«Граждане мирятся с неравенством в обмен на рост» Книга «Есть ли будущее у капитализма?», в которую вошли работы ведущих исторических социологов Валлерстайна, Коллинза и Калхуна

Начало нового века вместо безостановочного социального прогресса стало временем роста социальной напряженности как в странах третьего мира, так и в развитых государствах. Снова стали актуальными дискуссии о будущем капитализма. Кто-то предлагает искать ему альтернативу, кто-то думает, что он изменится сам, адаптируясь к новым вызовам. Собственно дискуссии на эту тему и посвящен сборник статей «Есть ли будущее у капитализма?», выходящий в издательстве Института Гайдара. В него вошли работы ведущих исторических социологов современности Иммануила Валлерстайна, Рэндалла Коллинза, Майкла Манна, Георгия Дерлугьяна и Крейга Калхуна.

С разрешения издательства Института Гайдара «Лента.ру» публикует отрывок из книги «Есть ли будущее у капитализма?», в котором Крейг Калхун рассуждает об институциональной стороне капиталистической модели.

Во многих странах Азии и отдельных частях Африки и Латинской Америки несложно заметить обновление и трансформации. Высокие темпы роста обусловливают общий оптимизм относительно капиталистического будущего и даже подталкивают государства поддержать активистов и заявить приверженность «зеленому будущему» и созданию более качественных систем социальной поддержки. Несложно заметить контраст с истерзанной жесткой экономией Европой и загнанными в политический тупик Соединенными Штатами, в которых рост лишь незначительно превышает европейский. И все же здесь есть ключевое сходство, несмотря на различие в настроениях и траекториях.

Капиталистический рост означал огромные издержки в плане загрязнения окружающей среды, социальных волнений и неравенства. Присвоение непропорционально большой части богатства капиталистической элитой достаточно очевидно, им даже бравируют, хотя до сего момента плодами развития пользовались достаточно людей, чтобы заглушить протесты. Коррупция усугубляет уже имеющееся неравенство. В то же время требуются значительные инвестиции в инфраструктуру и ресурсы как для самой промышленности, так и для размещения быстро растущего городского населения. В основном все эти издержки экстернализируются, тогда как новое богатство присваивается теми, у кого есть возможность получать капиталистические прибыли, требовать их часть в виде заработной платы или же облагать налогами. Другими словами, экологические и социальные издержки не являются статьей расходов в балансе корпораций; более того, правительства вынуждены оплачивать большую часть счетов по необходимым инфраструктурным инвестициям.

Значит ли это, что история капитализма завершена? Это зависит от «режима экстернализации», позволяющего его предприятиям опираться на государства, некоммерческие организации и, по сути, семьи и обычных людей, которые, как правило, оплачивают расходы на базовые условия (такие, как инфраструктура) и в то же время несут издержки, связанные с причиненным ущербом, оказывающимся побочным продуктом капиталистического роста.

В самом деле, в значительной мере прибыльность и рост капитализма зависят от экстернализации издержек. Фирмы редко оплачивают полную стоимость общественных инвестиций, которые им выгодны: например, здравоохранения, образования рабочих или строительства необходимой инфраструктуры. Они загрязняют окружающую среду и производят отходы, однако не несут финансовых, человеческих или природных издержек, обусловленных этим ущербом. Другими словами, капитализм порождает немалое богатство, но он при этом всегда создает побочный продукт — жесточайшее «беднятство» (illth — если использовать термин, придуманный Джоном Рескиным в середине XIX века в Британии, страдавшей от бедности и загрязнения окружающей среды). Он может продолжать порождать богатство, лишь пока терпят такое «беднятство». Государства пытаются прийти к некоему компромиссу, однако обложение капитализма адекватными налогами, которые позволили бы оплачивать его издержки, подрывает международную конкурентоспособность государств и даже может уничтожить сам динамизм капитализма, являющийся источником богатства.

Капиталистические предприятия получают от государств и ряд других выгод, начиная с защиты их прав собственности и заканчивая возможностью применения для частной коммерциализации плодов исследований, финансируемых государством. Государства предоставляют необходимые факторы экономической деятельности — от валют до дорог и страхования в таких областях, как контрактное право. Кроме того, капитализм зависит от социальной стабильности и ряда институтов (от школ до здравоохранения). Последние часто создают возможности для получения прибыли, даже если отчасти они организованы на государственных и некоммерческих началах. Более важно, что они предоставляют услуги, которые предприятиям пришлось бы в противном случае поддерживать собственными силами, а также создают устойчивый контекст для бизнеса.

Даже бизнес-корпорации не полностью покрываются и контролируются капитализмом как экономической системой; они структурированы правом, включены в политику, работают на своих членов, так что их задача не только получение прибыли собственниками. Работа в корпорации была одним из главных источников социального обеспечения, включая пенсии и медицинские страховки, хотя в эпоху крайней финансиализации эта роль корпорации была ослаблена, поскольку компании, не защищенные от вывода капиталов или предложений по поглощению, потеряли возможность долгосрочного планирования и сокращали расходы, чтобы побыстрее получить прибыль и сохранить расположение капризных финансовых рынков.

Еще более важны для сглаживания жизненных рисков, в том числе созданных или усиленных капитализмом, правительственные институты, начиная с здравоохранения или образования и заканчивая уходом за пожилыми людьми и поддержкой безработных. Многие из этих институтов в период финансиализации стали жертвой изнурившего их давления. В то же время старые институты (в том числе семья, община и религиозные организации) способны взять на себя лишь часть дополнительного бремени. Существуют новые некоммерческие организации, создаваемые ради самопомощи и в форме благотворительных инициатив. У людей с деньгами есть другие возможности управления рисками, например в области страхования или сбережений. Но капитализм как экономическая система, которая неизбежно производит риск и неустойчивость, зависит от некоторой структуры поддерживающих его институтов, помогающих обычным людям справляться с трудностями. В старых капиталистических экономиках социально организованное сглаживание рисков уже было в изрядной степени размыто, тогда как в развивающихся капиталистических экономиках новые институты, ориентированные на данные цели, складываются относительно медленно. Это, в свою очередь, приводит к вопросам, сможет ли капитализм и правительства, его поддерживающие, сохранить за собой политическую легитимность.

Капитализм достиг процветания и добился общего признания и легитимности, основываясь на институтах и социальных отношениях, которым в последние десятилетия был нанесен урон; его обновление будет, соответственно, зависеть от их обновления. Отчасти это вопрос достижения легитимности, общественной солидарности и поддержки. Но также вопрос связан с тем, что капиталистический рост определяется урбанизацией, спросом на ресурсы, деградацией окружающей среды, миграцией и множеством других проблем, а не только инвестициями, производством и прибылями. Способность разобраться со всеми трудностями зависит не только от рынков, но и от правительств и, по сути, широкого спектра других социальных институтов. Как заметил Карл Полани, свидетель депрессии и войн ХХ века, интересовавшийся как XIX веком, так и будущим, необузданное капиталистическое развитие всегда подрывает социальные условия его собственного сохранения, как и условия всеобщего блага; попытки создать новую институциональную поддержку могут и стабилизировать капиталистическую систему, и создать возможности для более эффективного распределения прибылей капиталистического роста.

Негласный социальный договор поддерживает легитимность не только капиталистического предпринимательства, но и государств, которые обеспечивают его сохранение: граждане мирятся с неравенством и экстернализацией долгосрочных издержек в обмен на рост. Сегодня все страны с высоким ростом в Азии, Латинской Америке и Африке сталкиваются с серьезными затруднениями, пытаясь сбалансировать свою модель роста так, чтобы можно было сохранить национальное единство и поддержать инвестиции в условиях будущего роста. Не очевидно, что им удастся сохранить недавние темпы, особенно в глобальной экономике с низким ростом, а в отсутствие такого роста они столкнутся с лопающимися спекулятивными пузырями и гражданским недовольством.

Европа и США имеют дело с теми же проблемами, но у них нет преимущества оптимизма или роста. Тревоги по поводу длительного отсутствия экономического роста и явная политическая неспособность разобраться с ним довольно заметны, однако пока они не породили реакцию в виде социальных движений, которые могли бы действительно определять возможные исходы. Ответ народа на экономический кризис и слабую легитимность государства принимал в основном форму правых и нередко ксенофобских выступлений. Реакция европейских правительств — изнурительные попытки восстановить баланс государственного бюджета за счет программ жесткой экономии, совмещаемых с сохранением капитала основных выгодополучателей финансиализации и главных виновников кризиса. США для стимулирования роста сделали больше, однако они страдают от тупиковой в политическом плане ситуации, а также от все той же уверенности, что налогоплательщики должны нести издержки в гораздо большей мере, чем финансовые институты или их инвесторы.

В период устойчивого ощутимого роста, особенно после Второй мировой войны, капитализм создавал занятость вместе с повышением заработной платы. В то же время экономический рост поддерживал расширение здравоохранения, образования, транспорта и других основанных на прогрессивном налогообложении и государственных инвестициях благ, которыми пользовалась основная часть граждан. Сегодня же граждане сомневаются, что их детям уготовано большее благосостояние и больше возможностей, чем им самим. Желание жителей богатых стран стать еще богаче наталкивается на потребность этих государств в сохранении своей международной конкурентоспособности (не только в торговле, но и чтобы можно было потребовать лояльности от элит и корпораций, которые готовы убежать от режимов с высокими налогами). Есть все причины ожидать, что темпы роста в старых богатых капиталистических странах ядра будут отставать от глобального роста, так что, даже если они останутся богатыми, при отсутствии больших структурных реформ улучшения сократятся. Вместе с тем институциональные структуры, которые издавна гарантировали общую легитимность капитализма, размывались с 1970-х годов и еще больше — в контексте финансового и бюджетного кризиса.

Термин «неолиберализм» используется для обозначения пакета политических программ, которые были нацелены на снижение государственных расходов и активного участия государства в экономической деятельности, а также на сокращение государственного регулирования капиталистических рынков. Этот либерализм, сложившийся после 1970-х годов, многим обязан либерализму XIX века. Главное отличие состоит в том, что более поздняя версия стремилась упразднить комплекс социальных гарантий и экономических структур, введенных в действие в качестве составляющей зрелого капитализма. Ее основными мишенями стали институциональные структуры, внедренные в ответ на Великую депрессию, а также в период длительного послевоенного бума. Однако связь с либерализмом XIX века поучительна, поскольку она заставляет нас признать, что противоречие между стремлениями «необузданного» капитализма и попытками компенсировать ограничения и эксцессы капитализма родилось не сегодня. В XIX веке либералы часто стремились к упразднению традиционных институтов, которые стояли на пути капиталистических прибылей, а также к ограничению новых институтов. И та же проблема стоит сегодня перед всем развивающимся миром.

Например, в Китае развитие весьма динамичного капитализма вступает в противоречие с давно сложившимися структурами местных общин и с альтернативными институтами, введенными в строй в коммунистическую эпоху, — такими, как «данвей» (danwey), благодаря которым «трудовая ячейка» стала главным поставщиком жилья, медицинских услуг и рабочих мест (напоминая в какой-то мере патерналистские рабочие поселки ранней стадии западного капиталистического развития). Рабочие, устраивающиеся на новые места и особенно переезжающие в поисках новой работы в быстро растущие городские регионы, лишаются как старых форм социального капитала, обеспечиваемого их родными общинами, так и институциональной поддержки, ранее предлагаемой данвей. В городах они усваивают новый образ жизни, им удается устроиться, если есть деньги, на которые можно купить рыночные заменители старых форм обеспечения, но если их нет, то у них возникает еще больше проблем.

Иногда они создают для себя новые социальные институты — примерно так же, как мигранты в городах вроде Шанхая поколение назад создавали землячества и клановые ассоциации. Часто им приходится вести маргинальное существование, они пытаются накопить денег, чтобы отправить их домой или же привести семью в город. Правительство пытается регулировать процесс, например используя систему «хукоу» (hukou) для ограничения нелегального доступа мигрантов к таким городским институтам, как школы. Само существование ограничения является, с одной стороны, доказательством институционального дефицита, а с другой — инструментом социального контроля.

Однако, если Китай и дальше будет развиваться в капиталистическом направлении, ему понадобятся более сильные институты. Государство и в самом деле расширяет образование и перестраивает здравоохранение, в чем немаловажную роль играет внедрение новой системы первичной медицинской помощи. Многие обеспокоены, будут ли институты обеспечивать уход за пожилыми людьми в быстро стареющем обществе (в котором семейный уход подорван не только меняющимися установками, но также трудовой миграцией и программой «одна семья — один ребенок»). Можно лишь гадать, как решится проблема защиты от безработицы и как будут предоставляться социальные услуги.

В роли новых институтов могли бы выступить благотворительные инициативы или же общества взаимопомощи, хотя пока государство не готово предоставлять им достаточно большую самостоятельность. Совершенно очевидно, оно и дальше будет идти по капиталистическому пути, но не совсем ясно, потребует ли это воспроизводства западных институтов, копирования западного либерализма, который пытается свести данные институты к минимуму, или же некоей собственной версии государственного капитализма («с китайским лицом»).