«Для шахтеров Кузбасса своим Валенсой стал Ельцин» Рабочий вожак и губернатор Кузбасса Михаил Кислюк о роли горняков в развале СССР

Тридцать лет назад, в марте 1985 года, к власти в СССР пришел Михаил Горбачев. Спустя месяц после назначения на пост генерального секретаря он озвучил «апрельские тезисы», от которых принято вести начало перестройки. Заместитель председателя областного стачечного комитета Кузбасса в 1989-1991 годах и губернатор Кемеровской области в 1991-1997 годах Михаил Кислюк рассказал «Ленте.ру» о том, как отсутствие мыла привело ко всеобщей забастовке в июле 1989 года, почему горняки поверили Ельцину и чем Кузбасс отличается от Донбасса.

«Мы не торопились поддержать Горбачева»

«Лента.ру»: Кем вы были, когда началась перестройка, и как к ней тогда отнеслись?

Кислюк: В 1985 году я был главным инженером строительства угольного разреза «Талдинский», который в то время считался крупнейшей стройкой в Советском Союзе. К перестройке я и мои коллеги поначалу отнеслись настороженно. Мы подозревали, что ее затеяли только для того, чтобы выпустить пар, выявить недовольных, а потом еще круче закрутить гайки. Поэтому поддерживать Горбачева и его реформы мы не торопились.

А потом отношение поменялось?

Да. В 1986 году после завершения строительства Талдинского разреза меня перевели на должность заместителя директора по экономике разреза «Черниговский». Генеральным директором там был Виктор Георгиевич Заболотный, умнейший и честный человек. Именно он убедил меня, что перестройка — это всерьез и надолго, что Горбачев действительно хочет изменить страну и ему в этом надо помогать.

И тогда мы с Заболотным подготовили и выдвинули предложения о переходе предприятий угольной промышленности Кузбасса на хозрасчет, о предоставлении им большей самостоятельности. Но оказалось, что с этими идеями сильно поторопились. Директора вызвали на ковер в горком партии и предложили уйти, а в областной газете появилась разгромная статья, где Заболотного ругал уже сам первый секретарь Кемеровского обкома Вадим Бакатин.

Директор после этого совсем приуныл и стал готовиться к отставке. У меня были друзья в обкоме, через которых Бакатина удалось переубедить. А через некоторое время Вадим Викторович приехал к нам на разрез, посмотрел на состояние дел, и на общем собрании трудового коллектива лично извинился перед Заболотным за несправедливую критику. По тем временам (это было в 1988 году) такое казалось неслыханным. А вскоре после этого Бакатина перевели на повышение в Москву.

Мыло и мясо

Расскажите о событиях 1989 года. Правда ли, что первые волнения в Кузбассе начались не летом, а еще весной?

Да, правда. В марте Кемеровскую область посетил председатель Совета министров СССР Николай Рыжков. Он сам родился в шахтерском поселке и поэтому не скрывал своего возмущения, когда увидел, в какой нищете прозябают горняки Кузбасса. Николай Иванович публично обещал по приезде в Москву доложить в ЦК КПСС о тяжелейшей ситуации в области. Но, к сожалению, после этого ничего толком не изменилось.

В апреле мы узнали о забастовке на шахте имени Волкова в поселке Промышленка под Кемерово. В средствах массовой информации об этом ничего, естественно, не говорились, но слухи быстро распространились по всему Кузбассу. Для нас, тогдашних советских людей, забастовка казалась настолько необычным явлением, что мы не могли даже решить, хорошо это или плохо. И хотя та стачка была отчетливым сигналом, что в угольной отрасли Кузбасса дела обстоят совсем плохо, местные власти никаких выводов из случившегося не сделали.

Что случилось в июле 1989 года, когда забастовал весь Кузбасс?

10 июля прекратили работу горняки шахты имени Шевякова в Междуреченске. До этого примерно полгода они безрезультатно писали во все инстанции петиции, в которых жаловались на отвратительную организацию труда и обеспечение его безопасности, на безобразное состояние жилищного фонда и дефицит продуктов первой необходимости. В той или иной степени это были общие проблемы всего Кузбасса. Но, как мне потом рассказывали, непосредственным поводом к забастовке стало отсутствие хозяйственного мыла в душевых на шахте.

Почему же именно эта, казалось бы, мелкая бытовая проблема переполнила чашу терпения горняков?

Это не мелочь. Шахтеры проводят в забое ежедневно по несколько часов, покрываясь толстым слоем угольной пыли. Поэтому после окончания смены без мыла в чистый вид привести себя никак нельзя. А оно вдруг стало дефицитным товаром. Вот горняки и возмутились. Причем мыла не было не только на междуреченских шахтах, но и по всему Кузбассу.

Другим поводом к забастовке стал продовольственный дефицит в шахтерских городах и поселках. Несколько месяцев в магазинах не было мяса и колбасы. А шахтеры, которые занимаются тяжелейшим физическим трудом, в среднем едят в два раза больше, чем обычные люди. Поэтому нехватку мясных продуктов они ощущали особенно болезненно. Мало того, что помыться нельзя по-человечески, так еще и постоянно недоедаешь. И все это в условиях, когда каждый день можешь погибнуть в шахте.

«Мы боялись, что в нас будут стрелять»

В 1989 году вы были заместителем директора угольного разреза. Каким образом вы тогда попали в забастовочное движение?

А я сам не понимаю, как так получилось. Это вышло случайно. Когда у нас на разрезе тоже началась забастовка, весь трудовой коллектив собрался в актовом зале. Мне вместе со всей дирекцией тоже пришлось туда идти. Мы тихо сели в углу и стали наблюдать за происходящим. Обстановка мне напомнила заседание Съезда Советов в фильме «Ленин в Октябре»: пламенные речи, бурное обсуждение, выкрики с мест.

Для меня все это было неожиданно. Я полагал, что у нас-то забастовки точно не будет. Ведь наше предприятие было одним из самых передовых в Кузбассе, да и отношения горняков с руководством были нормальными. Но коллектив решил проявить солидарность с бастующими других шахт и поддержать их.

Стали выбирать стачком. Из зала выкрикивали разные фамилии и тут же голосовали. Вдруг среди других кандидатов я слышу свою фамилию. Подавляющим большинством голосов меня утверждают. Я на это смотрю, ничего не понимая, и сидящий рядом директор тоже недоуменно на меня глядит. А когда чуть позже создавали городской стачком, меня опять выдвинули.

Я не знаю, как так вышло. Сейчас я могу об этом только догадываться. Наверное, шахтеры понимали, что для успеха забастовочного движения необходимо было иметь в своих рядах грамотного и понимающего в экономике человека, который смог бы и требования правильно сформулировать, и диалог с властями вести на понятном им языке.

Шахтеры не боялись, что по ним станут стрелять, как в 1962 году в Новочеркасске?

Конечно, боялись, особенно в первые дни забастовки, когда еще не была понятна реакция власти. Особенно нас напрягало, что официальные профсоюзы нас не поддержали. Мы опасались разного рода провокаций. Меня, например, вызывали в КГБ и пытались отговорить от участия в забастовочном движении, даже угрожали.

Но потом, когда Горбачев заявил, что наши требования справедливы, мы немного успокоились. Но все равно во всех шахтерских городах и поселках стачкомы следили за соблюдением общественного порядка, даже сухой закон установили.

То есть в те дни бастующие фактически подмяли под себя местную власть?

Так оно и было. Исполкомы и партийные органы на местах растерялись и не знали, что делать и как себя вести. Они просто самоустранились. Все важнейшие вопросы обеспечения жизнедеятельности Кузбасса — снабжение продовольствием, жилищно-коммунальное хозяйство, правопорядок — решали стачкомы. Нам даже милиция подчинялась. Да она и не особо нужна была тогда. Преступности в области в период забастовки практически не было.

И как же этого удалось добиться?

Очень просто. Председателем стачечного комитета Прокопьевска был Юрий Рудольф, которого знал весь Кузбасс. Он, к сожалению, несколько лет назад умер. У него была тяжелая судьба — в молодости был спортсменом, но затем в драке не рассчитал силы и случайно убил человека, за что получил десять лет. После отсидки он стал работать на шахте, пользуясь заслуженным авторитетом как в рабочей, так и в криминальной среде. Юрий Леонидович пообщался с тремя ворами в законе, объяснил им ситуацию и попросил посодействовать. После этого в традиционно неблагополучной в криминальном плане Кемеровской области даже карманных краж почти не было.

«В Горбачеве мы разочаровались»

Правда ли, что местные власти воспользовались шахтерскими забастовками, чтобы выторговать у Москвы побольше политических и экономических преимуществ?

Ну как воспользовались. Просто наши интересы на тот момент действительно совпадали. Стачком быстро нашел общий язык с руководством обкома партии и облисполкома. Некоторые даже упрекали меня, что я «продался большевикам». Но без поддержки местной власти и ее аппарата мы бы ничего не добились. В свои требования к руководству страны мы добавили предложения обкома и облисполкома об экономической самостоятельности, о внешнеэкономической деятельности.

Когда шахтеры стали выдвигать не только социально-экономические требования, но и политические?

Это было уже в 1990 году. Мы поняли, что наши требования руководство страны не выполняет, что нас пытаются обмануть. Я сразу решил, что надо идти в политику, надо избираться в депутаты. Только так можно что-нибудь изменить. Были и те, кто выступал категорически против этого. Меня, например, они обвиняли в предательстве рабочих, говорили, что я хочу на их плечах сделать себе карьеру.

А потом местные власти отправили в Москву к Горбачеву каких-то провокаторов, которые объявили себя выразителями воли шахтеров Кузбасса. Те заверили президента в своей преданности, а подлинных лидеров горняков обозвали смутьянами.

Сам Горбачев в Кузбасс так и не приехал. После этого мы в нем окончательно разочаровались и выдвинули и политические требования, в том числе отставки президента и правительства. И этим очень умело воспользовался Ельцин.

«Стачком отправил целый поезд в Москву в поддержку Ельцина»

Когда вы установили контакты с Ельциным и другими видными демократами того времени?

Еще в конце 1989 года, когда мы приезжали в Москву, с нами встречались лидеры Межрегиональной депутатской группы. Инициатива исходила от них. Они нас ни за что не агитировали, а только постоянно расспрашивали о наших требованиях. Видимо, пытались понять, можно ли с нами сотрудничать. Я разговаривал с Афанасьевым, Травкиным, Бурбулисом и Поповым. Они нас периодически приглашали на свои тусовки, но там нам не понравилось. Шахтеры — народ немногословный, они не привыкли много разговаривать. А представители московской интеллигенции, наоборот, очень это любят. Нам было трудно понять их, ведь мы тогда жили в разных мирах. Поэтому никакого серьезного взаимодействия с демократами мы тогда не установили.

Ситуация изменилась, когда нас в марте 1990 года выбрали делегатами на Съезд народных депутатов РСФСР. Там я и познакомился с Ельциным. Это, кстати, случилось при забавных обстоятельствах. В перерыве между заседаниями я зашел в туалет и увидел там его. Он посмотрел на меня, протянул мне руку и поздоровался. Я ему говорю: «Вы, наверное, меня не знаете». Ельцин молчит. Я представился, а он опять молчит. Тогда я сказал ему, что шахтеры Кузбасса будут его поддерживать. Борис Николаевич сразу оживился и ответил: «Очень хорошо». После этого я и стал с ним плотно общаться.

В этом разговоре с Ельциным вы выразили свое личное мнение или это была согласованная позиция шахтерского движения?

Конечно, я же знал настроения рабочих. Тогда Ельцин был очень популярен. Мы почти каждый час созванивались с областным стачкомом и обсуждали все вопросы. Поэтому после этой неожиданной встречи с Ельциным я тут же позвонил в Кемерово и рассказал о своем с ним разговоре. Мне сказали, что я все сделал правильно. В Москве я потом встречался с другими лидерами рабочего движения, и они тоже со мной согласились. Мы решили сообща поддерживать Ельцина, хотя еще не было понятно, в какой форме это будет.

Чем он привлекал шахтеров?

Ельцин тогда был популистом в хорошем смысле этого слова. Нам нравилось, что он выступал против бюрократии и коррупции. Нас впечатляла его простая манера общения, мы знали, что он ездит на общественном транспорте. Но главное было даже не это. Ельцин начал бороться с Горбачевым, в котором мы разочаровались. Мы тогда решили, что Ельцин и есть тот самый лидер, который искренне борется за перемены, рыночную экономику и всеобщую справедливость.

Мы, конечно, были очень наивными. Кто тогда мог подумать, что много лет спустя Ельцин умрет миллиардером. Да если бы не наша поддержка, его вряд ли избрали бы председателем Верховного Совета России.

Почему?

Там было несколько туров голосования, и Ельцину постоянно не хватало голосов. И тогда кто-то (кажется, это был член областного стачечного комитета Анатолий Малыхин, он потом станет представителем президента России в Кемеровской области) предложил отправить в Москву в поддержку Бориса Николаевича делегацию шахтеров. Обратились к местным предпринимателям, они охотно дали нам деньги. Мы выкупили почти весь поезд до Москвы, а в гостинице «Россия» заняли чуть ли не половину номеров. В остальных жили делегаты съезда, которые оттуда каждое утро шли пешком через Спасскую башню в Кремль на заседания.

Мы встали вдоль их маршрута на Васильевском спуске с плакатами в поддержку Ельцина двумя плотными шеренгами, через которые делегаты проходили, как сквозь строй. Потом шахтеры стали угрожать всеобщей забастовкой, если не изберут Ельцина. В конце концов, с перевесом в четыре голоса Ельцину удалось стать председателем Верховного Совета России.

Вы жалеете сейчас, что тогда его поддержали?

Я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос. Скажу только, что однозначной уверенности в правильности такого выбора у меня в данный момент нет.

«Шахтеры Кузбасса не хотели конфликтовать с Донбассом»

Как вы взаимодействовали с другими шахтерскими регионами — Донбассом, Воркутой и Карагандой?

Мы постоянно координировали свои действия по телефону. И как ни странно, это было эффективно. Шахтеры — очень дружный и сплоченный народ.

Правда ли, что горняки Донбасса пытались доминировать в шахтерском движении СССР?

Да, мы это замечали и обсуждали, но потом решили не обращать внимания, чтобы не возникало конфликтов и расколов. Понимаете, в областном стачечном комитете Кузбасса не было интриганов, не было людей с какими-то лидерскими амбициями.

Но разве вас не смущало, что оба всесоюзных съезда шахтеров в 1990 году проходили в Донецке? И правда ли, что представители Донбасса были там в большинстве?

Да, правда. Но мы спокойно к этому относились. Конечно, по справедливости хотя бы второй съезд надо было проводить в Кемерово, но мы не стали протестовать: Донецк так Донецк, поедем туда. С Донбассом никаких трений и конфликтов мы старались не допускать. Да и с Воркутой и Карагандой тоже всегда находили общий язык. Мы понимали, что шахтерские проблемы не решить в рамках только рабочего движения, что нужно активно включаться в политические процессы. Все остальное уже было для нас несущественным.

Почему тогда не смогли выдвинуть единого лидера, который представлял бы интересы всех шахтеров Советского Союза? Почему не нашлось своего Валенсы?

Для нас, шахтеров Кузбасса, таким Валенсой стал Ельцин. Мы ему поверили и сделали на него ставку. Наверное, это было ошибкой. Ведь почему мы его приняли за своего? Ельцин, как и шахтеры, тоже выступил против системы. Причем поначалу он выступил один. Ранний Ельцин был совсем другим человеком, он действительно был демократом.

«В Донбассе не было тех реформ, которые мы провели в Кузбассе»

В августе 1991 года Ельцин назначил вас главой администрации Кемеровской области. За период вашего правления, с 1991 по 1997 год, удалось ли хотя бы частично решить те проблемы, против которых протестовали шахтеры в 1989-1990 годах?

Первая половина девяностых годов вообще была тяжелым временем для всей страны. Распад СССР в экономическом плане очень сильно ударил по Кузбассу. Ведь все наши смежники, все поставщики находись в разных союзных республиках. А тут все связи резко оборвались.

Тем не менее я со своей командой старался так реформировать угольную отрасль Кузбасса, чтобы она перестала быть убыточной. Мы стали закрывать нерентабельные шахты и тут же строить новые, уже по современным технологиям. Некоторых шахтеров приходилось переучивать на другие специальности. Сначала было тяжело, но эффект от принятых нами тогда решений люди увидели уже потом, когда губернатором стал Тулеев. Поэтому в Кузбассе сейчас добывают больше угля, чем в советские годы.

Вы можете сравнить свою политику в Кузбассе с тем, что происходило в те же годы в Донбассе?

Когда я был губернатором Кемеровской области, шахтерских забастовок у нас не было. Мои политические противники пытались их организовать, но особых успехов не добились. А Донбасс трясло все девяностые годы: крупные забастовки там были в 1993, 1996 и 1998 годах. Там власти так и не решились на реструктуризацию угольной промышленности, как это сделали мы в Кузбассе. Насколько мне известно, на Украине в девяностые годы власти взяли международные кредиты на реформу отрасли, но до Донбасса они так и не дошли.

Нельзя забывать еще и о том, что в Донбассе более тяжелые условия добычи угля, чем в Кемеровской области. У нас зачастую уголь выходит чуть ли не на поверхность, а там он залегает глубоко. Поэтому на Украине угледобыча всегда была намного затратнее, чем в Кузбассе.

Несколько лет назад один из бывших лидеров забастовочного движения Донбасса Юрий Болдырев сказал, что «Ельцин опирался на кузбассовские стачкомы, и именно они стали той силой, которая позволила ему сломать СССР». Насколько справедливо такое утверждение?

Я думаю, что он прав. Конечно, когда мы организовывали рабочее движение в Кузбассе, у нас и в мыслях не было разваливать Советский Союз. Сейчас, оценивая то время, я скажу так: стратегически мы все делали верно, но в тактике просчитались. Нельзя было всецело и безоглядно доверять Ельцину. И когда подписывали Беловежские соглашения, мнением шахтеров уже никто не интересовался.