«Лента.ру» продолжает цикл публикаций, посвященных революционному прошлому нашей страны. Многие историки объясняют события февраля 1917 года глубоким экономическим кризисом, разочарованием населения во власти, поражениями на фронте. Исследователи до сих пор спорят о вкладе каждого из этих факторов в свержение монархии. Но было ли тогда российское общество настроено против царя и хотело ли смены режима? «Лента.ру» выяснила, какие политические взгляды и настроения были у малообеспеченных слоев населения Российской империи перед революцией.
Крестьяне не хотели республики
Опыт революции 1905 года показал государству всю мощь крестьянских бунтов и дал представление о границах терпения сельских жителей. Крестьяне хорошо понимали, чего они хотят получить от монарха. Анализ историка Сергея Дубровского, который изучил более тысячи крестьянских наказов и петиций в Думу, свидетельствовал о том, что российское крестьянство обладало высоким уровнем самосознания. Их требования носили стихийно социалистический характер, хотя большинство из них не имели ни малейшего представления о социализме.
О тяге крестьян к этой идеологии писал и бывший министр внутренних дел Петр Дурново в своей знаменитой записке на имя Николая II в феврале 1914 года, еще до начала Первой мировой войны: «народные массы несомненно исповедуют принципы бессознательного социализма… и всякое революционное движение неизбежно выродится в социалистическое».
В 1906 году, на выборах в Первую Думу, крестьяне активнее всего голосовали за кадетов и левых беспартийных кандидатов, хотя в своем политическом выборе уверены не были. Один из лидеров костромских кадетов Захарий Френкель вспоминал, как в день заключительного заседания губернского съезда выборщиков к нему пришли несколько человек и предложили ему стать их представителем в Думе. Они сочли, что выступление Френкеля на съезде показало понимание им народных нужд и крестьянского дела. При этом больше всего их волновал другой вопрос: «Вот говорят, что ты еврейского происхождения. Не томи наши души, скажи: жид ты или не жид?»
Эти выборы показали, что среди сельского населения были распространены леволиберальные идеи. Впрочем, увидев впоследствии неспособность своих депутатов решить вопрос малоземелья, крестьяне разочаровались в них, и впоследствии предпочитали выбирать в Думу представителей своего сословья.
Крестьяне читают газету, в которой опубликованы ленинские декреты о земле и мире. Фото: РИА Новости
С течением времени их интерес к парламенту все больше ослабевал. Фельетонист, выходец из дворянской семьи Сергей Гусев отмечал: «В 1909 году меня еще спрашивали о Государственной Думе, а в 1910 году она уже не возбуждала к себе ни малейшего интереса. Деревня ничего от Думы не ждет и смотрит на нее, как на своего рода присутственное место, где сидят определенные правительственные чиновники». Служивший в волостных старшинах Матвеев также писал о равнодушии крестьян к Думе: «Почитают газету; посмеются на счет Илиодора и Пуришкевича; потолкуют о Думе, которая столько-то "миллионов стоит и ничего не делает"».
Государственная Дума в их представлении была неразрывно связана с императором, ведь именно по его указу она была созвана. Вероятно, поэтому и роспуск Первой Думы, и Выборгский манифест, и даже разгон Учредительного собрания были приняты в деревне с равнодушием.
После столыпинской реформы деревня уже не видела в Николае II защитника от чиновников и помещиков, и понимала, что он не собирается даровать им новые земельные наделы. Кроме того, в их памяти были живы воспоминания о карательных экспедициях, порках и ссылках 1906-1907 годов.
Если в 1914 году наблюдался повсеместный подъем патриотизма, который усиливался за счет новостей об успехах армии, то уже в 1915 году дела на фронте стали ухудшаться, общество устало от войны, непонимание ее необходимости вызывало недовольство царем. В 1916 — начале 1917 года в следственных делах начали встречаться реплики некоторых крестьян о желании убить императора. И хотя ненависть к царю не была повсеместной, все говорило о том, что теперь именно он становится главным виновником проблем в стране.
Тем не менее, по своей природе крестьяне были традиционалистами, и хотя обиды на царя копились годами, другого политического строя для себя сельские жители не представляли. Император в их сознании был помазанником Божьим, и ему придавались сакральные черты. Беды страны деревня обычно списывала на нерадивых чиновников и сановников.
Посол Франции в России Морис Палеолог в своих дневниках зафиксировал разговор с одним «старым князем», который считал русский народ самым покорным из всех, когда им сурово повелевают, но неспособным к самоуправлению. «Как только у него ослабляют узду, он впадает в анархию. Вся наша история доказывает это. Он нуждается в повелителе, в неограниченном повелителе: он идет прямо только тогда, когда он чувствует над своей головой железный кулак. Малейшая свобода его опьяняет», — цитировал князя французский дипломат.
Рабочие требовали лучшей жизни, а не смены власти
Подавляющая часть рабочих (к моменту революции 1917 года их насчитывалось около 15 миллионов человек — 10 процентов населения) были выходцами из деревни. Большинство их составляли представители рабочего класса в первом поколении, многие имели свою землю и возвращались в деревню на уборку урожая.
Как отмечал историк Борис Миронов, в рабочей среде преобладало влияние устойчивых традиционных крестьянских представлений. «Крестьянское происхождение рабочих мы обнаруживаем во всем: в организации рабочих коллективов, в обычаях и ритуалах, в неуважении к собственности, в отношении к буржуазии как к паразитам, в монархических симпатиях, в склонности к стихийным разрушительным бунтам, в негативном отношении к интеллигенции и либеральному движению», — писал он.
Даже потомственные, квалифицированные рабочие, которые составляли около трети всего промышленного пролетариата России, не в полной мере впитали городскую культуру, частично сохраняя менталитет крестьянского мира.
Если судить по членству рабочих в политических организациях, то политизированных граждан среди них было очень мало. Так, в начале XX века к социал-демократам примкнули около пяти тысяч человек, что составляет менее 0,2 процента от всех промышленных рабочих. В 1914 году эта цифра увеличилась до 18-30 тысяч человек, но это, опять же, 0,5-0,8 процента от общего числа. В среднем, только один из ста рабочих состоял в какой-либо партии.
Сами социал-демократы признавали, что даже в Москве и Санкт-Петербурге среди членов их организации представителей рабочего класса почти не было. Среди сторонников РСДРП квалифицированные кадровые рабочие прежде всего поддерживали крыло меньшевиков, а не большевиков. Немалая часть работников крупных предприятий шла за эсерами. Так, в 1907 году, во время выборов во Вторую Думу, по петербургской рабочей курии из 272 уполномоченных 147 являлись социал-демократами, а 109 — эсерами.
Профсоюзы, объединявшие сторонников умеренных идей, не были так влиятельны: к первой половине 1914 года в них состояло, по разным оценкам, от 40 до 150 тысяч человек (1,2-4,6 процента от общего числа промышленных рабочих). Безразличие к политике отразилось и на выборах в Четвертую Думу — на них голосовало не более 10 процентов имевших право голоса представителей этого класса.
Революционный плакат. Фото: Mary Evans Picture Library / Globallookpress.com
Основная масса рабочих до 1916 года критически относилась к социалистической пропаганде. Если они и испытывали некоторые симпатии к этим идеям, то только по тем пунктам, которые соответствовали их собственным взглядам и предпочтениям. Кроме того, на общероссийские политические газеты была подписана лишь малая часть представителей рабочего класса. Например, на Урале периодику РСДРП получали только около 300 человек.
Для небольшой группы политизированных рабочих с леворадикальными взглядами социалистические идеалы включали в себя не только свержение монархии, но и уничтожение частной собственности, произведение тотальной уравниловки. Обычно такие взгляды формировались за счет работы революционных партий и были присущи малоимущим представителям пролетариата, которые не имели жилья или земли.
От ура-патриотизма к недовольству и радикализации
В 1905-1907 годах наблюдался всплеск стачечного движения, но в следующие четыре года он пошел на спад. С началом Первой мировой и до конца 1914 года рабочие, как и остальные слои населения, прониклись духом ура-патриотизма, и в течение этого времени в стране не прошло ни одной антивоенной стачки.
В первый год войны рабочие надеялись, что теперь-то обеспеченные классы объединятся с малообеспеченными в общем порыве и разделят с ними тяготы военного времени. Но патриотического единения не случилось, экономическая ситуация ухудшалась, а на фронте российские войска несли потери.
Разочарование рабочих масс вылилось в новый рост числа забастовок. На фоне войны и спада патриотических настроений шло распространение радикальных социалистических идей. «Углубление разногласий среди рабочих, все более безжалостные меры подавления активности социальных организаций рабочих, предпринимаемые властями, помогли большевистскому меньшинству охладить патриотические настроения пролетариата», — писал в своих мемуарах Александр Керенский.
С 1915 года рабочие уже массово участвовали в продовольственных бунтах. В ряды погромщиков вливались беднейшие слои рабочего класса. Эти события подтолкнули некоторых рабочих к ведению антиправительственной пропаганды.
При этом Ленин считал, что рабочий класс как таковой вовсе не является революционным, он не способен выйти за рамки профсоюзов и противостоять капитализму, хотя это не мешало большевикам заигрывать с рабочими. О том, что рабочий класс не будет движущей революционной силой, в 1916 году писал и посол Великобритании в России Джордж Бьюкенен: «Если волнения возникнут, то они будут вызваны скорее экономическими, чем политическими причинами, и начнут их не рабочие на фабриках, но толпы, стоящие на морозе в очередях у продовольственных лавок».
Так и получилось — 27 февраля (по новому стилю) 1917 года именно недостаток хлеба и повышение цен стали причиной массовых протестов населения.
В погромах участвовал люмпен-пролетариат
В конце XIX – начале XX века после реформ крестьяне плохо приспосабливались к трансформирующемуся на фоне модернизации обществу. Писатель Глеб Успенский указывал на то, что российский капитализм развивается не в интересах крестьянства, а потому в России будут шириться ряды нового сословия — сельского пролетариата. Бывший крестьянин превратится в «злого мужика», уставшего бороться с обстоятельствами. Он бросит свое хозяйство, начнет пить и ненавидеть весь мир, в котором он оказался не нужен.
Именно из таких людей в начале XX века стала формироваться категория социально-культурных люмпенов. Они перекочевали в город, им было сложно найти работу, они часто перебивались случайными заработками. Многие из них постепенно опускались, становясь нищими или бродягами — босяками.
Писатель и философ Дмитрий Мережковский в своей работе 1905 года «Грядущий хам» объяснял появление такой категории населения процессом быстрого разрушения старых общественных ценностей, в том числе религиозных. Отстраняясь от социальных норм, босяк деградировал сначала внутренне, а потом и внешне. Взамен разрушенных ценностей у него не формировались новые.
Красногвардейцы у костра, октябрь 1917 года. Фото: Russian Look
«О босяке никогда нельзя знать, да и он сам не знает сегодня, что с ним будет завтра и кем он окажется, случайным ли союзником русской интеллигенции или патриотическим героем черной сотни, избивающей эту же самую интеллигенцию», — подчеркивал писатель.
Этот социальный слой еще во время революции 1905 года принимал участие в вооруженных столкновениях с властью, поджогах имений помещиков. Некоторые люмпены находили себе единомышленников в лице черносотенцев и были в числе организаторов еврейских погромов.
Об одном из погромов с участием люмпенов, произошедшем 4 августа 1914 года, писал в своих мемуарах Морис Палеолог: «Народная толпа бросилась на германское посольство и разграбила его до основания. Чернь наводнила особняк, била стекла, срывала обои, протыкала картины, выбросила в окно всю мебель, в том числе мрамор и бронзу эпохи Возрождения. И, чтобы кончить, нападавшие сбросили на тротуар конную группу, которая возвышалась над фасадом. Разграбление продолжалось более часу, под снисходительными взорами полиции».
Лидер партии эсеров Виктор Чернов в своих воспоминаниях указывал, что русский капитализм в течение нескольких десятилетий создавал не кадры организованного пролетариата, а скорее огромную «резервную армию труда, вырождающуюся в люмпен-пролетариат, в пестрый винегрет деклассированных элементов». Он отмечал, что в итоге настоящие пролетарии «утонули в пестрой толпе люмпен-пролетариев и люмпен-буржуазии».
К 1914 году по численности квалифицированные кадровые рабочие все больше уступали неквалифицированным, недавно выбравшимся из деревни, подверженным чужому влиянию и жаждущим уравниловки. Они в массе своей были сторонниками большевиков и других радикальных левых движений и стали основной движущей силой событий 1917 года.
