«Откуда у русских в Лондоне такие богатства?» Великий актер Иэн Маккеллен об актуальности Шекспира и ролях в блокбастерах

В рамках фестиваля «Шекспир в летнюю ночь» Москву посетил Иэн Маккеллен — не только Гэндальф из «Властелина колец» и Магнето из «Людей Икс», но и заслуженный театральный актер с полувековой практикой, принесшей ему титул рыцаря Британской империи. Маккеллен рассказал «Ленте.ру», почему Шекспир не устареет никогда.

«Лента.ру»: Очевидно, что «Властелин колец» и «Люди Икс» внесли определенный вклад в развитие вашей карьеры...

Иэн Маккеллен: Они сделали меня известным всему миру, это точно.

Как думаете, опыт участия в таких фильмах как-то изменил вас как актера?

Это хороший вопрос, но не уверен, что у меня есть на него хороший ответ. Вот в чем дело: когда снимаешься в по-настоящему больших фильмах, в процессе ты еще не знаешь, что они станут таким феноменом. Ты понимаешь, что они стоят кучу денег и что их очень долго снимать. Но понравятся ли они зрителю? Это становится ясно, только когда кино выходит на экраны. Возвращаясь к вашему вопросу: думаю, как актер я изменился не сильно, но стал куда увереннее в себе.

За свою карьеру вы, конечно, сыграли десятки ролей в пьесах и фильмах по Шекспиру. Но был случай, когда вы выступили сценаристом шекспировской экранизации — «Ричарда III». Каково было адаптировать Барда?

Знаете, сколько я помню себя в этой профессии, мне всегда было интересно, как работают те люди, что меня окружают. Что делает менеджер сцены? А что делает вот тот человек с мегафоном на съемочной площадке? Как устроена работа продвигающих твой фильм пиарщиков? Меня всегда это очень волновало. Вот и после одной из постановок «Ричарда III» в театре я задумался о том, как кинематографично она выглядела и ощущалась. И начал писать сценарий — чего никогда раньше не делал. Я так хорошо знал материал, что, как мне казалось, прекрасно мог справиться сам. Но когда к работе подключился режиссер Ричард Лонкрэйн, он тут же указал мне, что из того, что я написал, реально осуществить на экране, а что работать совсем не будет. Он знал все о кино, я — о Шекспире, так вдвоем мы этот фильм и довели до ума.

Решение перенести действие «Ричарда III» в 1930-е — возможно, одно из самых изобретательных во всей истории шекспировских киноэкранизаций.

Мы просто поняли, что, когда Шекспир писал «Ричарда III», это была довольно свежая история — король Ричард жил всего на пару поколений раньше драматурга. То есть первые зрители прекрасно знали, о чем речь, а также понимали, что в реальности судьба Ричарда III была несколько иной, чем в пьесе, — Шекспир в сущности написал образец альтернативной истории. Мы хотели воссоздать этот эффект и подумали, что хорошо бы было перенести действие на пару поколений до нас самих — например, в 1930-е, когда Европа стремительно становилась фашистской. Да, Великобритания этой беды избежала — наоборот, вместе с русскими мы сражались против фашистов. Но мы попробовали представить: а что если бы королевская семья вдруг увлеклась идеями нацизма? Оказалось, что на пьесу эта идея ложится идеально! К тому же, перенеся действие в 1930-е, мы серьезно облегчили себе жизнь: современный зритель, когда видит это время на экране, сразу понимает, кем по статусу и профессии являются персонажи. В шекспировские времена ведь не было никакой стандартизированной военной формы — как тогда отличать генералов от рядовых солдат? А в декорациях ХХ века о статусе героев все ясно с первого взгляда: вот офицер, вот политик, вот аристократ, а вот сотрудник соцслужбы, а это священник. Для «Ричарда III» это невероятно важно, потому что фильм как раз об этом — не обо всем обществе, конечно, но о правящем классе, который контролирует всю систему и представители которого постоянно грызутся между собой за власть. Ужасные, чудовищные люди (смеется).

Кадр: фильм «Ричард III»

Менее актуальным фильм за 20 лет не стал.

Конечно. Вот мы сейчас смеемся — но смеется в пьесе и Шекспир. «Ричард III» — это современная комедия, и я был прав, решив, что она хорошо воплотится на экране. А режиссер Ричард Лонкрэйн предложил снимать в Лондоне, не на студии, а в настоящих городских декорациях — но, раз это альтернативная история, создать определенное зазеркалье, тем более что нам никто бы не дал снимать в Тауэре, например. Так железнодорожный вокзал стал зданием Парламента, а старая электростанция послужила нам старым Тауэром. Сейчас там, на этой станции на том берегу Темзы, уже работает галерея Тейт Модерн. Все сцены битв мы тоже сняли в городском ландшафте — в районе Хайгейт. Сейчас, если я не ошибаюсь, он почти весь скуплен русскими. Откуда у них, кстати, такие богатства? (Смеется.) Их жизнь обычных англичан, кстати, очень интригует. Кипят ли там шекспировские страсти? Почему они ведут такой скрытный и закрытый образ жизни?

Значит, есть что скрывать.

Похоже на то. Надеюсь, однажды найдется человек, который нам расскажет о том, что там творится, — за высоченными, увешанными камерами наблюдения заборами русских поместий в Лондоне.

Нужен Шекспир, не меньше. Почему, кстати, режиссеры, которые экранизируют Шекспира, так часто скатываются в чистую иллюстративность — и не рискуют так, как это сделали вы с Лонкрэйном в «Ричарде III»?

Я не согласен. Видел много прекрасных адаптаций Шекспира. Мне повезло еще в молодости увидеть «Гамлета» со Смоктуновским. А из относительно свежих... Вот хотя бы «Ромео и Джульетта» База Лурмана — чудесная же экранизация. А вы знаете, что второй полнометражный фильм во всей истории кино был экранизацией «Ричарда III»? Немое кино — это немыслимо! (Смеется.) Какой смысл экранизировать Шекспира в немом виде, лишаясь всех его прекрасных диалогов? А вот что они делали: на большинство сеансов приглашалась труппа актеров, и они зачитывали реплики героев вживую, пока на экране шел немой фильм. Это так поразительно!

Раз мы возвращаемся и возвращаемся в разговоре к «Ричарду III»: что для вас значит этот персонаж?

Тиран, диктатор, человек, для которого ничего не значит смерть других людей, — то есть человек, отмеченный печатью смерти. И это сказывается не только на нем самом, не только на его семье и не только на правящем классе — на всей нации! Это актуально и сейчас, не правда ли? Я, к слову, немного жалею, что наш с Лонкрэйном фильм не стал на десять минут длиннее — тогда бы лучше удалось передать само это удушливое, тревожное ощущение жизни в стране, погруженной в диктатуру.

Сейчас у вас есть слава, финансовая независимость, возможность более-менее делать только ту работу, которая действительно интересна...

Времени бы побольше (смеется).

Какие проекты вас привлекают в настоящий момент?

Я бы хотел до конца своей карьеры играть только новые пьесы — те, в постановках которых мне участвовать еще не доводилось. Про фильмы в данном случае я не говорю — в кино ты всегда имеешь дело с новым сценарием, поэтому в них так интересно сниматься. В театре же... Вот сейчас мы занимаемся возвращением на бродвейскую сцену одной из пьес Гарольда Пинтера, которую в Нью-Йорке еще никто не ставил. А потом, в следующем году, я, возможно, представлю абсолютно новую версию «Короля Лира». Если ее хорошо примут — надеюсь, мы сделаем по тому же принципу экранизацию. А на самом деле... Дитя мое, вот доживете до моего возраста — поймете: радуешься уже тому, что есть силы вылезти из кровати. Новая пьеса, новый сценарий, большие роли... Это уже приятный бонус.