Пометить территорию Выходит новый роман Мишеля Уэльбека с персонажем по имени Мишель Уэльбек

В издательстве Corpus выходит удостоенный в прошлом году Гонкуровской премии роман Мишеля Уэльбека "Карта и Территория" - отстраненный и парадоксальный (авто)портрет творческого человека, достигшего международной славы и финансового благополучия, но не способного при этом стать счастливым. "Лента.Ру" предлагает читателям рецензию на новую книгу и отрывок из нее.

Права на прошлогодний роман Уэльбека обошлись издателям в России (на далеко не самом большом и важном рынке с точки зрения западных литагентов) в сумму, выражаемую не в одном и не в двух десятках тысяч евро. Это даже в большей степени, чем получение Гонкуровской премии, ставит 53-летнего французского литератора в один ряд с современными художниками-брендами, чьи фамилии пишутся с маленькой буквы. Крупнейший японский банк купил нового херста. Крупнейшее русское издательство (АСТ, в состав которого и входит Corpus) купило нового уэльбека.

Видимо, Уэльбек еще раньше, после успеха своего прошлого романа "Возможность острова", успел осознать эту непривычную для себя ситуацию. Потому что сделал главным героем своей новой книги как раз художника, персонажа по имени Джед Мартен. Этот художник составил себе имя на чем-то и вовсе несусветном (совсем как Дэмиен Херст, между прочим) - на огромных фотографических коллажах мишленовских карт французских провинций. А потом неожиданно для всех, включая своего галерейщика, вернулся к реалистической, портретной живописи (опять-таки, очень похоже на Херста) - и уже благодаря ей стал миллионером. Только реалистичность его, конечно, иронична и обманчива. Так, один из главных шедевров "позднего Мартена" носит название "Разговор в Пало-Альто. Билл Гейтс и Стив Джобс беседуют о будущем информатики".

Другой шедевр выдуманного Уэльбеком художника - это... портрет писателя Мишеля Уэльбека, с которым художник знакомится и ведет длинные разговоры. И в этом - главная изюминка новой книги. Не потому, что позволяет привесить к ней обессмыслившийся ярлычок "постмодернизм", а потому, что полнее всего раскрывает задачу, которую ставит перед собой автор.

"Мир как повествование - мир романов и фильмов - для меня более или менее исчерпан, мир музыки тоже, - заявляет романный Уэльбек своему герою. - Теперь мне интересен лишь мир как соположение - мир поэзии и живописи".

Этим соположениям, причем многоуровневым, и посвящена книга. Территория департаментов Франции, мишленовские карты, их изображающие - и фотографии, изображающие эти изображения. Русская красавица Ольга, изображающая француженку лучше любого француза. Сам Мартен, изображающий любовь к ней, будучи ни к каким чувствам органически не способным. Корпоративный юрист, "чья жизнь напоминала нелегкую судьбу корпоративного юриста из триллеров про корпоративных юристов, в основном американских". И даже "материнские платы отслуживших компьютеров, снятые без всякого указания на масштаб и похожие на странные футуристические цитадели".

Сам Уэльбек-персонаж, изображенный весьма неприглядно и окруженный на страницах книги другими французскими медийными персонами, охотно участвует в этой веренице обманок, отражений и соположений. "По-моему, вы сейчас играете самого себя..." - резко обрывает Мартен Уэльбека, когда тот пускается в откровения о таиландских проститутках. "Да, вы правы, - легко соглашается тот. - Все это уже не для меня. Ну и ладно, я скоро переберусь в Луаре; в детстве я жил в Луаре, строил шалаши в лесу и надеюсь заняться чем-то в этом роде. Скажем, охотой на нутрию?"

Действительно, в "новом уэльбеке" почти совсем нет того, что, собственно, и превратило его в бренд, отмеченный скандальной славой "колумба секса": затяжных и, прямо сказать, оставляющих тягостное ощущение сексуальных сцен. Как нет в этой книге и женоненавистничества с рассуждениями о клонировании как грядущей альтернативе постылому размножению. (Зачем, если в романе действует клон самого автора?) Но другие сквозные темы Уэльбека - все на месте: и повествование в виде биографии, написанной откуда-то из будущего, и напряженные отношения взрослого сына-мизантропа с отцом. А еще - рассуждения о несовершенстве человеческой природы и обстоятельные культурологические отступления (правда, на сей раз скорее в область искусствоведения, чем философии). И главное - неизменным остается сюжет, лихо закрученный вопреки всем повествовательным фокусам. На сей раз - настолько лихо, что на это даже невозможно намекнуть, не допустив грубого спойлера, как в детективе. Скажем только, что мечта романного Уэльбека об охоте на нутрий реализовалась не совсем так, как он предполагал.

Оно и понятно: вне зависимости от желаний самого писателя, фирменные черты "настоящего уэльбека" уже сформировались и должны оставаться неизменными.

Стоит добавить, что специальная терминология, связанная с фотографией и фотопечатью, была выверена в редакции журнала "Вокруг Света", возглавляемой не чужим издательскому делу человеком, Сергеем Пархоменко. За что в выходных данных книги ему вынесена отдельная благодарность - к которой читатели имеют все основания присоединиться.

Михаил Визель

Работы Джеда Мартена часто трактовали как плод холодного, отстраненного размышления о состоянии мира, превратив его чуть ли не в наследника великих концептуалистов прошлого века. А он, вернувшись в Париж, в лихорадочном исступлении скупил все попавшиеся ему под руку мишленовские карты, штук сто пятьдесят по меньшей мере. Джед быстро понял, что самые интересные из них входят в серию "Мишлен - Регионы", охватывавшую большую часть Европы, и особенно в "Мишлен - Департаменты", ограниченные Францией. Он приобрел цифровой сканирующий задник Betterlight 6000HS, который позволял получать 48-битные файлы RGB в формате 6000 на 8000 пикселей.

Почти полгода Джед практически не выходил из дому, разве что на ежедневную прогулку в сторону гипермаркета "Казино" на бульваре Венсена Ориоля. Даже в пору своей учебы в Школе изящных искусств он мало с кем общался из студентов, потом они встречались все реже и реже и наконец перестали видеться совсем, поэтому он очень удивился, получив в начале марта мейл с предложением принять участие в коллективной выставке "Будем взаимно вежливы", которую фонд компании Ricard собирался организовать в мае. Тем не менее он послал по электронной почте положительный ответ, не вполне отдавая себе отчет, что его едва ли не показное затворничество создало вокруг него атмосферу тайны и многим из его бывших соучеников хочется знать, на каком он свете.

Утром в день вернисажа Джед понял, что за последний, скажем, месяц он не произнес ни слова, не считая слова "нет", которое ежедневно повторял кассирше (они, само собой, часто менялись), когда та спрашивала, есть ли у него дисконтная карта "Клуба Казино"; но, как бы то ни было, в назначенный час он отправился на улицу Буасси‑д’Англа. Там было человек сто, впрочем, он никогда не умел производить такого рода подсчеты, но гости наверняка исчислялись десятками, и поначалу он даже встревожился, обнаружив, что никого из них не узнает. Он вдруг решил, что ошибся днем или выставкой, но его фотографии были тут как тут - висели, правильно освещенные, на дальней стенке. Налив себе стакан виски, Джед несколько раз обошел зал по эллиптической траектории, с грехом пополам напустив на себя задумчивый вид, хотя его мозгу никак не удавалось породить ни единой мысли, за исключением все же удивления, что образ его бывших товарищей полностью исчез, стерся из его памяти, стерся окончательно и бесповоротно, до такой степени, что впору было задаться вопросом, принадлежит ли он сам к роду человеческому. Джед, несомненно, узнал бы Женевьеву, и на том спасибо, да, он был убежден, что узнал бы свою бывшую любовницу, и ухватился за эту спасительную уверенность.

Завершив третий круг по залу, Джед заметил девушку, пристально изучавшую его фотографии. Трудно было не обратить на нее внимание: она показалась ему не просто красивее всех на этой вечеринке, это была самая красивая женщина, какую он когда-либо видел. Бледное, почти прозрачное лицо, белокурые волосы и высокие скулы – она в точности соответствовала образу славянской дивы, растиражированному после распада СССР модельными агентствами и глянцевыми журналами.

Пока Джед описывал следующий круг, девушка исчезла; он снова обнаружил ее на полпути шестого тура - она улыбалась, стоя среди небольшой группки друзей с бокалом шампанского в руке. Мужчины буквально пожирали ее глазами, даже не пытаясь скрыть вожделения; у одного из них аж приотвисла челюсть.

Когда он в очередной раз прошел мимо своих снимков, она снова стояла там в одиночестве. Джед на мгновение замялся, потом срезал по касательной и тоже застыл перед собственными произведениями, разглядывая их и качая головой.

Она обернулась, задумчиво посмотрела на него и через пару секунд спросила:

– Вы автор?

– Да.

Теперь она смотрела на него целых пять секунд, внимательнее, чем раньше, после чего сказала:

– Очень красиво, по‑моему.

Она произнесла эти слова легко, спокойно, но с непритворной убежденностью. Будучи не в состоянии придумать подходящий ответ, Джед перевел взгляд на фотографию. Он не мог не признаться себе, что и правда не подкачал. Для выставки он выбрал ту часть мишленовской карты Креза, где была отмечена деревня его бабушки. При съемке он максимально перекашивал оптическую ось камеры, отклоняя ее на тридцать градусов по отношению к горизонтальной плоскости, и устанавливал кассету с предельным наклоном, чтобы добиться нужной глубины резкости. И только потом, подкладывая дополнительные слои в фотошопе, добавлял эффект размытости в глубине кадра и подсинивал фон на линии горизонта. На первом плане очутились пруд Брей и деревня Шателюс‑ле‑Маршекс. Чуть поодаль, между деревнями Сен‑Гуссо, Лорьер и Жабрей‑ле‑Борд, по лесу извивались дороги, казавшиеся заветными, сказочными, нехожеными землями. Слева в глубине еще можно было различить красно-белую ленту автострады А20, словно вынырнувшую из туманной пелены.

– Вы часто фотографируете дорожные карты?

– Да... Довольно часто.

– И всегда мишленовские?

– Да.

Она задумалась на мгновение и спросила:

– И сколько у вас таких фотографий?

– Немногим больше восьмисот.

На этот раз она уставилась на него в полном недоумении и секунд через двадцать продолжила:

– Нам надо это обсудить. Увидеться и обсудить. Вы, возможно, удивитесь, но... я работаю в компании "Мишлен".

Из крохотной сумочки "Прада" она достала визитку, на которую Джед вытаращился как дурак, прежде чем взять ее: Ольга Шеремеева, отдел по связям с общественностью, "Мишлен", Франция.

Перевод с французского Марии Зониной