Рынок современного искусства — особый мир, развивающийся по своим законам и аккумулирующий гигантские денежные потоки. Майкла Шнейерсона, сотрудника журнала Vanity Fair, интересуют скрытые механизмы этого рынка, его участники и история с 1940-х годов до наших дней — то есть история его роста и превращения в индустрию. Феномен 57-й улицы в Нью-Йорке, расцвет художественных галерей в Сохо и Челси, ярмарочные лихорадки XXI века, наиболее значительные события в мире искусства за последние десятилетия — обо всем этом идет речь в книге «Бум. Бешеные деньги, мегасделки и взлет современного искусства». С разрешения издательства «Азбука» «Лента.ру» публикует фрагмент книги.
Бетти Парсонс рано увлеклась экспериментальным искусством. Когда ей было 13 лет, родители повели ее на международную выставку современного искусства — знаменитую нью-йоркскую Арсенальную выставку 1913 года, которая проходила на углу Лексингтон-авеню и 25-й улицы. Тогда Бетти впервые познакомилась с творчеством импрессионистов и постимпрессионистов. Там экспонировались и ранние кубистские опыты Пикассо и Брака, картина Дюшана «Обнаженная, спускающаяся по лестнице» и многие другие произведения.
Девочка была в восторге. Она твердо решила стать художницей. Сейчас, когда после смерти Парсонс прошло уже более тридцати лет, галеристы и кураторы продолжают спорить о действительной ценности ее творчества. Однако как арт-дилер она, бесспорно, была одной из лучших. Ее даже можно назвать величайшим арт-дилером начала-середины 1950-х.
Бетти Парсонс, 1963 год
Фото: Alexander Liberman / Alexander Gray Associates
Ее родители развелись в конце 1910-х, и Бетти вместе с двумя сестрами отправили к состоятельному деду по отцовской линии Джону Фредерику Пирсону по прозвищу Генерал.
Парсонс посещала престижную школу мисс Чапин для девочек, но одевалась, как мальчишка, и вообще была начисто лишена женственности. Дед ругался, подозревая то, о чем Бетти тогда, вероятно, уже знала: она была лесбиянкой
Она вышла замуж. Муж Бетти был из хорошей семьи, старше ее на десять лет, и этот брак сделал ее добропорядочной женщиной. Впрочем, ненадолго. Скайлер Ливингстон Парсонс «принадлежал к высшему свету... был плейбоем и гомосексуалом». Едва молодожены прибыли в Европу, как муж начал бесцеремонно ею помыкать. Парсонс решительно взбунтовалась. В 1923 году она подала на развод и обосновалась в Париже, живя на алименты бывшего мужа.
Так началась ее жизнь в искусстве.
24-летняя Парсонс, с ее стройной мальчишеской фигуркой и недюжинной энергией, сумела завести знакомства с парижской богемой. Вскоре она стала общаться с художниками Александром Колдером и Маном Рэем, завсегдатаем светских раутов Джеральдом Мэрфи и его очаровательной женой Сарой, а также писателем Хартом Крейном. Подружилась она и с некоторыми известными парижскими лесбиянками: журналисткой New Yorker Джанет Фланнер, владелицей книжного магазина Сильвией Бич, а также почтенными Гертрудой Стайн и Алисой Токлас.
Потом разразилась Великая депрессия, но она казалась чем-то таким далеким и несущественным... До тех пор пока Парсонс не перестала получать алименты. Вдобавок умер дед, лишив ее наследства, — еще один жестокий удар. В июле 1933 года она в отчаянии устремилась назад в Америку, захватив любимого пса. Сначала переправилась в Нью-Йорк, а оттуда поехала в Лос-Анджелес к гостеприимным друзьям, которые не хотели ее отпускать.
Приятельницы по школе оплачивали ее счета и поддерживали в желании рисовать и преподавать. Неоднозначная сексуальная ориентация Парсонс вызывала бурный интерес в ее теперешнем кругу. Здесь, в Лос-Анджелесе, она кутила с писателем-юмористом Робертом Бенчли, актрисой Таллулой Бэнкхед и язвительной острячкой Дороти Паркер.
Грета Гарбо
Фото: Clarence Sinclair Bull / Mgm / Kobal / Shutterstock / REX
Но особенно интригующим было знакомство с Гретой Гарбо, которая, как принято считать, имела любовные отношения с женщинами, хотя сама в подобных наклонностях никогда не признавалась. Когда несколько десятилетий спустя Парсонс спросили, была ли у нее связь с Гарбо, она ответила уклончиво:
«Она была невероятно красива, и я была сильно ею увлечена. Но мы обе были ужасно заняты»
Парсонс провела в Лос-Анджелесе два года, давая уроки живописи своим бражничающим друзьям, а потом продала обручальное кольцо, чтобы выручить деньги на возвращение в Нью-Йорк. Билет на поезд первого класса ей оплатил американский художник-модернист Стюарт Дэвис, который даже сделал Парсонс предложение (она отказалась). Не имея особого выбора, она рискнула показать свои картины мелкому арт-дилеру со Среднего Манхэттена Алану Грускину.
К ее изумлению, тот устроил ей выставку. Многочисленные друзья Парсонс валом повалили в галерею. Несколько ее работ приобрели видные ньюйоркцы, включая членов Алгонкинского круглого стола. Грускин предложил Парсонс остаться у него работать — продавать картины за комиссионные — и не прогадал: она привела клиентуру. В 35 лет у Парсонс впервые в жизни появилась настоящая работа. Она чувствовала, что наконец нашла свое призвание.
Работа, впрочем, оказалась кратковременной, но Парсонс устроилась в другую галерею, которая располагалась в подвале книжного магазина «Уэйкфилд» на Восточной 55-й улице. Здесь у нее сформировался собственный реестр художников, куда входили Сол Стейнберг, Хедда Штерн и Джозеф Корнелл. Следующим местом работы стала галерея английского дилера Мортимера Брандта на Восточной 57-й улице. В сентябре 1946 года Брандт вернулся в Англию, а в освободившемся выставочном пространстве Бетти Парсонс открыла галерею собственного имени.
К моменту открытия второй персональной выставки Джексона Поллока в галерее Парсонс, в начале 1949 года, публика уже была заинтригована. Сыграло роль и то, что Пегги Гуггенхайм, воспользовавшись связями, договорилась о показе шести полотен Поллока на предстоящей Венецианской биеннале — самой престижной и одной из старейших в Европе художественных выставок, учрежденной в 1895 году. На этот раз на выставке Поллока в галерее Парсонс было продано девять из 30 картин.
За каких-то полтора года (1947-1949) практически всем талантливым подопечным Парсонс удалось найти собственный стиль и занять видное место в художественной жизни того времени. Марк Ротко писал первые картины-«мультиформы» с размытыми цветными прямоугольниками, пульсирующими на однотонном фоне. Клиффорд Стилл создавал контрастные цветовые поля с неровными краями, накладывая пастозные мазки с помощью мастихина. У Барнетта Ньюмана появились фирменные полотна «на молнии». Что же касается Поллока, то его третья выставка в галерее Бетти Парсонс, открывшаяся в ноябре 1949 года, вывела художника на совершенно новый уровень. Из 27 представленных картин были проданы почти все.
В толпе восторженных зрителей был и де Кунинг. Он заметил на вернисаже богатых коллекционеров и произнес сакраментальную фразу: «А вот и большие шишки. Поллок сломал лед».
Довольная Парсонс любовно называла Ротко, Стилла, Ньюмана и Поллока «четырьмя всадниками Апокалипсиса»
«Всадники» были благодарны Парсонс за выставки и радовались растущему успеху у критиков. Но почему цены такие низкие? Хотя Парсонс призывала своих подопечных писать полотна более крупного формата (одна из ее ценных идей), она не соглашалась просить дороже 1000 долларов за картину. И зачем, ворчали эти четверо, она продолжает вербовать все новых художников? Ведь никто не может сравниться с теми, кто сделал ей имя!
Через несколько десятилетий после смерти Парсонс получила признание за то, что сотрудничала с художниками-женщинами и художниками-гомосексуалами и без лишнего шума использовала свое влияние, чтобы помогать родственным душам. Но в то время ее усилия никто не ценил.
«Всадники» попеременно донимали ее просьбами, но напрасно. Наконец на совместном ужине в начале 1951 года они поставили ультиматум, заявив, что уйдут, если Парсонс не перестанет привечать второсортных художников и не сосредоточится исключительно на них.
Ньюман, ближайший товарищ Парсонс, уговаривал ее воспользоваться их растущим успехом. «Мы сделаем тебя крупнейшим дилером в мире», — обещал он. Парсонс была возмущена этим предложением. Она отказалась оставить других художников.
Тогда лучшие художники Парсонс стали уходить — один за другим. Ньюман и Стилл предпочли работать в уединении и в ближайшие годы почти не появлялись на публике, а Поллок и Ротко перешли к Сидни Дженису (предприимчивому дилеру новой формации) в 1952 и 1954 годах соответственно. Идти было недалеко.
Незадолго до этого Дженис взял в субаренду часть площадей, которые Парсонс снимала в доме № 15 на Восточной 57-й улице. Так что художникам достаточно было буквально пройти по коридору, что они и сделали, оставив в душе Парсонс горечь и обиду, которые она помнила до конца дней.
То, что Сидни был более успешным бизнесменом, чем Парсонс, никем не оспаривалось. Достаточно сказать, что к тому времени он уже нажил неплохое состояние на продаже фирменных рубашек собственного дизайна. Искусство и художников Дженис любил не меньше, но при этом не чурался делать на своей страсти деньги.
Как и Парсонс, Дженис приобщился к искусству в раннем возрасте. В своем родном Буффало он посещал художественную галерею «Олбрайт», впоследствии ставшую одним из лучших малых музеев США. После службы на флоте он работал в фирме брата, которому принадлежала сеть обувных магазинов. Работа была ужасно скучной, но по делам братья часто ездили в Нью-Йорк. Там на одной из вечеринок Сидни познакомился со своей будущей женой Гарриет.
Ее семья торговала одеждой, так что он тоже вскоре переключился с ботинок на рубашки. Более того, придумал новый фасон мужской рубашки с двумя нагрудными карманами. В нем явно жила предпринимательская жилка. Спрос на новую модель оказался огромный, особенно в южных штатах, где мужчины предпочитали ходить без пиджака, но чтобы очки и ручки были наготове.
Вскоре Дженис достаточно разбогател и решил заняться тем, что его действительно вдохновляло. В конце 1920-х чета предприняла свои первые поездки в Париж с целью приобретения предметов искусства. Особенно им нравился Пикассо. Настолько, что в 1932 году они простояли несколько часов в очереди, чтобы попасть на его первую ретроспективу в галерее «Georges Petit» в Париже.
Пабло Пикассо
Фото: Hulton-Deutsch Collection / CORBIS / Corbis via Getty Images
Сам художник, к их великому разочарованию, так и не появился. На следующий день они заметили у входа в галерею толпу, окружившую миниатюрного словоохотливого человечка. «Это Пикассо», — шепотом сообщил Дженис жене. Они стояли достаточно близко, и Пикассо заметил по губам, что произнесли его имя. «Что вы, американцы, делаете в Париже?» — поинтересовался он. Дженис ответил, что они с женой надеялись увидеть его на вернисаже. Пикассо пристально посмотрел и спросил: «Вы тут надолго?» «Через день уезжаем», — сказал Дженис. Пикассо был в нерешительности. Наконец он предложил: «Если вы свободны, можем зайти ко мне в мастерскую».
Когда поднялись по лестнице, Пикассо пригласил супругов осмотреть заставленную картинами мастерскую, а сам ушел работать. Дженис выбрал небольшую картину, приглянувшуюся им с Гарриет. Она изображала фигуру с двумя лицами. Молодая пара не сомневалась, что это им по карману.
«Хорошая, — согласился Пикассо. — Могу уступить за пять тысяч долларов». Дженис был в шоке. «Боюсь, мы не можем себе это позволить», — прошептал он. К счастью, художник был в хорошем расположении духа. Ему явно понравились его новые знакомые: и Гарриет, и щеголь Сидни, на котором был затейливый галстук. «А сколько вы можете себе позволить?»
Дженис назвал более скромную сумму, и Пикассо уступил. Потом он аккуратно подписал картину. «Надо еще, чтобы подсохла, — объяснил он. — Приходите вечером с деньгами, и все будет готово».
Несколько часов спустя Дженис и его жена вернулись с полными карманами франков. Пикассо, озорно улыбаясь, открыл дверь. На нем теперь тоже красовался стильный галстук. Он поднес его для сравнения к галстуку Сидни. В знак солидарности или, может, из чувства соперничества? Так или иначе, франки были выплачены, и американцы отправились восвояси со своим крошечным Пикассо, полные решимости связать всю дальнейшую жизнь с искусством.
Перевод А. Лисицыной