«Никого не интересовало, хочу ли я этого» Тысячи людей попали в самую извращенную секту в истории. Что они пережили?

«Дети Бога» — одна из самых извращенных сект ХХ века. Появившись в 1968 году в США, она очень быстро разрослась и вскоре насчитывала более 60 тысяч постоянных членов и миллиона сочувствующих в 170 странах. Действовала она и в СССР. Ее последователи верили, что секс — путь к Богу, и проповедовали свободную любовь. Чтобы привлечь новых членов в секту, женщины предлагали себя всем желающим. Впрочем, внутренний мир секты был далек от романтики. Крайняя бедность, тяжелый труд, бесконечный контроль и повиновение, физические наказания и публичные унижение — таковы были обычные будни участников секты, которых втягивали в этот кошмар с малых лет. Таково было и детство Фейт Джонс — участницы секты и внучки ее основателя Дэвида Брандта Берга. Сумев вырваться из рук сектантов, она изменила свою жизнь, добилась успеха и рискнула открыть всю правду о своем прошлом миру. Ее история — душераздирающий рассказ о жизни внутри культа и вдохновляющая история побега. С разрешения издательства «Бомбора» «Лента.ру» публикует отрывок из ее автобиографии — «Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте “Дети Бога” и побег из нее».

Никогда не сдавайся

На рождественские каникулы я уезжаю в Монтерей. За то время, пока я была в университете, тут произошло много перемен: тетя Мадлен перевезла бабушку в местный дом престарелых, семья мамы тоже переехала сюда. Так что теперь Монтерей превратился в небольшой эпицентр семьи. С нами нет только Нины. Она решила остаться в Семье и переехала в Дом в Портленде. Ей шестнадцать, и она уже достаточно взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения.

День благодарения я провожу с дедушкой и Барбарой, а на Рождество останавливаюсь в Монтерее, в доме тети Мадлен.

За бокалом вина я говорю маме, что изучила Священное Писание в его первоначальном контексте, и признаюсь, что больше не верю дедушкиным учениям о том, что Библия оправдывает и флирти-фишинг, и то, что женщины не могут отказываться от секса. Я наблюдаю за реакцией, но выражение ее лица не меняется.

Наконец я решаюсь рассказать ей о том, о чем раньше не решалась, — что происходило со мной в Семье. Я пытаюсь доказать ей, что принуждение к сексу является изнасилованием. Маме становится заметно некомфортно, она прячет глаза и нервно теребит в руках носовой платок. Хоть она и ушла из Семьи почти пять лет назад, но до сих пор не готова расстаться с главным постулатом: «Любовь — это все, что тебе нужно. Все, что делается с любовью, чисто и хорошо пред Богом».

После долгой паузы она говорит: «Послание было правильным, просто исполнение подкачало».

Что?! Что она говорит?! Подавляя желание закричать, я делаю глубокий вдох и пытаюсь спокойно донести до мамы свою точку зрения. И чем дольше я говорю, тем больше мой гнев сменяется жалостью к маме. Я размышляю:

Если бы я прожила всю свою взрослую жизнь и отдала все за то, что оказалось ложью, захотела бы я заглянуть этой реальности в глаза? Или было бы легче жить, обманывая саму себя?

В конце концов, я высказала то, что думаю, а принять или не принять мое мнение — мама решит сама.

Мой разум сопротивляется последнему шагу — я не могу отречься от дедушки. Ну хорошо, размышляю я. Возможно, он ошибался. С самого зарождения христианства многие люди и церкви неверно истолковывали Библию. Это не делает их плохими людьми, они просто заблуждались.

После ухода из Семьи я намеренно избегаю общения с действующими и бывшими ее членами. Я не захожу на сайты бывших адептов, не присоединяюсь к онлайн-группам и даже не пытаюсь найти старых друзей. Вновь оказаться в ловушке религиозных споров или быть втянутой в водоворот гнева и горечи для меня было бы невыносимо. Лишь периодическое общение с братьями и сестрами, которые все еще находятся в Семье, позволяет мне быть в курсе новостей.

До меня доходил слух, что Давидито — принц, образцовый ученик, превозносимый дедушкой как один из последних пророков Последнего Времени, который, как описано в Книге Откровения, должен был призвать огонь на Антихриста — покинул Семью.

Какое-то время о нем ничего не было известно, а потом как гром среди ясного неба — заголовки на новостных сайтах: «Двадцатидевятилетний Давидито нанес смертельные ножевые ранения своей бывшей няне, после чего застрелился сам».

В это невозможно поверить. Семья всегда гордилась тем, что у нее самые лучшие молодые люди в мире — уравновешенные, зрелые, счастливые и целеустремленные. А такая жестокость кажется слишком ужасной, чтобы быть правдой.

Подробности этой жуткой истории я узнаю из газет. Давидито пригласил свою бывшую няню на ужин. После ресторана они поехали в его квартиру, где он ее и зарезал. Потом сел в машину и уехал в небольшой городок, где и покончил с собой. Но перед этим он снял видео. На нем он говорит о том, что его мать — Маму Марию — необходимо остановить. Он планировал позвать на ужин именно ее, но та вместо себя прислала няню. Он считал их обеих виновными в том, что происходит в Семье, поэтому решил привести свой план в исполнение.

«Что-то нужно делать с этими растлителями малолетних, — пишет он. — Потому что только тогда мы сможем почувствовать какое-то подобие справедливости». Эти слова для меня — как удар в грудь.

С детства меня учили не принимать и отвергать все те гадости, которые писали о дедушке. Но читая описание Давидито своей жизни в дедушкином доме, я слышу набат правды. Эти факты невозможно отрицать, и я чувствую, как завеса благочестия спадает.

И вот как ответила на это Семья: «Эта ужасная история еще раз свидетельствует о том, как низко может пасть человек, если покидает Семью и восстает против Бога. Это доказывает, что без веры мы все лишаемся защиты, так что не позволяйте Дьяволу вызывать у вас сомнения даже на минуту».

Но сейчас это звучит как пустая болтовня.

Впервые я прихожу к осознанию того факта, что мой дед был глубоко порочным и развращенным человеком. Насколько же травмированным должен был быть Давидито, если он был убежден, что это его единственный выход? Я не могу согласиться с убийством, но я скорблю по грустному, загнанному в ловушку молодому человеку, которого я пыталась развеселить в московской квартире целую жизнь назад. Мне очень жаль Давидито и как маленького мальчика, травмированного годами жестокого обращения, и как молодого человека, ко- торый считал, что единственный выход из этого кошмара — смерть. Ах, если бы только кто-то мог ему показать иной путь освобождения от травм прошлого.

Можно ли это назвать жестоким обращением с ребенком? По определению общества — конечно. Но чей стандарт нравственности правильный? Дедушка приводил в пример те страны, где брачный возраст составляет двенадцать лет. И это, по его мнению, служит подтверждением его взглядов.

Все мои знакомые девочки, подвергавшиеся в детстве сексуальному насилию со стороны взрослых в Семье, говорили, что чувствовали себя травмированными. А между тем мои братья и другие мальчики утверждали, что наслаждались своим ранним сексуальным опытом. Неужели у мальчиков и девочек до такой степени разное отношение к сексу? Имеют ли значение простые биологические факты полового акта — активная или пассивная роль его участников? Но знаю, что мальчики, изнасилованные мужчинами, тоже переживают глубокую травму. В то же время я встречала мужчин, которые испытывали огромный стыд, если в юном возрасте их вовлекает в занятие сексом взрослая женщина. Я понимаю, что попытки придумать некую формулу, основываясь только на индивидуальном опыте, обречены на провал.

Двадцать три года идеологической обработки не исчезают в одно мгновение. За несколько лет, прошедших с тех пор, как я покинула Семью, я во многом продолжала жить и анализировать жизнь по тем шаблонам, которые всю мою предыдущую жизнь втолковывали мне в Семье. Но финальный акт Давидито перевернул все мои представления, и я прихожу к осознанию, что многое из того, чему меня учили, было ложью.

Как родители могли так со мной поступать, учитывая то, что у них обоих был совершенно другой путь взросления?

Разве они не выросли в мире, где половые отношения с детьми были вне закона? На которые смотрели с ужасом и отвращением? Как они могли стать соучастниками подобного преступления?

Но мой гнев сдерживается признанием того факта, что ложь не всегда бывает преднамеренной. Человек может просто свято верить в справедливость и благочестие своего дела. Нередко насильники полагают, что действуют, исходя из высших соображений «любви».

Личина любви, свободы и близости к природе — красивая дымовая завеса, за которой часто скрываются насилие и манипуляции.

Меня учили, что Система — это матрица, и только мы — Семья — живем в реальности. Сейчас я понимаю, что именно Семья оказалась просто еще одной матрицей со своими собственными мифами.

С этими мыслями, с осознанием того, что мой мир перевернулся, я подошла к выпускным экзаменам в университете. Но нельзя позволить травме прошлого разрушить мое будущее. Это то, к чему я стремилась на протяжении пяти лет.

Финальные тесты я сдаю на все пятерки. Диплом с отличием у меня в кармане!

На мой выпускной приезжают мама, дедушка и Барбара. Мое сердце ликует от возможности отпраздновать с ними это знаменательное событие. Ведь я чувствовала себя такой одинокой, проходя через все испытания, поэтому я счастлива, что они будут здесь, чтобы разделить со мной мою победу.

Каково же было мое изумление, когда к нам присоединяется мой отец. Я реально удивлена, потому что наши немногочисленные разговоры по телефону всегда заканчивались тем, что он советовал мне прекратить эту «пустую трату времени и денег» и вернуться к миссионерской работе. Его присутствие значит для меня больше, чем я готова сознаться даже себе самой.

Папа живет в Хьюстоне. У них с Марией четверо детей. Получается, что теперь (и, скорее всего — пока) у меня тринадцать братьев и сестер. Отец работает при китайских церквях, живет в основном за счет пожертвований, иногда подрабатывая на стройке. Семья без объяснения причин лишила его финансовой поддержки.

Я удостоена нескольких академических наград, и отец впервые понимает, что я совершила нечто действительно стоящее. Он ходит гордый как павлин и хвастается мной перед всеми присутствующими.

В веренице всех церемоний, в которых я обязана принять участие, трудно найти спокойное время, чтобы пообщаться с ним и остальной моей семьей, но, наверное, это и к лучшему. Мои открытия еще слишком сырые, а мысли спутаны, чтобы обсуждать их с родителями.

Я займусь этим позже, когда смогу лучше разобраться в себе.