В российских кинотеатрах идет «Вечный свет» Гаспара Ноэ, который, как всегда и бывает в случае работ этого французского режиссера, вполне может претендовать на статус одного из самых необычных киноопытов года, несмотря даже на то, что длится всего 50 минут. Центральное место в этой удивительной картине, где сочетаются рефлексия на тему кинопроизводства и ведьминский шабаш, занимает Шарлотта Генсбур — в роли самой себя. «Лента.ру» поговорила с актрисой, которую считают своей музой Ларс фон Триер и половина лакшери-брендов планеты.
Что именно происходит в «Вечном свете»? Шарлотта Генсбур прибывает на съемочную площадку в Париже, еще не представляя себе, какой там творится бардак. Ее коллегу-актрису Беатрис Даль, вдруг взявшуюся за режиссуру, пытается уволить продюсер. Нанятый последним видеограф поэтому шатается по площадке с включенной камерой, пытаясь застать Даль за проступками, которые могли бы это увольнение обосновать. Тем временем в гримерке бунтуют модели, оператор-постановщик, мечтающий о режиссерском кресле, задумывает собственный мятеж, а Даль вместо организации работы на площадке предпочитает болтать с подругами и болтаться без дела. Самой же Генсбур начинает названивать присматривающая за ее ребенком няня с тревожными новостями. И только Гаспар Ноэ остается собой: вышедшие из-под контроля воображаемые съемки в «Вечном свете» он, пару раз кивнув Дрейеру, Фассбиндеру и Пазолини, стремительно переводит в почти средневековый гиньоль — со сжиганием звезд на костре и кульминационным эпилептическим припадком пришибленного стробоскопом киноязыка.
«Лента.ру»: Вы впервые вместе работали с Гаспаром Ноэ. Как это было?
Шарлотта Генсбур: Я очень давно хотела поработать с Гаспаром Ноэ. Он снимает замечательные фильмы. Но тут стоит оговориться, кстати: «Вечный свет» совсем не похож на кино в традиционном понимании этого слова. И снимался он тоже неконвенционально! Это же изначально была идея бренда Saint-Laurent, который пригласил известных людей искусства, таких как Гаспар, снять по короткому, длиной в пять-шесть минут, проморолику. Ноэ же пригласил меня и Беатрис Даль, зная, что мы обе часто сотрудничаем с Saint-Laurent, и развил поставленную перед ним задачу до вот такой, пятидесятиминутной киновакханалии. И знаете, это был чистый восторг. Мы снимали по ночам, нам была предоставлена полная, я бы даже сказала абсолютная свобода, на съемочной площадке собралась целая толпа божественно красивых людей, и мы все получали дикое удовольствие от процесса. Я жалела в итоге, что все было так скоротечно — мы, по-моему, в пять съемочных сцен уложились. С радостью бы так еще пару недель провела точно.
Кадр: фильм «Вечный свет»
А как этот процесс был устроен? Ноэ говорил, что у него даже сценария не было.
Да, всего пять строчек текста. Мы в сущности сочиняли, придумывали это кино на ходу. Это касалось всего — как реплик, которые мы произносим в кадре, так и референсов, которые Гаспар использовал в картине. Да и на самом деле, самой основы сюжета. Все идеи, от кого бы они ни исходили — от самого Ноэ, меня, Даль, ребят из съемочной группы — обсуждались и чаще всего оказывались реализованы. Я не припомню, если честно, других таких съемок в своей жизни — когда кино, по большому счету, рождалось на твоих глазах и при твоем самом активном участии с нуля. Но надо отдать Ноэ должное — у другого режиссера такая ситуация могла бы обернуться полным провалом, сумятицей и творческим тупиком. Он же невероятно креативный — и в то же время держит ситуацию под своим полным контролем. То есть, с одной стороны, полная свобода. А с другой — умение этой свободой пользоваться, управлять энергией, которую она порождает.
В «Вечном свете» вы играете Шарлотту Генсбур — при этом понятно, что между вами настоящей и экранной, конечно же, есть зазор. Как вы работали с этим пространством?
Ой, это так занятно — как будто бы играть саму себя! При этом очевидно, что на экране не я сама, это ведь решительно невозможно — ты перестаешь быть самим собой, как только оказываешься в объективе камеры. Думаю, даже в документальном кино так: любой человек в присутствии камеры неизбежно начинает его учитывать, подстраиваться, подыгрывать. Так что это была игра, да, причем в таком первичном, детском значении этого слова. И мне очень понравилось. Потому что природа этого проекта была такова, что мне по идее было достаточно просто существовать в кадре — но в то же время было, как вы правильно заметили, пространство для некоторой самоиронии. Точнее даже — иронии над тем моим образом, который уже давно сложился у публики. Я, если честно, даже не подозревала, что мне что-то подобное было так необходимо — ведь я живу на глазах у всего мира более-менее с самого рождения. И было здорово наконец это использовать в творческом ключе. Так что, конечно, эти отличия между мной в обычной жизни и мной в «Вечном свете» есть.
Я, например, в жизни намного вежливее с окружающими — а в фильме же от меня требовалось включать звезду
Вы с Беатрис Даль много рассуждаете в «Вечном свете» о кино и киноиндустрии. Насколько правдивы эти слова?
Полностью. В этих диалогах мы как раз импровизировали — а нет лучшего способа импровизировать в диалогах, как говорить правду. Надо, кстати, сказать спасибо Беатрис. Она настоящая болтушка, без тормозов, поэтому разговориться в диалоге с ней проще простого.
В «Вечном свете» на площадке начинается самый настоящий хаос. А в каких самых хаотичных съемках за свою карьеру участвовали вы?
Мне везло, надо сказать. Ничего подобного тому, что происходит в фильме Ноэ, я в своей карьере не встречала. Но знаете, тяжелых, трудных съемок было немало. Более того, я их часто сама и ищу. Мне нравится, когда съемки превращаются в интенсивный, глубокий опыт. Другое дело, что режиссеров, которые именно так работают, не так уж и много. Для этого нужно обладать особенным складом ума. Как, например, у Ларса фон Триера. Вот он абсолютно точно требует от тебя предельной интенсивности и ее в тебе даже культивирует. И мне это нравится. Нравится преодолевать себя. Нравится переходить в некое как будто сверхчеловеческое состояние. Я люблю сильные переживания. Работа с такими режиссерами, как фон Триер, мне их дает.
Кадр: фильм «Вечный свет»
Любопытно, что если фон Триер создает искусство, нередко исходя из очень мрачных, депрессивных внутренних состояний, то Ноэ в этом плане как будто бы его полная противоположность — для него съемки похожи на вечеринки, а кино на эйфоретик.
Я, кстати, понимаю, почему их так интересно сравнивать — оба по-своему заворожены насилием и воспроизводят его в своих фильмах. Но они и правда непохожи. Ларс — замечу сразу, что вообще не могу его судить, напротив, я очень ему благодарна и люблю его как режиссера и человека — действительно что-то такое в глубине себя выкапывает, перерабатывает и перерождает эту материю в кино. Я бы, кстати, не назвала его таким уж депрессивным — по крайней мере, в личном общении он такого впечатления не производит, а на площадке так и вовсе по-настоящему счастлив, потому что занимается любимым делом. Но да, ему очень интересен мрак в человеческой душе — а значит, у него наверняка бывают периоды исследования этого мрака, времена, когда он пропускает этот мрак через себя. Что до Гаспара, то я не так хорошо с ним лично знакома, мы пока всего раз работали вместе. Но он настоящий киноман, всем интересующийся, всем увлеченный — и по «Вечному свету» это видно, особенно в тех вставках классического кино, которые он делает.
Думаю, можно и сказать, что съемки для Ноэ — аналог вечеринки
Он получает огромное удовольствие от процесса, чувствует себя на площадке как рыба в воде — и эта страсть очень заразительна.
Центральная метафора в «Вечном свете» — это ведьминство. Ваши с Даль героини его обсуждают, в фильме внутри фильма, который снимает Даль, фигурирует сцена сожжения ведьм на костре, сам «Вечный свет» в итоге обращается психоделическим шабашем. Как вы для себя во время съемок эту метафору трактовали?
Конкретно во время съемок — никак: просто не было времени отстраниться и задуматься. Но постфактум понимание, конечно, пришло. Думаю, тут несколько трактовок, которые вполне сосуществуют друг с другом, возможны. Так, например, именно ведьмой, которую вот-вот сожгут на костре, нередко чувствуют себя как режиссеры, ощущающие давление продюсеров, инвесторов, группы, будущих зрителей, наконец. Да и актеры с актрисами тоже: от нас вечно всем что-то нужно, а на площадке эта нужда только интенсифицируется, иногда становясь невыносимой, обжигающей. А во-вторых, тема ведьм — прямой путь к разговору о женщине, ее месте в социуме и мире, гонениям на женскую природу. Ведь кем ведьма является, в сущности? Сильной, независимой, честной, отказывающейся следовать заданным ролевым моделям и соответствовать чужим предрассудкам женщиной. Женщиной, которая хочет решать за себя сама. А таких никогда не любили. А иногда и сжигали на кострах. Да! Кстати, гореть на костре совсем не страшно. Подавлять свою природу намного, намного страшнее.
Фильм «Вечный свет» (Lux Aeterna) уже вышел в российский прокат
