«Франция — это страна вялого коммунизма» Жан-Мишель Генассия о браках по сговору, национальных общинах и президенте Макроне

Жан-Мишель Генассия, французский писатель, знакомый русской публике по книге «Клуб неисправимых оптимистов», лауреат Гонкуровской премии лицеистов, выпустил новый роман. Он называется «Обмани-Смерть». Это прозвище морской пехотинец Томас Ларч, сын англичанина и индианки, получил, побывав в горячих точках и чудом уцелев в гибельных ситуациях. Жан-Мишель Генассия рассказал обозревателю «Ленты.ру» Наталье Кочетковой, как так вышло, что он задумывал роман о французе, а написал об англичанине, что мешает индийцам сблизиться с европейцами и почему на президентских выборах голосовал за Эммануэля Макрона.

Кажется, это невероятная история: француз написал роман об англичанах.

Вообще-то, поначалу это был роман о французе. Действие разворачивалось между Францией и Алжиром. Я хотел рассказать историю человека, который прошел войну и потом с этим живет. О человеке, который покинул свою страну и которого кто-то просит вернуться в эту страну, откуда он уехал, чтобы найти потерянного сына. Я долго жил с мыслью об этом романе, но она никак не развивалась. А несколько лет назад я снова съездил в Индию — до этого последний раз я там был 30 лет назад. И когда я приехал в Дели, я понял, что именно здесь-то и будет происходить действие моего романа. Не между Францией и Алжиром, а между Англией и Индией. Я хорошо знаю Англию, знаю и люблю Индию. И моя история показалась мне буквально созданной для этих стран. И сам факт, что я француз, который говорит об Англии и об Индии, давал мне полную свободу.

Откуда вы так хорошо знаете эти две страны?

Я часто езжу в Англию. Я там учился и часто туда возвращаюсь. В 1970-х я несколько раз бывал в Индии. Потом был долгий перерыв, и я снова вернулся туда в 2013-м. Я увидел, что ничего не изменилось, хотя многое поменялось: Индия — это невероятная смесь из современности, нищеты и пассивности. Индия — очень визуальная страна в противоположность Англии. Индийцы очень экспансивны, экстравертны, экспрессивны — все наружу. Судить об Индии сейчас очень сложно, потому что когда мы ее оцениваем, то делаем это с позиций менталитета европейца. А мне в романе хотелось говорить о ком-то, кто является носителем обеих культур. Кто не полностью индиец в Индии и не англичанин в Англии. Кто испытывает такое вот экзистенциальное неудобство. Мне хотелось показать человека смешанной культуры.

В вашем более раннем романе «Клуб неисправимых оптимистов» тоже идет речь об эмигрантах. Ведь и вы в определенной степени носитель разных культур: родились в Алжире, живете во Франции?

В семье у меня такой двойственности нет. Родителей объединяет одна религия, одна культура, одна национальность. Но я — француз, а не алжирец. Тот факт, что я родился в Алжире, на меня никак не повлиял. Хотя сейчас меня это интересует гораздо больше. В сложившейся ситуации, когда мультикультурность выходит на первый план, я стал к этому относиться с большим интересом. Сейчас представители разных народов все время куда-то перемещаются. Но я был удивлен, насколько закрыты жители Индии. Многие индийцы или пакистанцы едут в Англию, но в подавляющем большинстве они не становятся англичанами. Даже если у них есть британский паспорт.

Английское общество, равно как и французское — это закрытые общества. Англичане сосуществуют бок о бок с индийцами, но по-настоящему с ними не сближаются. То же самое во Франции. Французы поверхностно общаются с магрибинцами, но не дружат близко, не ходят друг к другу в гости. И парадоксальным образом мало смешанных браков.

Сейчас миграция перестала быть чем-то из ряда вон выходящим. В связи с этим наблюдаются две тенденции. С одной стороны, из-за глобализации мир стал одинаковым: ты приезжаешь в другую страну и видишь те же магазины, так же одетых людей, которые сидят в похожих кафе и едят похожую еду. С другой — мигранты настаивают на своих культурных, национальных и религиозных отличиях. Как вам кажется, какая тенденция возобладает?

Самая большая преграда — это все же религия, мне кажется. Когда вы видите молодых индийцев в Англии, вы понимаете, что они так же одеты, ходят в те же кафе и имеют те же профессии, что и англичане. Но я был поражен, когда узнал, что в индийской общине большинство браков заключается по сговору. Родители выбирают своему сыну или дочери пару. Это может казаться удивительным и шокирующим. Некоторым удается этого избежать, но их мало. А к тем, кто, будучи индуистом, заключает брак с представителем мусульманства, относятся в общине плохо. Если это происходит, то семья может отказаться от них, и они теряют все родственные связи. Это касается даже тех индийцев, которые родились в Англии и никогда не были в Индии. И это именно то, о чем я говорю в романе. Герой думает, что он индиец, хорошо знает культуру, говорит на хинди, он влюблен в сестру друга. Но девушке приходится повиноваться выбору своих родителей. Религиозное влияние сильнее, чем общественное. Я не знаю, как с этим обстоят дела в России.

В России после 70 лет атеизма как государственной идеологии всем все равно, кто во что верит, и у нас очень много смешанных браков. Откуда вы так хорошо знаете жизнь индийской диаспоры в Великобритании?

У меня там много друзей. Англию и Францию связывает поезд под Ла-Маншем. Мои друзья приезжают в Париж. Мне интересно, как они живут, и нравится наблюдать, как они сопротивляются современности. Они ею пользуются, получают выгоду, но сами при этом не меняются. Как-то я был приглашен в Лондон на свадьбу друга. Гостей было человек 400. Из них — только 5-10 европейцев. Остальные — индийцы и пакистанцы. То же самое в Индии. Там любят приглашать в гости. Но такие гости — это скорее внешний атрибут богатства и успешности. Что-то вроде таблички, на которой написано: у меня есть иностранные друзья, они оказывают мне честь тем, что приходят ко мне домой.

Почему вам было важно, чтобы ваш герой получил военный опыт?

Пока я писал этот роман, я понял, что у меня есть повторяющийся мотив: одиночество героя. Он есть и в «Клубе неисправимых оптимистов». Будучи изгнанным из армии, он потерял профессию, оказался абсолютно одинок и готов к новым приключениям.

У вашего героя есть прототип?

Прямого нет. Но когда я писал книгу, я сделал много интервью с англичанами, которые служили в Королевском военно-морском флоте Великобритании и которые потом оставили армейскую службу. Они мне дали много деталей, которые вошли в книгу. Напрямую из реальной жизни я взял только эпизод с вертолетом. В том случае, о котором я знаю, все погибли, но я подумал, что всегда же есть место исключению — кто-то же может выжить. И мне нравилась идея, что какой-то человек может выйти живым из сложных ситуаций много раз подряд. Начинаешь верить, что это не просто так, а зачем-то. Хотя это и всего-навсего случайность и никакого ангела-хранителя нет.

Очень соблазнительно в вашем романе усмотреть какой-нибудь социальный манифест: антимилитаристский или мультикультурный.

Хотел бы написать манифест — написал бы эссе. Я — романист. Есть история, которую я чувствую, что должен написать. Она меня не отпускает. Я о ней постоянно думаю. К тому же у меня есть желание говорить о мире таким, какой он есть сейчас. И я стараюсь не выносить суждений о своих персонажах. Я их показываю со всеми недостатками и положительными сторонами. Сложные персонажи важны для драматургии — за счет них развивается история.

Можно судить не персонажей, а давать оценку тем событиям, которые происходят в мире. Если мы вспомним последний роман Мишеля Уэльбека «Покорность», то нам станет совершенно понятно, на что он реагирует и почему в его романе происходит исламизация Европы, а во Франции появляется президент-мусульманин.

Конечно, в некотором смысле роман — это презентация позиции автора. Романист может навязывать читателю свою точку зрения. А может так построить роман, что читателю приходится самому свое мнение вырабатывать. У меня есть моя политическая позиция. Сам факт того, что я говорю о закрытости индийской общины — это уже политическое заявление. С другой стороны — это просто описание реального положения вещей, констатация факта. Когда Уэльбек говорит, что когда-нибудь может так случиться, что у нас будет президент-мусульманин — это тоже политическое заявление. Любой выбор, который мы делаем, — в некотором смысле политика. Но это не значит, что писатели влияют на выбор читателя. Роман может быть полемическим, в таком романе есть, о чем говорить. Но на самом деле важно только одно: хороший роман или плохой. Захватывает ли он, есть ли в нем настоящее, человеческое внутри. Хотя не стоит забывать, что любой роман — это всего лишь роман. Нет романов, которые бы изменили мир.

Могу я спросить вас, за кого вы голосовали на президентских выборах?

Я — макронист. Как многие во Франции, я голосовал за Макрона. Он воплощает на сегодняшний день надежду на изменения, которые нам необходимы. Я не знаю, сбудутся ли эти надежды, но нам нужны реформы. Надеемся, что он сможет преодолеть все барьеры, которые воздвигают левые.

Что вы подразумеваете под необходимыми изменениями?

Мы живем в стране, в которой не было реформ 50 лет. Все налоги, которые собирает Франция, расходуются к 31 августа. Чтобы доползти до следующего года, производятся займы. Мы живем не по средствам. Есть множество социальных категорий, которые разоряют страну. Так называемые левые, самая реакционная и консервативная часть общества, не хотят никаких изменений. Например, железнодорожники выходят на пенсию в 55 лет. И еще 40 лет они будут получать пенсию. Нужно, чтобы кто-то поменял трудовой кодекс.

Франция — это страна вялого коммунизма. Весь трудовой кодекс написан таким образом, как будто мы живем при коммунизме. Он совершенно склеротичен и не отвечает реальности. А профсоюзы с их забастовками просто дуют на угли. Не нужно много народу, чтобы полностью заблокировать работу во всей стране — 10 000 достаточно. И вот уже 50 лет они не дают провести реформы. Макрон пообещал это сделать — посмотрим, как у него получится.

А вы не боитесь, что этот вялый коммунизм сменится своей противоположностью — диким капитализмом, когда люди смогут нормально жить только на зарплату, а соответственно, пенсионеры уже не смогут себе позволить уходить на пенсию, а женщины — в декрет, потому что жить на эти выплаты нельзя? Как, например, это сейчас происходит в России.

У нас слишком большая социальная защита. У нас есть пособия для всех случаев жизни и по любому поводу. Мы живем во времена монархии, только аристократы — это профсоюзы. И стоит им чуть надавить — как они все блокируют. И все — Миттеран, Ширак, Саркози, Олланд — боялись тронуть профсоюзы. Большая часть трудового кодекса, которая должна быть изменена, написана в 1945 году, сразу после войны. Тогда были другие проблемы. Из европейских стран во Франции самые большие расходы на общественные нужды и самые высокие налоги — мы на втором месте после Финляндии. Но все эти реформы будут длиться очень долго — нам не дойти до дикого капитализма. Смазать бы немного шестеренки — уже хорошо.

Жан-Мишель Генассия «Обмани-Смерть» (перевод Елены Клоковой, изд-во «Азбука»)

Поначалу роман вызывает удивление, недоуменный вопрос — о чем это все и что это такое? Нет, все вроде бы привычно, но уж больно странно. Генассия как будто играет на чужом поле, захватывает чужую территорию. Он, франкофон, пишет роман об англичанах, и об Индии, которая занимает столь значимое место в англо-саксонской литературе, по крайней мере, с Киплинга (ну, не говоря уже о более близких к нам по времени Салмане Рушди или Грегори Дэвиде Робертсе, авторе «Шантарама»). При этом, конечно, как всякий «захватчик» и колонизатор, он сохраняет верность своей традиции. И здесь дело не в реалиях и деталях, не в знании материала и культурных кодов, так сказать, не в «ориентации на местности» — к этому как раз российский читатель уж во всяком случае вряд ли сможет придраться. Более того, вполне возможно многим хватит наивности увидеть в Генассии англичанина (или англичанина с индийскими корнями). Дело в том, что роман, как будто успешно усвоивший и блестяще эксплуатирующий британский склад писания, производящий впечатление такого канонического «новела»— таковым вовсе не является. Он пародиен и по-французски небрежен, он намеренно неряшлив в сюжете, в нем вообще гораздо важнее сам художественный язык и литературная игра, чем следование романным образцам.

Начать с того, что уже само название «Обмани-Смерть» (trompe-la-mort) вызывает целый ряд ассоциаций — потому как это прозвище бальзаковского Вотрена, название последнего альбома Жоржа Брассенса, одно из излюбленных выражений Арчибальда Хэддока из комикса «Приключения Тинтина». Создавая Томаса Ларча, придумывая приключения своего героя, выстраивая неожиданные повороты его судьбы, вряд ли Генассия не осознавал этого культутрного контекста. Мы все-таки имеем дело с французским писателем. И если уж зашла об этом речь, то стоит сказать — он пишет абсолютно комиксный роман, пять частей которого выступают почти как пять отдельных серий. Детство в Индии (отец - англичанин, мать — индианка), переезд в Англию и дружба с английскими выходцами из Индии, несчастная любовь, смерть матери и уход из дома; комиксное (кинематографическое) изображение армейской службы — по существу перечень эпизодов, когда Томас Ларч неминуемо должен был погибнуть, но выжил; жизнь после армии, любовь, рождение дочери и разрыв с любимой женщиной, возвращение в Индию и поиски пропавшего человека, который по существу пережил в подростковом возрасте ту же травму, что и Томас Ларч — все это как будто отдельные романы, самостоятельные истории.

Герой погибает и каждый раз чудесным образом возрождается в новой серии. Неудивительно, что финал остается открытым и роман как будто незавершенным (композиционное единство Генассия попытался соблюсти и тем самым создать иллюзию целостности). Можно говорить о сквозных темах и мотивах (кастовое общество и проблемы любви и брака, война цивилизаций и культур, проблема отцов и детей), но роман все-таки питается другой, литературной энергией. «Обмани-Смерть» вполне можно представить как пародийную типологию доминирующих жанров (в англосаксонской литературе прежде всего), как набор современных романных клише. Автор намеренно отказывается от ожидаемого развития истории, обрывает действие и как бы просто переходит в другой регистр. И при этом неизменно подсмеивается над современными образцами военно-героических, мелодраматических, любовных, приключенческих книг и фильмов. Поэтому и возникает впечатление, что произведение Генассии — такой кубик Рубика. Не так просто его собрать при кажущейся легкости. Не сходятся концы с концами, рассыпается, как будто найденная и уловленная гармония.