберто Бениньи, занят у вас в качестве Джепетто. Как вам удалось приглушить его фирменную эксцентрику и убедить сыграть эту роль в неожиданно реалистическом ключе?
Просто Роберто невероятно восприимчив, несмотря на, как вы правильно заметили, статус абсолютной легенды у нас в стране. И у него не было необходимости сниматься — он перед «Пиноккио» не играл в кино лет, кажется, семь и прекрасно себя чувствовал. Но здесь ему было интересно попробовать что-то новое — он с удовольствием соглашался на любые мои предложения и ни разу не пытался продавить что-то за счет собственной харизмы или важности. Нет, как только мы показали ему наш эскиз образа Джепетто — и надо признаться, что мы сильно волновались, боясь его разочаровать, — он был невероятно доволен, почти до слез. И сказал, что узнает в наших рисунках своего родного деда. Мне кажется, для Роберто это как раз было попыткой почтить его память, реализовать через себя на экране любовь к дедушке.
Вы в «Пиноккио» придерживаетесь не только отличающегося от голливудского подхода к спецэффектам, в основном полагаясь на грим и декорации, а не на компьютерную графику, но и работаете в совсем немодном в современном фэнтези ритме — неспешном, почти сновидческом.
Я знаю, что мы рисковали таким образом, да. Сейчас же все фильмы и мультфильмы для детей разворачиваются в таком безумном ритме, как будто предполагается, будто ребенок не способен удерживать внимание дольше, чем на минуту. Как будто его постоянно нужно тормошить то экшеном, то ураганом каких-то шуток примитивных. Но что тогда в получающемся кино будет по-настоящему сказочного? Ведь сказкой сказку делает прежде всего интонация, некоторая распевность и музыкальность развития — мне как раз их и хотелось добиться. А что до спецэффектов, то я вообще-то люблю, когда они есть в кино, — и, учитывая, что «Пиноккио» был самым дорогим и насыщенным спецэффектами фильмом в моей карьере, то мне он даже кажется пока самой взрослой, самой амбициозной моей работой. Другое дело, что я люблю, когда спецэффекты невидимы глазу, когда они не впечатляют тебя своей дороговизной и разнообразием, а когда незримо помогают тебе перенестись в магический мир кино, помогают забыть о том, что ты смотришь фильм. Поэтому мы полагались прежде всего на те инструменты — от грима до разных механических изобретений, — которые выглядят в кадре в сотни раз органичнее, чем компьютерная графика.
Фильм «Пиноккио» выйдет в российский прокат 12 марта