Титаны мирового авторского кино — от Лоуча и Альмодовара до Ноэ и Порумбойю — пока что стабильно подтверждают в Каннах свой уровень, но при этом не то чтобы удивляют новизной. Поэтому самым интересным фильмом конкурсной программы пока стала «Атлантика» Мати Диоп, скрестившая европейское арт-кино с африканским.
Пыльную дорогу — с сельской, поля да трущобы вокруг, окраины Дакара в его на французский манер застроенный центр — рассекает «Олдсмобиль», выкрашенный в цвета американского флага. За рулем — шофер, одетый как слуга на плантации, на заднем сиденье сбрасывает с себя бедняцкое тряпье молодой парень. И перед тем, как надеть костюм — явно впервые в жизни, — встает и начинает приветственно и победно красоваться перед бредущими вдоль дороги прохожими. Встык с этой поразительной процессией смонтированы кадры с другого марша — гвардия недавно получившего независимость Сенегала, но не без комизма наряженная в явно вдохновленную французской военную форму, проходит по тем же центральным дакарским улицам. Триумф персональный, то есть рифмуется с триумфом национальным — чтобы они затем обнулили друг друга, обернувшись если не трагедиями, не адом, то по меньшей мере чистилищем.
Кадр: фильм «Туки-Буки»
Это одна из центральных сцен в фильме Джибрила Диопа Мамбети «Туки-Буки» (известном также под названием «Путь гиены»), вышедшем в 1973-м шедевре не просто африканского, но и мирового кинематографа, — картине, парадоксальный подход автора которой к логике монтажа и построения сюжета до сих пор остается уникальным, неповторимым. Как и глубина тех национальных, культурных, панафриканских конфликтов и тем, что бурлят под поверхностью, казалось бы, простенькой истории о пастухе Мори (это именно он рисуется в вышеописанном эпизоде) и студентке Анте, которые, поддавшись под обаяние мечты о Париже и богемной местной жизни, грабанули богатого гомосексуала, клеившегося к парню, заодно подрезав его позерское авто. Но вместо того, чтобы вместе уплыть на огромном лайнере в заветную Францию, лишились друг друга — для одного из двоих корни, причем мистическим, необъяснимым рационально образом, оказались сильнее любви.
Мати Диоп, дебютантка конкурса Каннского фестиваля в 2019 году и дебютантка в полном метре в принципе, приходится скончавшемуся в 1990-х Диопу Мамбети племянницей, выросшей уже не в Сенегале, но в Париже. Ее «Атлантика» — вольный парафраз или сиквел «Туки-Буки», ну или просто современный ответ великому фильму дяди. Здесь тоже в центре сюжета — влюбленная пара. Сулейман (Траоре) работает на стройке футуристического небоскреба на дакарском атлантическом побережье, и ему не платят уже три месяца («Домой только в ночи могу прийти, всем в округе уже должен»). Ада (Маме Бинета Сане) тоже из небогатой семьи и уже обещана замуж другому — мажору Омару из семьи местного бизнесмена. Стоит им, впрочем, только оказаться в кадре вместе, как становится ясно, что никакому Омару, сколько бы он ни дарил невесте розовых айфонов, не светит притяжение между Адой и Сулейманом ослабить. Более того, не сможет это сделать и смерть — всего раз показав нам пару вместе, Диоп вдруг поставит свою героиню перед фактом: ее возлюбленный в надежде заработать сил на утлую лодку в Испанию, чтобы вскоре сгинуть в водах Атлантики. А затем — явиться в историю уже в новой форме, парадоксально жаждущей как воссоединения с возлюбленной, так и мести за невыплаченную зарплату.
Кадр: фильм «Атлантика»
Вообще, сравнение одного фильма с другим (даже в случае работ одного и того же автора, что уж говорить о режиссерах разных) — упражнение, которое почти обязательно оборачивается упрощением, банализацией размышления о кино: каждая отдельная картина всегда содержит в себе достаточный ресурс для того, чтобы быть прожитой и понятой сама по себе, не через контекст. В случае «Атлантики», впрочем, не вспоминать о «Туки-Буки», кажется, невозможно. Более того, знание, память о фильме дяди нынешней каннской конкурсантки обогащает опыт просмотра ее собственной картины — и особенно процесс ее осмысления. Как минимум потому, что дает понять, во-первых, что «Атлантика» принадлежит к отдельной, богатой кинотрадиции и состоит в диалоге с ней, а во-вторых, что из двух этих картин, связанных родственными (в прямом смысле слова) и поэтическими связями, вполне вырисовывается портрет Сенегала (и постколониальной Африки, если шире), протяженный во времени, демонстрирующий действие больших и, по большей части, разрушительных исторических процессов.
Процессы эти проявляются прежде всего в том, как по-разному работают Джибрила Диопа Мамбети и Мати Диоп с формой своего кино — притом что оба выбирают для своих фильмов истории разлучения влюбленных и оба находят для этих историй мистическое, если не сказать фантастическое разрешение: один прибегает к вмешательству духов земли, другая приходит к переселению душ. Но там, где в «Туки-Буки» при всей иррациональности и вольности монтажных и сюжетных переходов были очевидны устойчивая структура истории и бравурный, нередко напоминающий о советской классике стиль, экранный мир Диоп и сам ее нарратив нестабильны, неоднородны, непоследовательны. Эти качества можно было бы легко и сразу записать в недостатки — признав то есть фильм неудачным, — если бы ближе к финалу он вдруг не обретал почву под ногами, не находил фундамент в сочетании визуального гипнотизма и абсурда. Зная, впрочем, о таланте Диоп, очевидном еще в ее короткометражных картинах, можно предположить, что такая форма «Атлантики», конечно, выбрана намеренно.
О чем же это формальное решение говорит? Что ж, Джибрил Диоп Мамбети, выписывая сюжетом «Туки-Буки» неудовлетворительную оценку еще молодому постколониальному Сенегалу, уже одержимому утопической мечтой о принятии западным миром, при этом на уровне стиля излучал уверенность в возможности найти свой, независимый язык для рассказа посредством кино африканских историй и драм. Мати Диоп, чья африканская драма мечется между вполне европейской манерой повествования и историей, позволяющей себе совсем не европейские фантазии, нестабильностью своего кино сигнализирует о том, что в культурном и национальном плане африканские страны шанс себя реализовать независимо трагически упустили: бегство в Европу уже не требует грабежей и других сверхусилий, но по-прежнему остается фатально утопическим, заражена вирусом глобального капитализма, одержимости деньгами и предметами карго-культа и экономика с социальной жизнью, современный язык африканского кино уже не может надеяться на полную самобытность. Парадокс в том, что эта горькая картина в руках Диоп все-таки не получается трагической. Надежду «Атлантика» видит в пути своей героини, решающей остаться на месте, чтобы найти и принять саму себя. Да, со всеми пережитыми трагедиями, бедностью и отсутствием перспектив на улучшение среды — но и с опытом пережитой любви, обогащенной чудотворностью местной земли, тоже.