Гей-радар на Гитлера Удастся ли построить Париж в московском «Стасике»

С 1910 года, когда Мариус Петипа отправился в лучший мир, в российских театрах почти не стало французов. Теперь есть — с января ходит по Большой Дмитровке, пашет в репетиционных залах, планирует репертуар в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко художественный руководитель Лоран Илер. Не так давно — этуаль Парижской оперы (в главном французском театре «звезда» — это официальная должность), затем там же педагог, помощник худрука.

Оперу он покинул, когда туда ненадолго пришел худруком Бенжамен Милльпье: ставивший танцы в «Черном лебеде» супруг Натали Портман хотел устроить в старинном театре революцию, призвав его стать более демократичным, а Илер с такими популистскими идеями не согласился. Что ж, Милльпье гордая и надменная Опера сжевала и выплюнула (он не доработал до конца контракта, хлопнув дверью), а Илер, уже подписавший контракт с московским театром, все-таки достался нам. Теперь в «Стасике», как нежно зовут театр на Большой Дмитровке балетоманы, вышла первая запланированная Илером премьера.

В один премьерный вечер показали сразу три одноактных балета. Один из них — «Маленькая смерть» Иржи Килиана на музыку Моцарта — просто вернулся в репертуар, его в театре уже танцевали, и с большим успехом. Два других — новинки, и новинки рискованные, новинки вызывающие.

«Сюита в белом» Сержа Лифаря никогда ранее не шла ни в одном из российских театров. Причина — не художественная (балет фантастически, божественно красив), но политическая. Лифарь, один из танцовщиков дягилевской антрепризы, во время Второй мировой («под немцами») руководил балетом парижской Оперы и по случаю взятия родного ему Киева фашистскими войсками послал Гитлеру приветственную телеграмму. Позже он удостоился и персонального рукопожатия фюрера (ехидно заметив в дневнике, что во время этого самого рукопожатия у него сработал «гей-радар»). Одновременно он прятал от фашистов танцовщиков-евреев, что засвидетельствовали спасенные им после войны, когда во время кампании против коллаборационистов Лифарь был вынужден бежать из Франции — и буквально через пару лет французы простили человека, невероятно много сделавшего для их театра, и он вернулся на свой пост. В общем, понятно, что в Советском Союзе не могло быть и речи о появлении на сцене его спектаклей, потом стали возникать проблемы с авторскими правами, потом он вроде бы уже совсем стал историей. Но теперь — с подачи знатока и рыцаря классики Лорана Илера — один его балет появился в Москве.

В «Сюите в белом» на музыку Эдуарда Лало нет никакого сюжета. Балет не рассказывает нам про пейзанок или графов — он говорит только о классическом танце. «Сюита в белом» была сочинена Лифарем в 1943 году — и это тщательно выстроенная «башня из слоновой кости», пространство, где обитают прекрасные женщины в белоснежных пачках и изящные мужчины в романтических рубашках с пышными рукавами и где нет ни диктаторов, ни сопротивления им, вообще ни-ка-кой политики. Декларация балета, что будет существовать при любом режиме.

Понятно, что эта очень шаткая в моральном смысле позиция приводит к некоторому повышению тона на сцене. «Сюита в белом» — очень пафосный балет. «Да, мы прекрасны», — заявляют дамы и демонстрируют фантастический апломб (то есть устойчивость, возможность долго и ровно стоять на мыске пуанта). «Да, мы — послы Искусства», — говорят танцовщики и вздымают руки как древнегреческие вестники. Современность — любая современность — изгнана с этого белоснежного торжества: важен полет (ах как летят над сценой девицы в длинных шопеновских юбках — многослойный тюль этих нарядов не успевает за ними, реет в воздухе, будто утренний туман), важна безукоризненная чистота танца (танцовщики подпрыгивают в антраша с неумолимой точностью).

В отличие от многих сочинений классической эпохи, «Сюита в белом» не должна позволить зрителю забыть, как непрост ее текст. Это в XIX веке Петипа ставил так, чтобы зрителю казалось: для балерины пропрыгать всю вариацию — пустяк, она же дитя воздуха, неземное существо. Артисты Лифаря — безусловно люди, а не боги-духи-привидения. Но люди, отгороженные от простецов своей аристократической профессией — и публика в зале должна видеть и понимать, чем они от нее отличаются (родившийся на окраине Киева сын помощника лесничего всю жизнь неровно дышал к аристократам).

Артисты московского Музыкального театра, с которыми этот балет разучивала еще одна знаменитая французская балерина Клод Бесси (в 1956 году сам Лифарь присвоил ей звание этуали), прочувствовали все эти слои «Сюиты» (и пафос, и то, что этот пафос создан как защита от внешнего мира, и возникающий из-за этого нерв) наилучшим образом. И Оксана Кардаш в соло под условным названием «сигарета» (там идут такие плавные движения руками, будто клубится дым), и Эрика Микиртичева с Денисом Дмитриевым в адажио, и весь ансамбль в этот вечер рассказывал историю танца, старающегося выжить посреди безумного мира, с отчетливым пониманием того, как должны выглядеть на сцене все придуманные Лифарем детали.

У них это получилось значительно лучше, чем у их коллег, которым досталась вторая репертуарная новинка — «Вторая деталь» Уильяма Форсайта на музыку Тома Виллемса.

Лифарь — классика, один из ее изводов, и классике все еще неплохо учат в наших школах. Форсайт, прославившийся во Франции, а затем во всем мире в конце ХХ века, — деконструктор, разбирающий движения на части. Впервые в России его балеты станцевали в Мариинском театре 13 лет назад, ненадолго одноактовка «Херман Шмерман» появилась в Большом, а пять лет назад «Вторую деталь» отлично станцевали в Перми. Для каждого театра этот опыт был экстремальным — выкручивания рук и ног, судороги мышц, переломы костей требовали адской самоотдачи артистов. Но когда это удавалось, балеты, в которых под поскрипывание минималистской фонограммы артисты то бодро ходили по сцене пешком, то скручивались, как железная проволока, производили оглушающее впечатление на публику. Для артистов «Стасика» этот опыт был совсем внове — и к моменту премьеры «Вторая деталь» была ими выучена, но как стихотворение на языке чужом и непонятном. Ок, здесь надо странно согнуться — согнемся; здесь пробежаться — пробежимся; зачем это все, мы пока не очень понимаем, но честно сделаем. Понятно, что спектакль будет улучшаться со временем (Илер не тот человек, чтобы пустить процесс на самотек), но пока что это лишь призрак Форсайта, который в жизни никаких призраков в своих бессюжетных балетах не выводил.

Пусть вечер заканчивался этой не самой удачной «Деталью» — артисты получили свою овацию. Московский народ приветствовал не только их, но и Илера, который (было видно) был рад прежде всего за своих подопечных. Следующая премьера уже в ноябре, и она снова будет «во французском духе». Кажется, заключив контракт с парижанином, дирекция театра таки сможет выстроить немного Парижа на Большой Дмитровке.