В этом году «Русскому Букеру» — одной из старейших независимых литературных премий — исполняется 24 года. 1 декабря жюри конкурса назовет имя лауреата этого сезона. В финал вышли 6 романов: «Крепость» Петра Алешковского («Редакция Елены Шубиной»), «Поклонение волхвов» Сухбата Афлатуни (изд-во «РИПОЛ Классик»), «Люди августа» Сергея Лебедева (изд-во «Альпина Паблишер»), «И нет им воздаяния» Александра Мелихова (изд-во «Эксмо»), «Мягкая ткань: Батист. Сукно» Бориса Минаева (изд-во «Время») и «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича («Редакция Елены Шубиной»). Литературовед, профессор РГГУ Давид Фельдман, член жюри «Русского Букера» этого года, рассказал обозревателю «Ленты.ру» Наталье Кочетковой, почему современных писателей так волнует история, а их романы так похожи на публицистику.
В шорт-лист не вошли несколько очень заметных книг: «Лестница Якова» Людмилы Улицкой, «Калейдоскоп» Сергея Кузнецова, «Авиатор» Евгения Водолазкина.
Работа любого жюри сводима к обсуждению и голосованию. Мы не были полными единомышленниками. Список финалистов — результат голосования, и мнением большинства выбраны другие книги.
Могу поделиться своим мнением. Если говорить о Евгении Водолазкине, то первый его роман «Лавр» был весьма интересен. «Авиатор» мастеровит, но по сюжету напоминает французский фильм «Замороженный», только не смешно. Вот попадает герой из начала ХХ века в современность. И ничего не изменилось. А Россия ведь изменилась радикально. Взять какой-нибудь город кроме Санкт-Петербурга — изменений не сосчитать. Но дело даже не в этом, а в том, что при осмыслении критерия «русский роман» именно романа в этой книге большинство членов жюри не увидело.
Были очень интересные романы. Например, книга Александра Купера «Жук золотой». Понравилась мне и не только мне, но в краткий список не вошла. Так бывает. С другой стороны, после объявления результатов было выражено недоумение по поводу того, что в финал вышла «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича. Но таково мнение большинства — жюри сошлось на том, что в книге Юзефовича больше критериальных признаков романа.
А лонг-лист на вас какое впечатление произвел?
Неплохое, хотя в жюри шли споры. Нашлись и бесспорные лидеры. Но замечу, что довольно много хороших книг не вошли даже в лонг-лист. Например, книга Владимира Войновича «Малиновый пеликан» — блестящая публицистика, но не вполне роман. Анна Бердичевская с книгой «Крук» вышла в лонг-лист, но до финала не дошла, а проза интересная.
Ваше впечатление академического филолога от чтения современной русской литературы?
Скажу как объективный читатель. Я специалист по советской литературе, для меня она закончилась в 1992 году. И за исключением работы, связанной с Букеровской премией, современную прозу почти не читаю. Хватает материалов по моему периоду. Сейчас пришлось читать много. Полагаю, что уровень прозаиков довольно высок. Любопытно, что, как и при советской власти, ощутимо влияние политического контекста. Нейтральных писателей мало, но это скорее правило, если речь идет о русском романе. Важно, насколько умело писатель выразил свою точку зрения, не переходя к откровенной публицистике.
То есть примета современного романа, с вашей точки зрения, — это проза на грани публицистики?
20 лет назад, когда еще свежа была память о Советском Союзе, литература пыталась осмыслить, что произошло, почему произошло, какова наша сегодняшняя действительность, что утрачено и приобретено. Сегодня идет осмысление постсоветской действительности, поэтому обострен интерес к периоду гражданской войны, сталинской эпохи. Вот Юзефович искренне хочет помирить красных и белых. На мой взгляд, мириться-то уже некому.
История с расследованием Дениса Карагодина показывает, что есть кому: внук расстрелянного и внучка палача фигурально пожали друг другу руки.
Гражданская война была необычайно жестокой с обеих сторон. Попытка объяснить, что с любой стороны были честные люди, сражавшиеся за свои убеждения, предпринята задолго до Юзефовича. Например, Булгаковым. Но я не вижу смысла мириться. Гражданская война закончилась. Победили красные. Кто проиграл — другой вопрос. Стоит ли объяснять, что силы, противостоявшие красным, не были силами абсолютного зла? Но проиграли. С абсолютным злом война шла с 1941-го по 1945-й. И противостояло абсолютному злу отнюдь не всегда добро.
Дети и внуки казненных и палачей вполне могут пожать друг другу руки — при отсутствии непримиримых идеологических противоречий. Русская гражданская война была закономерным явлением. Многие из тех, кто сражался под красным знаменем, искренне верили, что они воюют за грядущее царство справедливости. А те, кто были под другими знаменами, верили, что сражаются со злом. Жаль, позитивной программы у них не было. Изуверы и садисты были со всех сторон. Однако есть разница. На уровне Деникина, Врангеля, Колчака расстрелы заложников — это эксцесс. А на уровне советской власти — государственная политика: красный террор. Но большинство принимало эту идеологию, вот и победили красные.
Давид Фельдман
Фото: Вячеслав Прокофьев / ТАСС
Давайте поговорим о формальной стороне вопроса. В ХХ веке с романом много экспериментировали. Какую традицию наследует русский роман сейчас?
То, что называется игрой с формой, при советской власти отнюдь не поощрялось. Господствовала концепция социалистического реализма. В досоветскую и постсоветскую эпоху писатели много экспериментировали, а потом, вероятно, вернулись к тому, что наиболее эффективно. Современный роман — публицистический. И здесь такие писатели, как Алешковский, Бердичевская, Юзефович — не только беллетристы, но и аналитики, осмысляющие историю, в том числе начало постсоветского периода. Сейчас время публицистического романа, его авторы оказались наиболее талантливы.
Роман движется в сторону публицистики. Границы жанра размываются именно с этой стороны. Но премия «Русский Букер» — премия за лучший роман года на русском языке — почему-то отсеивает именно те романы, которые ближе всего к публицистике.
Во-первых, не отсеивает: в финал вышли Борис Минаев, Петр Алешковский, Леонид Юзефович, а их книги публицистичны. Во-вторых, надо ли объяснять, что границы жанра романа не определены? Классицизм, когда все было детерминировано, давно пройден, а каковы границы жанра романа сейчас — можно спорить. Это конвенциональное понятие. Если автор говорит: «Вот это роман», — то он ориентируется на жанровую память читателя — понимай как роман. Применительно к «Букеру» жюри ориентировалось на традиции русского романа XIX и ХХ веков.
Когда мы говорим о традициях русского романа, мне кажется, что мы апеллируем к чему-то очень неопределенному. Что такое традиции русского романа XIX и даже ХХ века? Где кончается эталон и начинается та традиция, что эталоном еще не стала?
Скажу с грустью: четкого определения нет. И вряд ли появится. Наша жанровая память соотносит понятие «роман» с Лермонтовым, Пушкиным, Толстым, Достоевским, Шолоховым, Тыняновым — а это очень разные тексты.
Моя жанровая память подсказывает мне Сашу Соколова, Владимира Сорокина и Дмитрия Александровича Пригова.
(Смеется) С Сашей Соколовым соглашусь. Но из того, что я согласился или не согласился, вообще ничего не следует. Моя жанровая память несколько иная. Это как представление о красоте.
То есть премия «Букер» — это конкурс романной красоты? А ее лауреат — это то компромиссное представление о романной красоте, носителями которой являются члены жюри?
Аргумент хлесткий, я восхищен. Однако про другое говорил. Решение жюри — результат обсуждения, споров, наконец — голосования. Мы обсуждали наши представления о романной традиции, спорили о мерах реализации ее в современной литературе. Вот, скажем, Нобелевскую премию давно тому назад получил Борис Пастернак. Пока была советская власть, выражать невосторженное мнение о романе «Доктор Живаго» считалось неприличным. И только в узком кругу друзей и единомышленников можно было сказать: не держит автор сюжет. Сюжетные линии обрываются, путаются, время рваное, и это ничем не мотивировано, а монологи героев избыточны — и так далее.
Однако автор получил Нобелевскую премию, потому что таким было мнение жюри. Оно тогда ориентировалось на представления каждого участника о романной традиции. Между прочим, мнение было признано интеллектуальным сообществом. Не только потому, что Пастернак — гениальный поэт. И сейчас у его романа хватает восторженных сторонников. Впрочем, язвительных критиков тоже немало.