«Дети должны быть качественными» Демограф Екатерина Митрофанова о том, как повысить рождаемость в России, и о новом типе семьи

Современная Россия взяла однозначный курс на консервативные ценности. Но готово ли их воспринять молодое поколение в плане построения семьи, совместного быта и сожительства вообще? Зачем государство хочет ограничить своих граждан в узких рамках консервативной морали и как это отразится на обществе? Какое будущее ждет российский институт брака? Эти и другие вопросы «Лента.ру» задала младшему научному сотруднику Института демографии Высшей школы экономики Екатерине Митрофановой.

Как сейчас устроена российская семья, партнерство?

Митрофанова: Есть такое понятие, как «второй демографический переход», переход от традиционного демографического уклада к современному (в ходе этого процесса расширяется свобода в плане выбора партнера и формы отношений, практикуется более ответственный подход к последствиям половых связей — прим. «Ленты.ру»). В Европе он произошел в 60-е годы, а до нас он докатился уже в 90-е. Говорить, что мы за какие-то двадцать лет преодолеем такой разрыв [с Западом] невозможно. Если мы посмотрим на Западную Европу, то увидим, что там первые браки заключаются людьми старше 30 лет, детей рожают позже.

В России также видно очевидное увеличение возраста вступления в брак среди молодежи. Интересно, что тут есть различия гендерного плана. Если у поколений, социализировавшихся в советское время, не было разницы в брачном поведении между полами — примерно через 7-8 месяцев после заключения брачного союза происходило зачатие ребенка, то сейчас девушки, заключившие брак, рожают детей раньше, а живущие в партнерстве — позже родительского поколения. Но у молодых людей ребенок появляется на второй год брака и на четвертый год партнерства. Девушки в большей степени несут наследие своих матерей, а молодые люди ведут себя совершенно по-другому. Поскольку женщины обычно младше мужчин в союзе, мужчины из более старшего поколения создают союзы с девушками из более молодого поколения, поэтому появляется разница в гендерном поведении ровесников: девушки демонстрируют более традиционное поведение. Также сексуальная жизнь девочки больше регламентируется, вокруг нее больше разговоров о том, как вести себя правильно, а как — неправильно, а за молодым человеком никто в этом плане не следит.

С приходом рыночной экономики в 90-х годах, когда женщина почувствовала свою конкурентоспособность и поняла, что нужно бороться за место под солнцем, рожать много детей стало сложнее. Любой год, проведенный дома, — это огромная потеря своей стоимости на рынке труда.

Раньше рождение ребенка вне брака было неприемлемым, это могло порицаться, осуждаться. Очень много было браков, спешно прикрывавших появившуюся беременность. Сейчас людям этого делать не надо. Перемена в ценностях поколений произошла не потому, что новое поколение такое замечательное и прекрасное. Люди, которые жили в шестидесятых годах, были как раз на стыке второго демографического перехода, и они его сделали возможным [в России]. Если бы у пап этого поколения не поменялось сознание и они бы не стали спокойно относиться к добрачному сожительству своих дочерей, ничего бы этого не было. Революция была подготовлена в головах этих людей, которые понимали, чего им хочется, а среда им этого не позволяла. Как только «железный занавес» начал падать, появились глашатаи, которые более-менее толково доносили до советских граждан какие-то западные веяния. Эти люди хотели сами жить свободной жизнью и хотели, чтобы их дети жили так.

В прошлом, если женщина выходила замуж, она должна была родить ребенка — до сих пор в головах это сидит, «вы уже два года живете вместе, почему нет ребенка, у вас что-то не так», а если есть беременность, то ее надо срочно прикрыть браком. Сейчас можно жить вместе, иметь ребенка и не регистрировать отношения. Количество внебрачных рождений растет — это факт. Есть женщины, которые, будучи в успешных отношениях с партнером, рожают ребенка, а потом оформляют его как матери-одиночки, чтобы получать льготы.

Взгляды людей изменяются. Это происходит не потому, что кто-то где-то призвал жить по-новому, — они просто не могут себе позволить очень рано переживать демографические события, поскольку ребенок накладывает серьезные ограничения. Дети должны быть качественными — лучше родить одного ребенка, который будет обучаться в Лондоне, чем десять, донашивающих друг за другом одежду. Меняется отношение к жизни — партнер должен быть тоже качественным, если он не устраивает, ты идешь и находишь другого. Люди начинают легче относиться к разводам.

У нас в стране в последнее время активно сворачиваются социальные программы, идет пропаганда традиционных семейных ценностей. Как это отразится на населении?

У государства, как в советское время, есть цифры. Оно считает, что мы должны их достичь: по количеству населения, зарегистрированных браков, по числу рождений, — и это всем продемонстрирует наш успех. Власти разрабатывают хитрые стратегии для достижения данных цифр. Они полагают, что ничто, кроме возврата к традиционным ценностям, не простимулирует рожать трех детей в семье.

Единственное, что для них остается — это давить на психику населения: «западное — это не для нас, вспомните, как хорошо было на Руси, давайте введем День народного единства, давайте все ходить в церковь». Государство понимает, что деньгами оно уже не может простимулировать повышение рождаемости, а потому продвигает традиции. Но опыт всех стран, переживших модернизацию, показывает, что людей, однажды вставших на этот путь, нельзя повернуть назад, если только это не будет чистым тоталитаризмом. Но, опять же, как только тоталитарный режим уходил, в этих странах переставали рожать вообще. Был такой отскок, что лучше бы и не начинали.

Возьмем, например, Францию. Она была первой страной в мире, в которой рождаемость снизилась ниже уровня воспроизводства населения, и это первая страна, которой удалось поднять свою рождаемость из такой пропасти. Они 50 лет экспериментировали и пришли к созданию диверсифицированной сети социальных услуг. Есть люди, которые хотят трех детей, есть те, которые хотят всю жизнь работать и не рожать, и есть те, кто посередине, желающие родить одного-двух.

Человек четко знает, что он хочет, и если государство способно поддержать его в этом стремлении, не навязывая ему на основе каких-то вычислений, то, сколько детей он должен родить, то естественным образом появятся те, кто рожает и трех, и четырех детей. Во Франции создали всю необходимую инфраструктуру: сеть доступных нянь, удобно работающие детские сады и школы, достойные по оплате отпуска и т.д. Происходит диалог между бизнесом и властью, что позволяет молодым родителям (не только маме!) работать и воспитывать ребенка.

Например, в среду французам, у которых есть маленькие дети, на работе предоставляется выходной, чтобы они могли провести время с детьми, совместно отдохнуть. В субботу же детские сады продолжают работать, чтобы родители могли отдохнуть вместе. Это не только возможность поучаствовать в жизни ребенка, но и продолжать жить как пара, и, возможно, зачать еще одного-двух детей.

Государство поняло, что нужно не натягивать какие-то цифры на реальность, не чего-то требовать от людей, а давать им возможность делать то, что они хотят. Разве у нас никто не хочет иметь троих, пятерых детей и не разориться при этом? Но такое невозможно в России — для большинства это будет просто нищенское существование. Российские власти постоянно консультируются с нами, но не прислушиваются к рекомендациям. Если им выгодно какую-то цифру сейчас от нас взять, они ее берут и как-то по-своему интерпретируют.

Материнский капитал, например, ввели тогда, когда малочисленное поколение, находящееся у подножия демографической волны (демографические волны — чередование относительно многолюдных и относительно малолюдных поколений, — прим. «Ленты.ру»), вошло в репродуктивный возраст. В результате все люди из этого поколения, которые могли, родили детей, сделали это в одно время. Обычно рождения распределены по временной шкале, а тут они сгруппировались и дали небольшой рост, о котором тут же все раструбили.

По факту же получилось, что у нас теперь нет ресурсов не только для повышения рождаемости, но даже и для сохранения ее на нынешнем уровне: кто мог родить, уже родил. Поколение, которое могло рожать в течение десяти лет, родило за пять. Временное пространство некем заполнить. Вложили огромные деньги, на которые можно было сделать очень много полезных вещей, бездарно потратили на то, чтобы еще больше углубить грядущую демографическую яму.

В последнее время много разговоров об отмене материнского капитала.

Уже нет резервов. Они поняли, что достигли границ возможностей. А зачем тогда продолжать деньги давать просто так тем, кто и так бы родил? На эти деньги можно было бы построить детские сады, создать сеть нянечек, а их потратили на то, чтобы в еще более глубокую яму нас засунуть.

Как вы оцениваете демографическую политику большевиков в 1920-х годах? Гражданам были предоставлены невиданные в то время свободы.

Тогда в России была самая передовая демографическая политика в мире (еще более передовая, чем в России же сейчас). Мы произвели такой скачок — были разрешены внебрачные рождения, можно было жить совместно без регистрации, произошла замена церковных браков гражданскими. Было столько всего сделано! Но семья — это, прежде всего, инструмент контроля со стороны государства, семейным человеком очень легко управлять. Все эти штампики и корочки очень хорошо помогают поставить его на нужное место. Великие вожди сочли, что люди стали слишком свободными и неконтролируемыми, и очень быстро вернули все старые запреты и положения.

Относительная свобода того времени отразилась на последующих поколениях?

К сожалению, в наши опросники практически не попадают люди, родившиеся в 20-х годах (так как они уже слишком стары), но те, которые попадают, практически всегда выбиваются из советского костяка. Люди, жившие тогда, хлебнули свободы, усвоили абсолютно иную модель поведения и, вероятно, передали ее детям. Репрессии, гонения и война похоронили все хорошее. Дальше в течение сорока лет демографическое поведение и мужчин, и женщин практически не меняется — ну как это вообще возможно?

Как советские люди и россияне до недавнего времени относились к возможности союза людей нестандартной половой ориентации?

Если советское общество [начиная с 30-х годов] осуждало внебрачные связи, то что уж говорить о гомосексуалистах. Тема секса, отношений между мужчиной и женщиной была почти весь советский период табуирована. Публичное обсуждение нестандартной ориентации было просто невозможно. Об этом нельзя было говорить и думать. В 90-е ситуация существенно исправилась, но до сих пор есть те, кто категорически против введения сексуального воспитания в школах и вообще против дискуссии на эту тему. Традиционный консервативный взгляд на проблему сохраняется.

В последние годы наблюдается всплеск интереса к сексуальным меньшинствам в негативном ключе — эту тему постоянно обсуждают в федеральных СМИ.

Общество стало задавать вопросы, проявлять какую-то активность, и государство начало вновь вводить цензуру не просто на слова — на мысли, и она очень хорошо вводится с помощью карательных инструментов. Если человек может спокойно публично говорить про геев и лесбиянок, но не может обсуждать политический режим, то чувствуется некий диссонанс. А если человек не может говорить ни про то, ни про другое, то, вроде, появляется гармония.

Но общество само не хочет обсуждать людей нестандартной половой ориентации в ином ключе, кроме как негативном.

А оно воспитано так. Практически все молодые россияне, родившиеся за несколько лет до развала СССР, еще несут в себе шлейф того времени, когда многое было запрещено. Я узнала о геях и лесбиянках, наверно, лет в 10-12, и не напрямую, не от родителей.

Мы знаем с детства, что есть брак, и мы относимся к нему заведомо положительно, мы понимаем, что «нормальные» люди в нем живут и рожают детей. Наверно, феномен группы «Тату» стал первым пространством для молодежи, на котором можно было говорить на эту тему совершенно спокойно и свободно, он повлиял именно на молодежную среду. Передачи, посвященные сексуальному образованию, обычно смотрели люди более старшего возраста.

На Западе приобретает популярность немоногамный брак, когда ячейку общества образуют не одна пара, а, скажем, две или три, причем речь идет тут далеко не только и не столько о сексе, а скорее о взаимопомощи. Например, пока одна пара сидит с общими детьми, другая может пойти куда-нибудь отдохнуть. Насколько такая модель перспективна для России?

Есть множество форм сожительства, о которых наше общество даже не подозревает. Например, во Франции есть так называемые паксы, когда любые два человека могут заключить контракт, описывающий условия их совместного проживания. Ими могут быть геи и лесбиянки, бабушка с внучкой, с племянницей, просто две подруги, живущие на одной жилплощади. Это юридическая гарантия некоторых прав и обязательств для людей, проживающих вместе. В том числе «паксы» могут регламентировать половую жизнь. Изначально они были придуманы, чтобы легализовать на юридическом уровне однополые отношения, так как такие браки были запрещены. Но «паксы» приобрели популярность у разных слоев населения — не только у людей, живущих совместной половой жизнью.

На Западе проводят исследование и, скажем, обнаруживают, что члены общества заключают много однополых союзов. Это же люди, они, как и любая нормальная пара, могут потом разойтись, у них может быть совместно нажитое имущество, ребенок. Государство решило не провозглашать однополые браки, но дать гражданам жить вместе и иметь какую-то гарантию, защиту своих прав.

Если появились описанные выше мини-коммуны и [западное] государство увидит, что таких много, оно не станет клеймить их позором и поносить на каждом углу. Оно создаст какую-то юридическую форму, чтобы им было удобно решать свои внутренние дела. Оно не навязывает обществу свои цифры, а смотрит, как ведут себя люди, и уже из этого формирует политику и инфраструктуру.

Говорить, что у нас такие коммуны, или те же «паксы», или все что угодно будет иметь место в ближайшие 20 лет, не приходится. Большая часть населения России — люди с советским прошлым, которые привыкли подчиняться государству, слушать его и класть себе в голову то, что оно скажет. Не думать самим, не составлять свою картину мира. Такие люди не смогут это принять. Но новые поколения, смотрящие сериалы и фильмы, в которых подобные проблемы не замалчиваются, воспринимающие их незамыленным взглядом, — только они способны принять любые новации.