Живописцы «Малой земли» — 2 Публикации воспоминаний Л.И. Брежнева активно мешали члены политбюро

Воспоминания Владимира Губарева и Александра Мурзина говорят нам, что работа над «Целиной» и «Космическим Октябрем» была начата одновременно.

Владимир Губарев лаконически сообщает: «Честно признаюсь: воспоминания Брежнева отошли на второй план, написал я их быстро».

Александр Мурзин более подробен: он рассказывает, что «дней двадцать» работал в архиве ЦК компартии Казахстана в Алма-Ате и ездил по республике. О самом написании «Целины» Александр Мурзин вспоминает: «Обычная работа за столом. Жена и семья, конечно, были "в курсе" и ровно месяц не тревожили меня, наглухо закрытого в комнате».

Таким образом, работа над воспоминаниями Леонида Ильича заняла у Мурзина примерно три месяца. Предположив, что еще столько же понадобилось на редактирование текста Мурзина, мы придем к выводу, что «Целина», работа над которой началась весной 1977 года, должна была быть готова осенью того же года. А в свет она вышла только год спустя — в ноябре 1978-го.

Даже допустив, что «Космический Октябрь» писался вдвое дольше, чем «Целина» (все-таки хронологически эта глава мемуаров, в отличие от «Целины», охватывает не годы, а десятилетия), мы придем к выводу, что книга была готова весной 1978 года. Но опубликовали ее только в 1983-м.

Политические интриги

На пути мемуаров Л.И. Брежнева к читателю, таким образом, были серьезные препятствия, на преодоление которых требовались годы. Очевидно, что преграды эти были политические.

В изложении Леонида Замятина публикация «Малой земли» произошла так: «Как-то звонит мне Андропов: "Леонид Ильич спрашивает мое мнение о книге, а я понятия не имею, о чем речь". Я ликовал. Вот это конспирация, если даже Андропов ничего не знает о нашей работе. Короче, прочитали все члены политбюро и велели немедленно печатать. Но Брежнев вдруг захотел, чтобы вначале "Малая земля" появилась в "Новом мире". Уважал. Звоню главному редактору Наровчатову: "Нужно в ближайшем номере важный материал опубликовать". — "Да вы что! У меня четыре номера уже в печати. Не может быть и речи". — "Очень, — говорю, — важный материал. Я тебе его сейчас пришлю". Ну и куда ему деваться? Из пятисот тысяч экземпляров московского выпуска журнала вырезали уже отпечатанные страницы и вклеили туда первые воспоминания Л.И. Брежнева "Малая земля"».

Таким образом, воли самого генерального секретаря для издания мемуаров было недостаточно. Требовалось согласие членов политбюро. Поэтому историю публикации воспоминаний генерального секретаря ЦК КПСС необходимо рассматривать в контексте политической борьбы на самой вершине власти — в Политбюро ЦК КПСС.

Отметим одну деталь в рассказе Замятина: Андропов не знал о работе над книгой Л.И. Брежнева до тех пор, пока Леонид Ильич сам не сообщил ему о том, что она готова к печати, и не запросил его мнение.

Сообщение Замятина о переверстке номера «Нового мира» с «Малой землей» вызывает сомнения. Дело в том, что переверстка не отразилась в выходных данных февральской книжки журнала. Издательский цикл «Нового мира» занимал три месяца. Обычно материалы очередного номера сдавались в набор в последнюю полную неделю месяца за три месяца до выхода книжки (январского номера — в октябре, февральского — в ноябре и т.д.) и подписывались в печать в середине месяца, предшествующего выходу в свет (январского номера — в декабре и т.д.). Выходные данные журнала под редакцией Александра Твардовского хорошо изучены историками литературы: изнурительная борьба с цензурой постоянно приводила к задержкам с выходом книжек и часто требовала переверсток. После снятия поэта с поста главного редактора и замены редколлегии конфликты с цензурой стали реже, хотя (вопреки распространенному мнению) не прекратились совсем. В 1978 году, когда «Новый мир» напечатал «Малую землю», «Возрождение» и «Целину», два номера журнала сдавались с задержкой — мартовский и июньский.

В мартовском номере ничего примечательного нет, видимо, проблемный материал был снят, а вот в июньском напечатан мемуарный памфлетный роман Валентина Катаева «Алмазный мой венец», вызвавший бурную (и по сей день не совсем стихшую) реакцию общественности.

Февральский номер «Нового мира» за 1978 год был сдан в набор 25 ноября 1977-го и подписан в печать 13 января 1978-го — все штатно. Но Леонид Замятин не выдумал историю с заменой страниц в журнале. Скорее, перед нами ошибка памяти. Ноябрьский номер «Нового мира» за 1981 год, в котором увидели свет «Жизнь по заводскому гудку» и «Чувство Родины», был сдан в набор вовремя (24 августа 1981-го), а в печать подписан с задержкой — 21 октября 1981 года. Это как раз тот след, который оставляет за собой переверстка номера. Леонид Замятин просто спутал, какие именно главы мемуаров Л.И. Брежнева и в каком году печатались в авральном режиме.

«Малая земля» впервые увидела свет с кратким предисловием «От редакции»: «Более тридцати лет минуло с тех пор, как окончилась Великая Отечественная война. Но то, как мы выстояли в этой войне, что было пережито советским народом во имя победы над врагом, всегда живет в памяти. С первого дня до победы прошел войну Л.И. Брежнев — Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР. В адрес Леонида Ильича Брежнева на протяжении многих лет приходят письма от людей разных возрастов и профессий — из Советского Союза и зарубежных стран, в которых его просят поделиться своими воспоминаниями о тех огненных годах. Леонид Ильич Брежнев предоставил редакции свои записки, в которых он рассказывает об одном сражении Великой Отечественной войны — битве на Малой земле».

Предисловие написано очень лукаво. Из него у читателя остается впечатление, что записки Л.И. Брежнева «Малой землей» и ограничиваются. Действительно, о продолжении воспоминаний Леонид Ильич проинформировал соратников только 13 апреля 1978 года. В рабочей записи заседания политбюро приводятся слова Л.И. Брежнева, произнесенные им «за повесткой дня»: «При встречах с руководящими работниками, военными и другими товарищами… говорили, что это очень полезное дело для воспитания народа… Если не будет возражений у членов ПБ, я бы мог вместе с небольшой группой товарищей продолжить эти воспоминания» (цитата по книге: Д. Волкогонов. «Семь вождей»). Возражать генеральному секретарю никто из 14 присутствовавших кандидатов и членов политбюро не стал.

Вновь надо отметить лукавство Леонида Ильича: когда он обращался к соратникам по политбюро, «Возрождение» не только уже было в редакции «Нового мира» — оно было и набрано (майский номер сдан в набор 22 февраля 1978 года). Подписание же номера в печать произошло 13 апреля, то есть в день заседания политбюро, видимо, сразу после получения согласия на продолжение мемуаров. И, что интересно, без предварительного прочтения воспоминаний генсека членами политбюро.

31 марта 1980 года Л.И. Брежневу торжественно вручили Ленинскую премию по литературе 1979 года — за мемуарную трилогию. В ответной речи Леонид Ильич сказал, как бы между прочим, что «может быть, появится и продолжение». Однако продолжение увидело свет только спустя 20 месяцев после этого выступления. Очевидно, на пути мемуаров стояли могучие препятствия.

Один из противников публикации ясен из воспоминаний Владимира Губарева — это член политбюро, министр обороны Д.Ф. Устинов. «Космический Октябрь» впервые рассказывал о строго засекреченных страницах истории космонавтики и ракетной техники, и мотивы, по которым маршал противился публикации главы, понятны. Трагическую судьбу главы Владимир Губарев описывает сжато, но с чувством: «Планировалось, что "Космический Октябрь" выйдет в декабрьской книжке "Нового мира" ко дню рождения Л.И. Брежнева. Однако Леонид Ильич до него не дожил. Верстку "Нового мира" срочно потребовали в ЦК партии, а оттуда "Космический Октябрь" вернулся в сильно урезанном виде. Все, что было связано с обороной страны, с действующими конструкторами и учеными, а также все, о чем не писалось ранее, было убрано. Генеральный секретарь ЦК КПСС в полной мере ощутил власть цензуры. Мне кажется, из его мемуаров убрали даже больше, чем это случалось с нашими материалами. Кто это сделал, я не знаю до сих пор... Сокращения были сделаны механически, с какой-то даже злостью».

Мы можем предполагать, что еще одним противником публикации записок Л.И. Брежнева был А.Н. Косыгин. Отношения между генеральным секретарем и председателем Совета министров СССР издавна были напряженные.

Член политбюро ЦК КПСС В.В. Гришин в своих мемуарах вспоминает острую размолвку, происшедшую между Брежневым и Косыгиным в мае 1965 года: «Как-то, в мае 1965 года, после заседания Президиума ЦК, мы должны были поехать на стадион им. Ленина в Лужниках, где проходил праздник Дружбы народов. В Москву из Одессы прибыла на мотоциклах эстафета мира, ее участники должны были вручить руководителям страны письмо. А.Н. Косыгин полагал, что это письмо должен принять он, как председатель правительства, но здесь Шелепин и некоторые другие высказались за то, чтобы письмо принимал Л.И. Брежнев. Зашел спор, в ходе которого А.Н. Косыгин сказал примерно следующее: всегда найдутся подхалимы и угодники, которые стремятся угодить начальству, но Леонид Ильич не должен поддаваться подхалимажу. На это Л.И. Брежнев очень рассердился…

Так мы поехали на стадион. Он был полностью заполнен москвичами. Через громкоговоритель было объявлено о прибытии эстафеты мира из Одессы и привезенном ее участниками послании мира руководителям страны. Несколько делегатов из Одессы через ряды зрителей стали подниматься к правительственной трибуне. Но кто будет принимать письмо? Возникло неловкое положение. Тогда Л.И. Брежнев сказал: "Пусть письмо примет Гришин как председатель ВЦСПС". Пришлось принимать письмо мне и экспромтом говорить речь с благодарностью участникам эстафеты и тем, от кого было написано письмо ЦК, и правительству». Добавлю, что, по словам Гришина, после смерти А.Н. Косыгина Л.И. Брежнев отказывался идти на его похороны, и членам политбюро пришлось уговаривать его все-таки принять участие в траурной церемонии.

Мы знаем, что Ю.В. Андропов хвалил «Малую землю», и мы знаем, что «Космический Октябрь» после смерти Леонида Ильича — и, несомненно, с санкции нового генерального секретаря — был искалечен. Видимо, Андропов не был сторонником публикации глав воспоминаний.

Известно, что в последние годы жизни Брежнева между Черненко и Андроповым шла закулисная, но яростная борьба за близость к генеральному секретарю — а фактически за то, кто станет его преемником. Константин Устинович, курировавший создание мемуаров, конечно, должен был желать их публикации. Напрашивается предположение, что Андропов в своем обычном стиле был на словах «за», а тайно и на деле «против» акции, усиливавшей позиции его конкурента в борьбе за власть.

Гипотетически можно реконструировать следующую цепочку событий: в 1978 году Брежнев с помощью Черненко перехитрил политбюро и добился публикации трилогии. Но из-за противодействия членов политбюро дальнейшая публикация затормозилась. Только после смерти Косыгина увидели свет «Жизнь по заводскому гудку» и «Чувство Родины». Причем печатались они в запомнившемся Леониду Замятину авральном порядке. После смерти Суслова и назначения на его пост Андропова было принято решение о публикации «Космического Октября» в качестве подарка Брежневу на день рождения — но из-за кончины самого Леонида Ильича глава увидела свет с задержкой и в искаженном виде.

Брежнев не был коммунистом?

Но что могло настораживать членов политбюро в записках генерального секретаря о давно минувших годах?

Мы не располагаем прямыми свидетельствами того, что именно вызывало неприятие, но можем предположить: беда Брежнева состояла в том, что в записках, несмотря на все усилия, все-таки отражались черты реального мировоззрения автора. А оно было вовсе не коммунистическим.

Тезис о том, что генеральный секретарь ЦК КПСС по своим убеждениям вовсе не был коммунистом, может показаться невероятным. Однако его убедительно и разносторонне доказал известный отечественный историк Древнего Востока, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Александр Немировский. Изучение далеких от нас и в пространстве, и во времени архаических культур вооружило Александра Аркадьевича такой исследовательской оптикой, сквозь которую привычные и обыденные для современника факты, события, явления (даже речевые штампы!) выглядят непривычными и словно бы открываются заново. Свои разыскания о реальном мировоззрении пламенного борца за коммунизм Леонида Ильича Брежнева А. Немировский подытожил в серии записей в своем блоге под общим заглавием «Человек, которому хотелось, чтобы последний царь был умен, а Ленин умер от сифилиса». Всем желающим подробнее ознакомиться с религиозными и политическими взглядами Брежнева могу лишь порекомендовать прочесть Немировского. Здесь ограничусь лишь парой-тройкой примеров.

А.Н. Яковлев вспоминал: «Во время одного из сидений в Завидово Леонид Ильич начал рассказывать о том, как еще в Днепропетровске ему предложили должность секретаря обкома по идеологии. "Я, — сказал Брежнев, — еле-еле отбрыкался, ненавижу эту тряхомудию, не люблю заниматься бесконечной болтовней…"». Согласитесь, интересное отношение к марксистско-ленинской идеологии выражал генеральный секретарь ЦК КПСС!

Баптист из Кишинева Иван Товпеко рассказывал: «Однажды в 1952 году во время уборки полегшего хлеба я приспособил эксцентрику и мотовило на самоходный комбайн и убирал хлеб. И вот приезжает Л.И. Брежнев, он тогда был первым секретарем ЦК КП Молдавии. Начальник меня представил, говоря: "Вот у меня и механик, и комбайнер, и тракторист, все может, только одно с ним плохо…" Тогда Брежнев спрашивает: "А что с ним плохо?" "Да он верующий", — отвечал начальник. Тогда Брежнев встал, похлопал меня по плечу, и сказал: "Молодец, он имеет идею. Он умрет, и знает, где будет. А мы с тобой знаем?" Когда Брежнев уехал, начальник мне сказал: "Я думал, что он будет ругать тебя, а он наоборот хвалит и говорит, что таких людей мало и их надо ценить"». Интересно, что, по мнению Леонида Ильича, верующий христианин имеет идею, а коммунисты (сам Брежнев и безымянный начальник Товпеко) — нет. Здесь мы встречаем то же самое отношение к марксизму-ленинизму, что в матерной реплике А.Н. Яковлеву: это не идея, а… ну, Леонид Ильич сказал, что именно.

И, несмотря на все старания работавших над мемуарами Брежнева журналистов, следы подлинного восприятия генеральным секретарем окружающего мира в тексте оставались. Так, Брежнев вспоминает: «Настал знаменательный день моей жизни. В свои пятнадцать лет я стал рабочим. Гимназия, преобразованная в Первую трудовую школу города Каменского, выдала мне свидетельство об окончании школы. Надо было работать, помогать семье, меня взяли на завод кочегаром, потом перевели в слесари, и я довольно быстро освоил эти профессии. Завод давно был мне знаком, цеховой шум, грохот, запах нагретого металла — все здесь мне было по нраву.

Итак, пришел заветный день, когда заводской гудок прогудел и для меня, вместе с отцом я вышел на смену и трудился, как все. Ныли до ломоты мускулы, пот слепил глаза, но был я по-настоящему счастлив. И потом была радость: вернулся домой, скинул дочерна прокопченную фуфайку, и мать, как, бывало, отцу, сливала студеную воду на мои руки, и я отмывал лицо.

Помню, поднял голову и увидел слезы в ее добрых глазах.

— Чего ты, мама?
— От радости, Леня, от радости. Вот и ты уже стал кормильцем».

От радости? Ох, не верится! Ведь в мемуарах рассказано, какие усилия пришлось прилагать самому Лене (выдержать конкурс в 15 человек на место и учиться только на «отлично») и на какие расходы пойти семье, чтобы сын мог получить гимназическое образование. И вот, завершив его, он пошел на завод кочегаром. Нанялся на работу, которой с успехом занимались не то что люди без среднего образования — просто неграмотные. Не от радости заплакала Наталия Денисовна, совсем не от радости…

Их труд был оплачен карьерой

Журналисты, работавшие над мемуарами Брежнева, стали заложниками борьбы в политбюро, о которой мало что знали, хотя и ощущали ее последствия на себе. Александр Мурзин донес до читателей и фразу Черненко: «Разумеется, ваша работа будет оплачена», и свою горькую обиду: «Можно выразиться иносказательно: я хоть и пенсионер союзного значения, не брезгую собирать пустые бутылки. А можно брякнуть и прямо: наш труд над мемуарами не был поощрен никак. Обещание К.У. Черненко, конечно же, не было выполнено».

Придется вступиться за Константина Устиновича. Он был человек очень аккуратный.

В 1977 году сорокавосьмилетний Александр Мурзин был автором всего одной книги («Солнце светит с земли», Политиздат, 1975). Через год после публикации «Целины» у него выходит вторая («В чьи паруса ветер», Правда, 1979), затем третья («Сотвори себя сам», Политиздат, 1982) книги, а в 1984 году Александр Павлович — один из трех авторов роскошного, по меркам того времени, официального издания об освоении целины («Великая степь») — в суперобложке, твердом переплете и с цветными иллюстрациями.

Анатолий Аграновский первую книгу выпустил в 1950-м и к 1977 году был автором уже дюжины книжек. В 1978 году у него начинается издательский бум: за пять лет в свет выходят восемь книг, в том числе увесистый том (797 страниц) под лаконичным заглавием «Избранное» в издательстве «Художественная литература».

Виталий Ганюшкин к 1977 году был автором брошюры «Рабочая династия» (Госполитиздат, 1960), сборника очерков «Не возрасту покорный: Штрихи к портрету польского ровесника» (Молодая гвардия, 1975) и (в соавторстве с Борисом Панкиным) бестселлера «Почему на знамени комсомола пять орденов», регулярно переиздававшегося в библиотечке «Вступающему в комсомол» с 1958 по 1968 год — до тех самых пор, пока орденов на указанном знамени не стало шесть. Вот его издательский бум миновал: Ганюшкин выпустил в свет лишь одну книгу «Я и другие» в 1979 году. Впрочем, тема польского ровесника стала взрывоопасной, а тему орденов комсомола перехватили Давидюк, Данченко и Луцкий.

Ганюшкин, замечу, был личностью для высокопоставленного комсомольского журналиста своеобразной: в 1999 году мы видим его фамилию (в траурной рамке) среди авторов антологии («Солнечное подполье») литературного рок-кабаре Алексея Дидурова «Кардиограмма», причем из очерка следует, что роком Ганюшкин увлекался еще с 60-х годов, а в деятельности «Кардиограммы» участвовал с момента основания, то есть с 1979 года. С русским роком, надо честно признать, К.У. Черненко был в больших неладах, о чем и поведал граду и миру на июньском (1983 года) пленуме ЦК КПСС.

Владимир Губарев — не только самый молодой среди соавторов Леонида Ильича, но и самый плодовитый. Выпустив первую книгу в 1962 году, он публиковался не только как журналист и литератор-документалист, но и как писатель-фантаст, причем не только в личном качестве — был одной из шести составляющих памятного любителям фантастики с 1960-х годов Павла Багряка. Начиная с 1978 года, Владимир Губарев переживает настоящий творческий подъем: за шесть лет выпускает в свет девять книг, становится членом Союза писателей СССР, лауреатом Государственной премии СССР и кавалером ордена «Знак почета».

Аркадий Сахнин — изрядный дока в издательских делах (сумел за один 1954-й год напечатать роман в журнале «Знамя», «Роман-газете» и двух издательствах), и, пребывая на посту члена редколлегии «Нового мира», не терял времени даром: девять изданий за семь лет. Но в 1978-1984 годах он поистине превосходит сам себя: четырнадцать изданий за шесть лет, причем тремя изданиями выходит сборник «Не поле перейти», двумя изданиями — «Избранное». Наконец, Сахнин становится лауреатом двух всесоюзных литературных премий: имени Николая Островского (1982) и имени Алексея Толстого (1984).