Мы с коллегами из России и разных стран больше недели фактически прожили в Хамовническом суде Москвы на процессе по делу Pussy Riot. Занимали друг другу место в переполненном зале, делились водой, заряжали телефоны от ноутбуков соседей по скамье, слушали, записывали. Изредка перешептывались, комментировали происходящее. В основном, использовалось слово "охренеть" и его производные.
Первые пару дней мы шутили, используя по отношению к Хамовническому суду слово "инквизиция". Но оно оказалось не вполне корректным: инквизиция - это когда хотя бы жутковато. Дело же Pussy Riot с каждым днем брало все новые и новые вершины абсурда. Светский суд первой половины XXI века изучал решение архиерейских соборов Русской православной церкви, трактаты Иоанна Златоуста и постулаты Трулльского собора, прошедшего в Константинополе в 691-692-м годах от Рождества Христова. Должности потерпевших и свидетелей просились в мрачное драматургическое произведение: Свечница, Ключница и Ключарь, Охранники. Главные герои этой пьесы - Судья и Прокурор - не столько участвовали в состязательном процессе, сколько занимались моральным уничтожением троицы как бы положительных героев - адвокатов, а также полным игнорированием слов тех, ради кого все, собственно, и собрались - подсудимых. В массовке - одетые в черное злющие судебные приставы и бойцы спецназа ФСИН. Эпизодическую, но важную роль в этой пьесе сыграли бы две собаки, чей лай в зале суда сводил с ума всех. Это Овчарка (она поспокойнее) и Ротвейлер (он побезумнее).
Этот суд действительно проще рассматривать как художественное произведение, чем событие из реальной жизни, происходящее в самом центре Москвы 2012 года. Ну а как иначе воспринимать суд, на который не ходят потерпевшие, исчезнувшие сразу после допроса. На прения сторон пришел только один, на последнее слово подсудимых - ни одного. Ведь это же они пострадали, это им, казалось бы, больше всех надо. Но им оказалось не надо, и эти - вне всякого сомнения достойные люди - в глазах общественности стали выглядеть кем-то вроде бюджетников, согнанных на нелепый митинг в поддержку побеждающего кандидата в президенты России. Как иначе воспринимать суд, в котором первые вопросы свидетелям обвинения звучат так: "Считаете ли вы себя верующим человеком? Считаете ли вы себя глубоко верующим человеком? Соблюдаете ли вы религиозные обряды?"
Я однажды был в суде, где рассматривалось дело двух бандитов из 1990-х годов. Они зашли в офис одной провинциальной фирмы и с двух рук положили 13 других бандитов, пивших пиво и игравших в карты. Фильм "Жмурки" в чистом виде. Их судили, дали им пожизненное. Степень их общественной опасности зашкаливала - по сравнению с девушками из Pussy Riot. Но рядом с клеткой бандитов в том суде не было никаких собак. А в Хамовническом суде были.
Как иначе воспринимать суд, где за семь дней активной стадии слушаний было заявлено семь ходатайств об отводе судьи - и отклонение каждого превращалось в трагедию и цирк одновременно. Суд, который проигнорировал подавляющее большинство свидетелей защиты, включая непосредственного очевидца "бесовских дрыганий" в Храме Христа Спасителя 21 февраля. Суд, где из последних сил пытавшиеся оставаться над схваткой журналисты, стоя и аплодируя, провожали сказавших последнее слово Надежду Толоконникову, Марию Алехину и Екатерину Самуцевич.
Иногда кажется, что все случившееся с февраля по август 2012-го - это какая-то безумно успешная, лавинообразная акция, например, арт-группы "Война". И пляски в храме - лишь пролог к ней, а суд - лишь часть ее. В эту акцию постепенно вовлеклись следователи и церковные иерархи. Общественные деятели и депутаты Госдумы. Потом общественные деятели и парламентарии, но уже из разных стран мира. Сотни журналистов в самом суде и около него, а также тысячи просто упоминавших группу Pussy Riot в своих материалах. Если музыкантов, публично вступившихся за девушек, собрать на одном концерте, он привлечет не меньше полумиллиона зрителей в любой стране Европы. Наконец, участниками акции стали главы государств, снисходительно, а на самом деле с нарастающим недоумением комментирующие процесс.
И еще кажется: вот Владимир Путин говорит, что Pussy Riot не должны понести сурового наказания, и при этом думает, что его голос что-то решит. Судья Марина Сырова вынесет 17 августа приговор, и ей будет казаться, что за ней осталось последнее слово. Гособвинитель Александр Никифоров потребовал приговорить участниц группы к трем годам - и считает, что именно он определил степень их дерзости. Каждый вольный и невольный участник акции думает, что что-то решает. А на самом деле над всеми над ними стоит, например, муж Толоконниковой Петр Верзилов и дергает за веревочки. Дернул - и патриарх Кирилл нахмурился, а Путин заговорил. Еще дернул - и Мадонна в "Олимпийском" нацепила маску-балаклаву.
Конечно, это абсурд. Но происходившее на предварительном следствии и в суде - это что, не абсурд, что ли, это как-то иначе называется?
В итоге же панк-молебен группы Pussy Riot по прошествии лет можно будет сравнивать с такими событиями, как фестиваль в Вудстоке 1969 года, ставший кульминацией западного "лета любви". С лондонским концертом Live Aid 1985 года, который сформировал современное отношение граждан к благотворительности. С фестивалем мира 1988 года в Москве, который окончательно легализовал западную культуру в перестроечном СССР.
А может быть, все еще серьезнее. Мягко говоря, не самая выдающаяся песня "Богородица, Путина прогони" - это куда больше, чем просто музыка или просто акция. Суду предстоит не просто определить степень вины трех готовых к любому развитию событий девушек. Суду придется отвечать на вопрос, является Россия светским государством или нет. Является ли РПЦ органом государственной власти - или же это просто церковь, одна из нескольких. Является ли, наконец, публичное выражение мнения преступлением - или все-таки не является.
И отвечать на эти вопросы суд будет в условиях, когда половина активного населения страны желала бы Pussy Riot на костре сгореть, а вторая половина спит и видит президента за решеткой. Это будет очень непростое решение. И смутное ощущение сейчас примерно такое же, как 2-3 декабря 2011-го, накануне выборов в Госдуму.