Александр СНЕГИРЕВ
Лет двадцать тому назад, в девяностые годы минувшего века, которые теперь одни вспоминают с восторгом, а другие осыпают проклятиями, жила в нашем доме Надя. Дом был стар, состоял из четырех подъездов, возносился на восемь этажей и был разделен на шестьдесят четыре квартиры. В 1913 году, когда дом только построили, квартиры принадлежали отдельным хозяевам, но революция, отмена частной собственности и рост городского населения существенно его уплотнили. Были счастливчики, которым принадлежало по две комнаты, но подавляющая часть жильцов ютилась по «одиночкам».
Мы с родителями жили в просторном зале, некогда служившем гостиной какому-то адвокату, навсегда исчезнувшему в 1918 году, мама с папой на вечно разложенном диване, я за шкафом. В трех других комнатах были прописаны художник Саша с женой Леной и маленькой девочкой Ирочкой, научные работники Майя Карловна с Анатолием Ефимовичем и одинокая веселая бабуся, вылитая жердь, Алевтина Васильевна. Жили дружно, из-за места у плиты почти не цапались, туалет и ванну мыли строго по очереди и жили бы так и дальше, если бы не наступили те самые девяностые.
Тут-то и началась вся чертовщина. Гражданам вернули право на частную собственность. И пошло-поехало. Майя Карловна с Анатолием Ефимовичем стали ссориться: она мечтала продать комнату и укатить к родственникам в Сан-Франциско, он хотел продолжить научную работу в университете. Художник Саша долго что-то разузнавал и вдруг отгородил часть коридора, сообщив, что это его законная часть и теперь там будет игровая для Ирочки. Моя родная матушка ворочалась по ночам на диване, настраивая отца на размен. И только жердь Алевтина Васильевна продолжала блаженно улыбаться незабываемой улыбкой, которую, как говорили, приобрела после гибели от голода годовалого сына в далекую эпоху великих строек.
Вот тут и появилась на сцене Надя. Жила она в одной из комнат на втором этаже со старухой-мамашей, бабой Гулей, бывшей дворничихой и по совместительству осведомительницей участкового. Работала Надя непонятно где, то ли уборщицей в больнице, то ли кассиршей в гастрономе. Да и неважно это, потому что девяностые круто Надину жизнь изменили. Она стала риелтором.
Александр СНЕГИРЕВ
Родился в 1980 году в Москве.
Окончил Российский университет дружбы народов, получив звание магистра политологии. Лауреат премий «Дебют», «Венец» и «Эврика». Финалист премии «Национальный бестселлер». Автор книг «Как мы бомбили Америку», «Нефтяная Венера», «Чувство вины».
Рассказ «Ничья комната» написан специально для «Ленты.ру».
Первое, что сделала Надя, уговорила соседа, пьяницу Славика, получить свидетельство о собственности на свои восемнадцать метров. Затем внушила Славику, что столичный воздух вреден для его истосковавшегося сердца и пора ему перебраться на природу, благо и домик подходящий имеется. Славик и в самом деле рассказывал о двоюродном брате, обитавшем где-то в Тамбовской области. Неизвестно, что больше повлияло, аргументы ли о пользе деревенской жизни или бутылки, которыми Надя снабжала Славика, но месяца не прошло, как он оформил жилплощадь на ее имя и укатил в направлении Тамбова, где его следы и затерялись.
Следом исчезла Зоя Васильевна, одинокая чертежница на пенсии, которая была второй Надиной соседкой. С Зоей Васильевной вышло иначе. Свежим воздухом ее прельстить не удалось, но Надя нашла подход и к ней. Сговорившись с участковым, она спровоцировала ссору на кухне, а затем вызвала докторов, которые за умеренное вознаграждение засвидетельствовали полную психическую невменяемость бывшей чертежницы и, не обращая внимания на ее душераздирающие вопли, свезли старушку в лечебное заведение, из которого та больше вестей не подавала.
Четвертая комната освободилась сама — проживающий там молодой человек, получивший жилье после детского дома, скоропостижно умер от наркотиков, хотя ранее в склонности к ним замечен не был. Оставалась мама, но вскоре и бабу Гулю дочка отправила лечиться следом за Зоей Васильевной. Таким образом, всего за полгода Надя стала владелицей просторной четырехкомнатной квартиры. Полное освобождение квадратных метров омрачало лишь проклятие, посланное Наде бабой Гулей, увлекаемой сильными руками санитаров. Впрочем, Надя суеверной не была.
Остановиться на достигнутом Надя не захотела. Более того, развила бурную деятельность сначала в пределах дома, а затем и всего района. Вскоре Надя сделалась хозяйкой нескольких квартир в нашем и соседних домах. Поговаривали, что мужик из семнадцатой упирался, а потом пропал. Позже его фотографию видели в газете, точнее не его, а разрезанного на шесть частей тела.
Удивительно, но ранее презиравшие Надю граждане зауважали и ее почти новенькую иномарку, и ремонт в стиле евро. Особенно нравилась всем ванная комната, обшитая сосновой доской под дуб, которую Надя с удовольствием демонстрировала всем интересующимся. Перед ней стали заискивать, приходили советоваться по вопросам недвижимости. Надя сделалась достойным членом районного общества.
Дела у Нади шли в гору и на личном направлении. Видные мужчины были замечены входящими вечером с букетами и тортами в дверь ее квартиры, а покидали ее уже утром. По ночам из окон звучала музыка и неприличные крики, говорящие о достатке и раскрепощенности хозяйки. Надя съездила в Париж, затеяла новый ремонт, сменила почти новую иномарку на совершенно новую и представляла из себя теперь предмет абсолютной зависти.
А затем начались неприятности. Может быть, она кому-то перешла дорогу или не сумела договориться с новым участковым, пришедшим на смену предыдущему, получившему черепно-мозговую несовместимую с жизнью травму, а может, еще что-то. Но она вдруг сделалась понурой, продала квартиры, кроме самой первой, иномарку и заперлась. Мужчины с букетами прекратились, телефон смолк, а однажды ночью кто-то стрелял в ее окно из «травмата».
Здесь и начинается период Надиной жизни, о котором известно немного. Кто-то из пацанов по ее просьбе разок-другой сходил в магазин, кто-то видел отблески в окнах, соседи за стенкой что-то слышали… Не ручаюсь, расскажу лишь то, о чем потом говорил весь район.
Перед самым своим нежданным падением Надя затеяла новый ремонт. Решила перестроить квартиру целиком: перенесла кухню на место спальни, туалет и ванну разместила в бывшем коридоре, а в одной из комнат планировала устроить небольшой бассейн. Одним словом осуществила незаконную, но довольно распространенную в те годы перепланировку. Однако, амбициозным планам не суждено было осуществиться, стройка замерла. Лишенная большей части стремительно нажитой недвижимости, Надя бродила среди мешков с цементом, банок с краской и взломанного паркета и размышляла, как такое могло с ней произойти.
Толком не помня утвержденного ею самою плана ремонта, Надя постоянно натыкалась на стены, удивляясь причудливой планировке. Однажды ей показалось, что стена появилась там, где ее еще накануне не было, а там, где была дверь, теперь краснела кирпичная кладка. Спустя месяц после начала перестройки, ночью в октябре, в квартире вдруг стало очень жарко. Обливающаяся потом Надя разделась догола и никак не могла понять, откуда такая температура, ведь батареи ледяные. Распахнув запотевшие окна, она обнаружила, что на улице прохладно. Проветривание, однако, привело к неожиданному эффекту. В комнатах ударил мороз, батареи покрылись инеем, а хозяйку затрясло. Надя стала рыться в коробках с упакованными вещами, искать по комнатам, и вдруг наткнулась на мать, бабу Гулю.
Сначала Надя решила, что маму выписали, но тотчас поняла, что это невозможно. Главврач получил убедительное материальное вознаграждение, полностью исключающее самодеятельность с его стороны. Надя попыталась убежать, но в помещении будущего бассейна снова наткнулась на бабу Гулю. Затем встретила ее в бывшей спальне, нынешней кухне, а потом и в санузле, расширенном под размеры двухместной ванны с гидромассажем.
Наутро к Наде вернулось самообладание, и она позвонила в клинику. В трубке сообщили, что баба Гуля ночью скончалась и находится в морге до востребования. Надя спросила о Зое Васильевне и узнала, что старуха привязана к койке, а потому подойти не может. Хотела написать Славику, но не нашла адреса.
Она потеряла сон. Запасы спиртного быстро иссякли, а покидать квартиру она не решалась. Надя стала путать явь со сном и постоянно слышала голос матери: «Иди в ничью комнату».
Ничьей комнатой называлась кладовка, которая за все время коммунального периода квартиры так и не была распределена между жильцами и потому называлась ничьей. После Надиных преобразований на месте ничьей комнаты остался лишь закуток. Повинуясь голосу, Надя пошла туда и принялась ощупывать штукатурку. Ничего не найдя, повернулась и стукнулась лбом о возникшую откуда ни возьмись стену. Стала протискиваться и застряла.
***
Спустя недели две явился следователь с ордером. Вместе с подручными он долго вскрывал кувалдой и автогеном сейфовую израильскую дверь, а когда с ней совладал, то никого внутри не обнаружил.
120-метровое жилище так и стояло бесхозным, пока новый начальник ЖЭКа не реализовал его своему ближайшему родственнику. Мы к тому времени уже переехали на окраину и узнавали новости от Майи Карловны, которая продолжала жить в своей комнате, в отличие от Анатолия Ефимовича — он познакомился с лаборанткой и сбежал с ней во Франкфурт. То ли на Одере, то ли на Майне.
1990-е завершились, художник Саша с женой Леной три года потакали Алевтине Васильевне, ставшей на старости лет сладкоежкой, и та отписала комнату Ирочке. Родственник начальника ЖЭКа дождался хорошего покупателя и Надину квартиру перепродал. Новый владелец вернул санузел и кухню на законные места и зажил вполне счастливо — у жены йога, у дочери брекеты, сам по пятницам в бордель. Вот только по осени, бывает, что в одной из спален слышится звон посуды, в другой — плеск воды, а за стенами, скорее даже внутри стен, кто-то скребется и вроде как стонет.