Летом 2019 года московская арт-рок-группа «Залпом» и хип-хоп-исполнитель Хаски (а также Юра Катовский из коллектива «Екатерина» и представители агентства mgmt.run) отправились в экспедицию по деревням в Афанасьевском районе Кировской области для изучения коми-пермяцкой культуры, русского быта, традиций, песен, а также суеверий и чертовщины. Одним из подитогов этой поездки стал иммерсивный спектакль «Деревня Московская», который артисты презентовали в сентябре в Москве — в нем под хоровые песни и дьявольские танцы персонажи дословно пересказывали, как на Руси проводили обряды, сватали, женили, провожали, хоронили. Показ, сопровождавшийся лекцией этнографа и композитора Сергея Старостина, выставкой предметов деревенского быта, инсталляцией с видеодневниками музыкантов из поездки, а также убойной рейв-вечеринкой с участием хора, стал одним из самых насыщенных столичных мероприятий месяца и собрал массу зрителей разных возрастов. «Лента.ру» узнала у авторов проекта, как проходила их поездка, какими мистическими историями с ними поделились жители деревень, где искать лешего и почему русский фольклор — это невероятно красиво.
«Лента.ру»: Как родилась идея отправиться в филд-трип за изучением национальных традиций?
Степан Привезенцев (вокалист/бас-гитарист «Залпом»): Мы все вместе ездили на Алтай в 2018 году с концертами и оказались под впечатлением от тех мест. Вернувшись в Москву, мы начали заслушиваться фольклором, изучать, что делал Старостин (Сергей Старостин — известный российский композитор, этнограф, собиратель и исполнитель русского фольклора — прим. «Ленты.ру»), и очень вдохновились его работой по фольклору. У нас как раз с его песни открывается альбом «Лес видит». В процессе работы над альбомом родилась идея поехать, посмотреть, что сейчас происходит с фольклором, что от него осталось.
А почему именно Афанасьевский район Кировской области?
Сережа Аполлонов (вокалист/аккордеонист «Залпом», режиссер спектакля): Дима Хаски познакомил нас с культурологами из общественного движения «Сельсовет» и из творческого объединения «Под облаками». Один из них, Арсений, по образованию не музыкант, он художник-реставратор, но ему интересна музыкальная традиция. Он посоветовал нам конкретную местность, дал контакт девушки, которая оттуда родом и тоже занималась этими исследованиями. Она нас там встретила и очень помогла — рассказала о местах, про локальные традиции, свойственные региону, с кем общаться, как общаться, что спрашивать, что не спрашивать.
Степан: Ученая, с которой мы консультировались, — выпускница Гнесинского училища, а в районном центре Афанасьево живет ее мать, которая занимается сохранением культурных традиций. Они нам много пели, рассказывали про коми-пермяцкие народные песни, знакомили с местной культурой.
Фото: Михаил Окороков
Что это вообще за места — маленькие или большие деревни?
Степан: Мы были в нескольких деревнях, и в каждой по-разному. Афанасьево — районный центр, там даже есть одна или две асфальтированные дороги. Но мы были и в деревне, в которой живут десять или семь человек, четверо из них — бабушки 80+ лет, которые с трудом вспоминали песни, истории и родной язык.
Сережа: Мы общались с человеком, который помогал этим бабушкам по хозяйству, и сам он живет в заброшенной деревне, совсем один. Там что-то сгорело, кто-то уехал. И он каждый день ходил три километра в деревню к этим бабушкам.
Степан: А у него в деревне дом прямо на отшибе, рядом с лесом. Стоит дом, а через метров 50 — лес, чаща. Его зовут Сергун. У него невероятный был голос, такой природный резонатор. Он низкий, широкий, звонкий одновременно! Мы просили его в лес нас отвезти, потому что он сам в целом очень интересный персонаж. Прям леший.
Сколько человек вам удалось опросить?
Степан: Навскидку человек 40, наверное.
Сережа: Сложно сказать. Мы были всего пять дней, но это была довольно интенсивная поездка. Мы не ставили задачу опросить какое-то число человек, нам важнее был добытый материал. А его мы получили очень много, собрали целый аудиовизуальный архив.
Степан: Один день мы общались с целым хором, это человек 10-15, а другой — ходили по домам, общались с одной-двумя женщинами.
Фото: Михаил Окороков
«В деревнях считают, что полночь — время чертовщины»
Какая история лично вас впечатлила больше всего?
Михаил Шамков (тромбонист «Залпом»): Одна бабушка, Прасковья Ивановна, рассказала мне историю из детства, произошедшую в начале 40-х: ей тогда было лет девять, она училась в школе, и в то время та деревня, где мы находились, была полностью окружена лесами. В этой деревне не было школы, она небольшая. Каждое утро эта бабушка ходила в школу в соседнюю деревню, которая располагалась в 8-10 километрах, довольно-таки далеко. За полтора часа она и еще две или три девчонки выходили. Весной-осенью нормально еще идти, потому что светает рано, а зимой совсем страшно — чтобы к восьми прийти, выходить надо в полседьмого, темно. И как-то раз ее подружки заболели, не пошли в школу. Прасковья Ивановна их ждала в условленном месте, но поняла, что не дождется, и пошла одна. Тропинка-то знакомая — все та же дорожка через лес. Идет она, идет. Часов у нее, конечно, не было — только туесок, пара тетрадок, да карандаш химический. Идет она и чувствует, что по ощущениям времени уже больше полутора часов прошло. Но не светает. Лес кругом, сугробы. И тут видит — справа, параллельно тропе, огоньки бегут. Раз пробежали — она дальше идет, думает, показалось. Два пробежали, три пробежали.
Она понимает, что это волки — там в те времена довольно много было волков, их только в восьмидесятые начали отстреливать, после нападений на людей
Ей все холоднее и холоднее, она слышит вой уже. А потом раз — и тепло вдруг становится. Она поворачивается и видит — дедушка стоит какой-то, седовласый, с длинной бородой, в какой-то холщовой материи. Стоит, смотрит на нее. «Заблудилась, девочка?» — «Да». — «Ну иди прямо, теперь не заблудишься». Развернул ее, в спину подтолкнул, она побежала, потому что сильно испугалась. Бежала-бежала, раз — к школе вышла. Оказалось, что за час всю дорогу прошла, которая полтора часа обычно тянется. Такая вот история.
Фото: Михаил Окороков
Степан: Была еще одна классная история, в деревне Московской нам ее рассказали, где живет ансамбль «Ниримдор». У них кто-то из бабушек-дедушек ходил в лес еще в детском возрасте. Там был мужчина, который вернулся с войны, пожилой старик. В какой-то момент он ушел в леса, стал отшельником. Местные говорили, что он летал — видели его в лесу, среди деревьев.
Сережа: Он не просто летал — он предсказал очень много. Он говорил, что города будут окутаны в паутину — типа провода. Он говорил, что люди без войны будут помирать как мухи, и что все будут говорить по каким-то приборам.
А вот я вспомнил историю, которую нам рассказала бабушка, Муза Андреевна из хора «Ниримдор», — потом, когда мы писали пьесу, она стала одним из основных персонажей. Она рассказала о своем деде или прадеде — тот по молодости был очень гулящим парнем, любил выпить и за девушками приударить. Ему очень нравилась девушка по имени Ульяна, которая никак не давалась ему. Но один раз внезапно согласилась — позвала в 12 часов на сеновал. Он никому ничего не сказал, пришел на сеновал, как велено. Ровно в 12 она приходит, проводят они ночь, все хорошо, очень ему понравилось, разошлись. И она ему говорит — на следующую ночь тоже приходи. Опять встретились, все понравилось, впечатления, круто. И на следующую тоже. А потом он утром к ней подошел, сказал, как ему здорово было, и позвал опять.
А она ему говорит: «Ты чего, совсем что ли? Я с тобой никогда не пойду, опомнись, что ты говоришь, совсем дурной что ли? Проваливай»
Он, расстроенный, пошел и пожаловался своему отцу на произошедшее. Отец ему говорит: «Ты никуда сегодня не ходи, ложись со мной спать, посмотрим, что будет». А сеновал этот прямо рядом с их домом. Вот ложатся они спать, наступает ровно 12 ночи, и на сеновале — грохот, гремит все, звуки какие-то страшные. Под утро все стихло. Они на следующий день пошли к священнику, все это место освятили, и священник говорит: «Все, больше она не придет. Но никогда ни о чем не договаривайтесь и никого не ждите в 12 часов ночи». И у них эта цифра, 12 ночи, проходит красной нитью по всему — нельзя ничего делать. Мне и другие знакомые, связанные с деревнями, рассказывали про похожую традицию, что их бабушки в 12 ночи даже есть запрещали. Потому что это время чертовщины.
Фото: Анна Холина
Спектакль, который вы привезли в Москву, полон весьма конкретных способов проведения различных церемоний — праздников, свадеб, похорон. Все эти вещи вы тоже из поездки почерпнули?
Сережа: Да, конечно, это все документ — актеры его просто пересказывают. Все, что связано с описанием обрядов, это то, что нам рассказывали. Спектакль построен таким образом: у нас есть сюжетная линия, которая необходима для того, чтобы связать несколько документов, описывающих реальные обряды. При этом никакого спектакля мы изначально не планировали — идея гораздо позже появилась, совершенно случайно. Вообще, это все какая-то магия.
Михаил: Да, спектакль вышел магическим. Знаете, как про спектакль «Мастер и Маргарита» говорят — что-то с актерами случается, кто-то умирает. У нас, к счастью, никто не умер пока что, все здоровы, да и с проблемами не очень мистическими мы столкнулись, но тоже много сложностей было! Ну и текст у нашей пьесы интересный, темный, черный. И он живет в нас.
«Если начнут говорить про нечистую силу, то омут взбаламутят»
Трудно, наверное, погружаться в русский мистицизм и самим не столкнуться с каким-нибудь подобным опытом?
Сережа: Степу украл леший (смеется).
Степан: Меня никто не крал на самом деле. Мы поехали в поездку с несколькими планами в голове, нам было в первую очередь важно собрать документальный материал, чтобы выложить на сайт «Планета Афанасьево», чтобы собрать такую библиотеку. А дальше появились производные, в том числе спектакль. И во время поездки мы еще подумали, что, может быть, получится сделать из этого сериал. И в нем может быть такой хук — меня похитил леший. Тут важнее, что когда мы снимали какие-то кусочки, гуляли в ночи, то пережили невероятный опыт — стало светать, мы оказались в большой низине, и висел густой туман. Настолько густой, что дальше трех метров не было видно.
Все окрасилось в розовые цвета, в оттенки, переходившие в фиолетовый, и вокруг ничего не видно — очень мистично было. Будто в какой-то эфемерной материи находишься
Сережа: А еще, мы, как только вышли в Кирове из поезда, чуть прогулялись, повернули голову, и на дешевом металлическом заборе…
Степан: ...висела реклама, и на ней была фотография счастливой семьи...
Сережа: ...и поверх этого была корявая надпись черной краской: «Сатана, ты пидор». Почему? Почему мы обратили на это внимание? Это не просто так все!
Степан: Мы когда людей расспрашивали, обязательный вопрос был про лешего — видели ли. И они очень неохотно рассказывали, что неудивительно.
Сережа: Вообще, когда мы туда ездили, изначально нас всех волновала мысль о какой-то нечистой силе. Я вот родился в Москве, всю жизнь рос в городе, никак ни с лесом, ни с деревней не связан. И меня все эти вещи мистические будоражили — черная сила, лешие, ведьмы, русалки. И одна бабушка нам рассказала — когда мы с хором беседовали, они очень неохотно общались на эту тему, и понятно, почему: они действительно все в это верят, и это действительно существует. Когда мы репетировали спектакль, я интересовался у творческого объединения «Под облаками» — а это все ученые, которые занимаются фольклором профессионально практически всю свою жизнь. И большинство из них родились где-то далеко от Москвы и с детства все эти традиции впитывали. Я у них спрашиваю: «Нечистая сила есть?» И они говорят: «Да, конечно есть». Я тоже в этом убедился после наших репетиций, я действительно в это верю. Мотивация бабушек не рассказывать про это очень проста — ты живешь на границе с лесом, а тут приезжают из Москвы какие-то модные упыри, которым по приколу послушать про леших. А они, если начнут говорить про нечистую силу, то весь этот омут взбаламутят. Москвичи-то уедут, а они там останутся. Но в какой-то момент вышла женщина, которая принялась их расспрашивать. И полились истории довольно кинематографичные. Как голова в бане отвалилась, и еще, и еще. Но я это рассказываю, только чтобы читатели поняли, что нечистая сила есть и с ней играться нужно только будучи умельцем.
Михаил: Но с нечистой силой можно и подружиться! Бесов можно не только гонять, но и хороводы с ними водить.
Фото: Анна Холина
«Это был хороводный рейв»
Расскажите про тонкости адаптации всего вами изученного в иммерсивный спектакль — вам вот, к примеру, каким-то образом удалось привлечь к этой теме крайне молодую публику.
Степан: В первую очередь это была аудитория «Залпом», плюс была хорошая медиаподдержка. Ну и сама история посвящена ночной жизни — и место проведения спектакля, и обстановка, и инфоповоды — и это было довольно круто, потому что собралась разношерстная аудитория. На спектакль даже моя бабушка пришла. Она закончила режфак ГИТИСа, ей понравился спектакль. И многие из молодой аудитории тоже говорили, что им понравилось.
Сережа: Я очень боялся критики Сергея Старостина, потому что мы не профессионалы, это наш первый подобный опыт. А Сергей Старостин — мэтр фольклора, который имеет право судить о нем и о том, что с ним делают, как обрабатывают. Очень часто, когда подобные вещи происходят в искусстве, это называется экспроприацией. Люди, которые действительно этому посвящают всю свою жизнь, к подобным вещам относятся очень недоверчиво. А ему понравилось! Он сказал, что это неплохая работа.
Лю Павлинова (представительница компании mgmt.run): Мы делали мероприятие для себя в первую очередь. И хотели сделать его осмысленным, осознанным, хотелось как-то использовать накопившиеся материалы. И когда ты обращаешься к корням — а они есть у всех, у каждого, — то это отзывается в людях. В ночной части мероприятия мы водили хороводы, это был какой-то хороводный рейв. Мы пели песни под баян. Корни дают о себе знать! Мероприятие проводилось под эгидой Jager Night Embassy, и оно посвящалось трансформации ночной жизни (мы все стали немножечко изощреннее, нам подавай что-то особое). И мы подошли комплексно к этому, хотели и спектакль, и выставку, и концертом удивить. Плюс аудитория «Залпом» пришла — такой вот комплексный подход помог нам привлечь людей.
В массовом сознании вроде как укоренилась мысль о том, что вот эта самая народная культура вымирает вместе с деревнями, забывается. Вы рассматриваете вашу деятельность как просветительскую?
Сережа: Конечно! Мы с Мишей работаем в театре, и туда очень редко приходят молодые люди. Как правило, современный театр — «для своих», кружок такой типа. А здесь так получилось, что явилась куча разных людей. Вообще, весь проект изначально сугубо просветительский — мы собирали эти истории не для того, чтобы показать, какие мы все из себя модные, а потому что это важная тема.
Степан: Мы говорим о том, что фольклор умирает и важно его сохранять. Мы хотим просто знакомить с ним людей. И в целом это, наверное, просветительская деятельность. Наше мероприятие началось с лекции Сергея Старостина, после чего был спектакль, а затем — вечеринка, но в ней тоже присутствовал фольклор. Музыкальное сопровождение было супер-эклектичным. Как-то получилось и правильно подать, и не очень сильно загрузить людей. Многие, я думаю, ушли с ощущением того, что что-то для себя новое почерпнули.
Сережа: Хороший пример — участники творческого объединения «Под облаками» были в шоке от такого огромного числа слушателей не из их аудитории. Их выступление — это был массовый рейв без баса, невероятная штука.
Степан: На главной сцене было человек 500, может, и 200 из них просто пустились в хоровод. А после этого — очень важно — на концерте еще было человек 40 фанатов объединения «Под облаками», которые ездили в их фолк-лагеря и знали много песен и частушек. И они знали, как правильно танцевать. И в какой-то момент мы под песню «Люли-люли» в четыре стенки ходили друг на друга на главной сцене и кланялись друг другу.
Сережа: А потом они закончили выступление, эти люди вышли на улицу, и полтора часа минимум продолжали петь. Это были не просто фанаты, это такие же люди, которые слушают народную музыку, у них есть свои локальные группы, кто-то более известен, кто-то менее, и они все вот так развлекаются. Стояли в кругу, пели песни, медленно расходились.
Фото: Анна Холина
Наверное, еще важен тот факт, что у нас мало кто такое делает — а если и делают, то это скорее какая-то попса вроде ансамбля Надежды Бабкиной.
Сережа: Да, ряженые. Но мы не хотим никого обижать, каждое творчество имеет место быть.
Михаил: Надежда Бабкина профессионал, конечно, и в любом случае знает фольклор. Другой вопрос, что это транслируется все таким образом, что просто выглядит кринжово. И относятся к этому соответствующе.
Сережа: Нужно еще сказать, что довольно пагубное влияние на все это наследие имел Советский Союз — и у зрителя сложилось понимание, что народное творчество — это что-то между советской популярной песнью и какими-то народными мотивами. Нечто массовое.
Степан: Наш спектакль — такая же переработка фольклора на самом деле. Но мы постарались свести к минимуму влияние на него Советского Союза.
Вы упоминали деревенский ансамбль «Ниримдор». Какую роль он сыграл в проекте?
Лю: Ансамбль мы еще привозили в Москву на концерт Хаски в «16 Тонн». Этот ансамбль сохраняет какие-то свои традиции, они живут в этом регионе, они нас консультировали. Если вы были в инсталляции «Сарай», то могли видеть запись застолья с их участием. Эти люди нас сильно вдохновили.
Виталий Белов (представитель mgmt.run): Я вошел в проект, когда Дима Хаски показал материал из этой экспедиции и попросил помочь его смонтировать. Там была куча невероятного материала, в том числе как ребята искали лешего. Мы с Димой обсуждали его концерт и решили привезти этих бабушек. Когда ансамбль выступил, аудитория Хаски брала у них автографы, фотографировалась с ними, они были как звезды. Для бабушек это была невероятная поездка, они никогда не были в Москве. Вот их внуки, которые знали Хаски и следили за соцсетями, вообще не поняли, что произошло — представьте, вы знаете Хаски, и тут ваша бабушка выкладывает с ним совместное фото из деревни. Когда мы их провожали на перроне, то чуть не плакали.
Степан: Причем познакомились мы совершенно случайно — даже не подозревали, что они станут главными героями нашей поездки. Деревня Московская лежала на нашем маршруте, там есть музей коми-пермяцкой культуры, который бабушки делают буквально своими руками, самостоятельно, и дом культуры, в котором мы давали друг другу концерты. В итоге в деревню Московскую мы ездили два раза, потому что в наше первое посещение ансамбль не смог вспомнить многих песен на языке коми, они попросили нас приехать во второй раз, чтобы у них была возможность подготовиться. Поскольку все они дети войны, они много рассказывали о влиянии Советского Союза на фольклор и их отношение к культуре. При Сталине была проведена всеобщая электрификация, в каждой появилось радио, из-за чего сильно размылись границы региональной обособленности песни и появился феномен песни советской.
Сами бабушки мне рассказывали, что при Советском Союзе стеснялись и петь, и говорить на языке коми, потому что это считалось непрогрессивным
И они сейчас что-то пытаются вспоминать, записывают это в тетрадочки. Вот они и попросили нас приехать во второй раз, чтобы хотя бы смогли повторить, что у них там записано, и познакомить нас с коми-пермяцкими песнями. Мы вернулись, это был последний день поездки, и прямо перед отъездом в час дня при 30-градусной жаре пили с ними теплую водку на прощание. Они удивительно искренние, они толкают всю эту тему своими силами, чтобы сохранить свою культуру. А еще они нам матерные частушки пели! (смеется)
Фото: Михаил Окороков
Сколько, хотя бы примерно, лет этим традициям?
Степан: Очень тяжело сказать, насколько далеко во времени все это уходит, — это же не документы с датировками. Фольклор в целом — жизнеописание. К примеру, есть песня — она, конечно, довольно советская — про Катю-пастушку. И эта песня какие только изменения не переживала: есть советская песня про комсомольца Андрюшку, есть про городского чернобрового красавца Андрюшу. Нам рассказывали то, что рассказывали им их бабушки; подразумевается, что это им рассказывали их прабабушки, но точных дат, чтоб сказать, что это на три века назад уходит, нет.
Ну и еще деревня Московская — это не старая деревня, ее в Советском Союзе построили. Были починки, такие маленькие родовые деревушки, где живут одна-две семьи, и когда пришла советская власть, начали появляться колхозы, эти починки стали сселять. Все смешалось-перемешалось, ну и Советы большой культурный пласт вырезали. Поэтому датировки тяжело определить.
Какое будущее у вашего спектакля? Будут ли еще показы или что-то новое в этом же направлении?
Лю: Мы как раз начали это обсуждать — хотим продолжать его ставить. Подробности будут позже, но он обязательно повторится.
Сережа: Нет возможности это бросать — такая огромная работа проделана. Мне уже звонили с одного фестиваля, попросили сыграть спектакль. Ведем переговоры с большим количеством площадок. Предложений сыграть спектакль, конечно, пока не очень много, но они есть. И мы хотим его играть. Предполагаю, мы будем играть его всю весну. И он, безусловно, изменится, доработается, станет чуть сложнее. Может, станет интереснее кому-то. Станет чуть лучше.
Михаил: На прощанье скажу — добро и свет победят любую нечистую силу и магию. Но помните, что с нечистой силой можно договориться!