Одному полицейскому наступили на ножку. Сильно наступили. Ножка потом болела. Другому полицейскому поцарапали пальчик. Из пальчика даже пошла кровь. А в третьего полицейского кинули пустую бутылку, пластиковую, и он так испугался, что только через год пришел в себя. И опознал-таки злоумышленницу, которая кидала бутылку.
Это все не шутки, кстати, совсем не шутки. Это все «болотное дело» и потерпевшие по «болотному делу». Материалы по 12-ти фигурантам переданы в суд, 6 июня — первое заседание, и нет никаких оснований сомневаться в итогах. Люди, которые совершили указанные выше страшные преступления, или не совершали, а просто оказались в неправильном месте и в неправильное время, сядут в тюрьму.
И вот дальше… Дальше можно возмущаться, например, тремя недалекими молодыми людьми, которые, вообразив себя страшными подпольщиками, выманили у робкого грузина смешные 60 тысяч долларов на победу мировой революции. Или депутатом так называемого парламента, который по собственной воле дал работникам Следственного комитета содержательное, исчерпывающее интервью. Да мало ли, кем и чем можно возмущаться.
Вот, еще и властью, конечно же, властью, в первую очередь властью, это уж само собой, нет, серьезно, совершенно серьезно, властью. Это принято — возмущаться властью в каком-то странном регистре. Зная все об их генезисе, приоритетах, интересах, способах действия, даже вкусах и кругозоре, — возмущаться: нет, ну как они так могут? Как?
С чего это вообще появилось мнение, что они могут как-то по-другому? Откуда попытка предложить что-то вроде диалога людям, которые любой диалог ведут только дубинкой?
Нужно помогать политическим заключенным. Деньги, открытки, книги. Можно ходить на митинги в поддержку. Говорят, это важно, поддержка. Хотя плакаты эти — «Мы все узники 6 мая» — они немного коробят, что ли. Нехитрый подтекст понятен и правилен, все под ударом, раз в стране репрессии, но одни сидят или сядут, а другие продолжают рисовать плакаты.
Реальность репрессий, которые направлены против конкретных, поименно известных людей, создает новую ситуацию. К чувству единения примешивается привкус фальши. Хотя, разумеется, мы все узники. Как без этого.
Прекраснодушие первых маршей одиночек, десятков тысяч одиночек, которые почему-то принято было называть маршами миллионов, разбилось о некрасивые, но крепкие стены следственных изоляторов. Там люди внутри, их будут судить и осудят, и жить приходится с этим знанием. Нет ничего омерзительней чувства собственного бессилия.
Впрочем, у стен тюрьмы можно спеть песню про то, как мы разрушим эту тюрьму. В нынешнем протестном сезоне модно петь.
Неправильное время делает героями обычных людей. Эти двенадцать — они ведь, скорее всего, не хотели быть президентами, водить в атаку батальоны и гарцевать перед восторженными толпами на белых скакунах. Или что там еще делают герои правильных времен? Они просто родились в неправильное время. Но теперь они — наши герои.
Первые двенадцать, которых стоит знать по именам. Андрей Барабанов, Степан Зимин, Денис Луцкевич, Ярослав Белоусов, Артем Савелов, Сергей Кривов, Александра Духанина, Алексей Полихович, Владимир Акименков, Леонид Ковязин, Николай Кавказский, Мария Баронова.
Первые — потому что будут еще. Первые — потому что и до этого, конечно, судили и сажали людей за политику. Но никогда — за случайное нахождение в неправильном месте в ходе разрешенного митинга. За отдавленную ножку и поцарапанный пальчик.
Память — это такое оружие, которое всегда с нами. Помимо возможных и необходимых действий, упомянутых или неупомянутых выше, которые все равно нужны, хоть и кажутся часто бессмысленными, надо, преодолевая ненависть к себе, к собственной беспомощности, запоминать. Каждый раз, убеждая себя, как это теперь принято: ну, я же не делаю ничего плохого, даже наоборот, или — ну, надо же кормить детей, да мало ли этих неотразимых аргументов, — каждый раз себе напоминать, что есть люди, которых где-то за твоей спиной пережевывает государственная машина. Просто потому пережевывает, что время теперь неправильное.
Я плохо объясняю, верно, но мне кажется, что это важно.