На одном из первых кинофестивалей «Дух огня» в Ханты-Мансийске (а возможно и на самом первом) был объявлен главный приз в головокружительной для того времени сумме — 150 000 долларов. Дело окончилось внутрицеховыми разборками. Главного фаворита — молодого режиссера (не буду называть имени, его карьера успешно развивается) кто-то убедил, что премия ему обеспечена. Когда же международное жюри предпочло другого лауреата, он был настолько травмирован, что устроил скандал уважаемому председателю жюри.
Не знаю, получил ли победитель в конце концов эти деньги. Уходя спустя несколько лет с фестиваля, руководитель его программ Андрей Плахов ссылался на то, что не может выносить обид своих коллег и друзей на то, что выигранные ими денежные призы задерживаются, а повлиять на этот процесс он не может.
В другом конце мира, кинофестиваль в Абу-Даби вообще прекратил свое существование, после того, как (не скажу «потому что») выдал, так же по решению международного жюри, две главных премии — соответственно 100 и 50 тысяч долларов — не арабским, а российским фильмам: для справки, «Левиафану» Звягинцева и «Испытанию» Котта.
И тогда и сейчас я продолжаю задавать себе вопрос: как влияет на человека относительный размер суммы, о которой в том или ином случае идет речь, и до каких крайностей может довести эта психологическая реакция? Ведь если бы речь шла о тысяче долларов (как на маленьких фестивалях), пяти, десяти или даже двадцати тысячах, как на больших смотрах, проиграть соревнование талантов было бы обидно, но вряд ли болезненно: проигравших всегда больше, чем победителей. А вот несоразмерность суммы зашкаливает.
Конечно, на кинофестивалях бывают и большие выигрыши, но они формулируются в другой плоскости — деньги даются на разработку и финансирование следующего проекта режиссеру или продюсеру, прокатчикам фильма на рекламу и т.п., и по сравнению с реальными бюджетами они оказываются незначительными. А здесь речь шла о личном обогащении.
Я парадоксально вспомнил об этой истории в связи с допинговыми скандалами и, более широко, с коррупцией в спортивном мире. Очевидная монетизация спорта, некоторые виды которого (от легкой атлетики через футбол до шахмат) до не столь давнего времени считались последним оплотом абсолютной справедливости, поскольку фальсифицировать результаты здесь, казалось бы, невозможно (это, разумеется, не касается случаев, когда решения принимают различные судьи), — разрушила эти последние иллюзии и поэтому любой скандал здесь, в отличие от политики и бизнеса, глубоко шокирует общественность.
Когда-то я писал, что разница между отечественной и западной коррупцией состоит в том, что там она начинается, грубо говоря, с нескольких миллионов долларов, а у нас — с одного рубля. Возможно, я несколько преувеличивал (скорее — преуменьшал) отечественную норму, но проблема психологической границы при этом оставалась. Хрестоматийное решение этого уравнения, которое приписывается Карлу Марксу (хотя просто цитировалось им), касалось абстрактного капитала и сегодня уже недостаточно. Решение по-прежнему нуждается в уточнениях в зависимости от вполне конкретных ситуаций, вплоть до описанных в голливудском «Непристойном предложении» и вышеупомянутом отечественном «Искушении»: в какой момент люди перестают быть людьми и готовы нарушить все запреты (не только моральные, но и юридические) и сорвать все одежды. С себя или с других — уже неважно.
Т.Дж.Даннинг, которого цитирует Маркс, писал: «Обеспечьте 10 процентов (прибыли — прим. К.Р.), и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы». А когда речь идет о личных или государственных интересах, которые в этой точке смыкаются как истина, добро и красота? Люди, которые поощряли или прикрывали допинг, ради величия своей страны, и люди, которые разворачивают пропагандистские компании ради того, чтобы избавиться от опасных конкурентов, работают в одном и том же ключе и, как правило, в достижении своих целей они опираются на алчность контролеров и проверяющих. Риторический вопрос «А судьи кто?» звучит сегодня и в переносном, и в прямом смысле. Не только допинг, но и договорные матчи втягивает в этот процесс и самих спортсменов, хотя и сегодня, как показал чемпионат Европы по футболу, чуть ли не нищая команда из далекой Исландии способна победить команду миллионеров, поскольку им бегать уже незачем.
Как и когда произошел перелом в сознании современного человека и видимость стала важнее реальности? Мне глаза открыли уже во вполне зрелом возрасте, когда я был приглашен на вручение премий по итогам года в сфере не помню какого бизнеса (не кино). И я узнал от организаторов, что все премии определялись суммой, которую та или иная компания просто за это заплатила.
Работа на телевидении столкнула меня с тем, что одни люди («мы») нахально хотят получать гонорары за выступления, в то время как значительно более выгодные «они» готовы оплачивать эфир.
Мы живем в мире, где тотальная продажность в массовом сознании как бы предполагается, и люди делятся не на честных и бесчестных, нравственных и безнравственных, а на тех, кто уже попался, и тех, кто (еще) не попался.
Я вовсе не оплакиваю печальную судьбу десяти заповедей или морального кодекса строителя коммунизма и не пытаюсь внедрить в современное развращенное сознание понятие греховности природы человека, хотя, на мой взгляд, кантовский «нравственный закон внутри нас» отменить невозможно.
Я задаю вопрос, можно ли устоять перед искушением, лежащим (во всех сферах) в основе рыночной экономики? Не мы ли сами искушаем себя и других большими суммами и большими благами, дорогу к которым они нам открывают, включая большие сроки тюремного заключения? И не этой ли болезнью современной цивилизации объясняется в глазах нищих с Ближнего Востока и образованной и обеспеченной молодежи Запада (да и отчасти нашей тоже) привлекательность запрещенной в России террористической группировки Исламское государство, где неукоснительно действуют материальные и моральные законы, некогда установленные Кораном (поясню: для другого времени, другого общества и другой жизни)?