14 января на Apple TV+ выходит «Макбет» Джоэла Коэна с Дензелом Вашингтоном и Фрэнсис Макдорманд. «Лента.ру» посмотрела фильм и попыталась разобраться в том, как Коэн, впервые в карьере взявшийся за режиссуру отдельно от брата Итана, сумел создать едва ли не самую впечатляющую версию шекспировской трагедии.
Из темноты раздается голос, на разные лады обсуждающий сам с собой грядущую встречу с шотландским воякой Макбетом. Голос принадлежит трем ведьмам (всех играет невообразимая Кэтрин Хантер), а Макбет (Дензел Вашингтон) вот-вот появится на горизонте со своим боевым товарищем Банко (Берти Карвел). Эти потрепанные мужчины только что одержали победу над норвежцами и ирландцами и теперь бредут, ожидая получить заслуженные почести от короля Шотландии Дункана (Брендан Глисон). Но прежде путь им преградят ведьмы, которые посулят Макбету титул кавдорского тана и королевский престол, а детям Банко — основание новой царственной династии. Действительно, получив во владение Кавдор, Макбет напишет жене о предсказании. Вскоре в их замок пожалует король, и немолодые супруги замыслят, а потом осуществят его убийство, запустив тем самым трагический, сводящий всех участников с ума механизм, уже долгие годы не дающий покоя режиссерам и шекспироведам.
Кадр: фильм «Макбет»
«Макбет» и вправду одна из самых загадочных шекспировских трагедий. Она не ложится в русло чистой условности (как «Гамлет» или «Ромео и Джульетта», повествующие о странах, в которых ни автор, ни его современники-зрители никогда не бывали). Не получается пристегнуть «Макбета» и к циклу «Хроник», поскольку материал здесь не столько история, сколько легенда (как, кстати, и в «Гамлете»). Однако наличие в ней вполне реальных и достоверных деталей путает карты, сбивает постановщиков с толку. Речь идет о шотландцах — то есть народа, как минимум территориально близкого Шекспиру. Но время действия — XI век, почти за 600 лет до первой публикации трагедии. То есть примерно так же далеко, как до Дании или Италии.
Кадр: фильм «Макбет»
Иными словами, «Макбет» настаивает на интерпретации, требует от режиссера стать соавтором — причем не кого-нибудь, а самого Шекспира. Задача, что и говорить, амбициозная, а потому соблазнительная — экранизации и новые инсценировки истории кавдорского тана выходят с бесперебойной регулярностью. В попытках восстановить недостающий контекст постановщики вынуждены искать художественные методы создания пространства действия. Как правило, в этой игре они проигрывают. Даже великий Орсон Уэллс, сделав главной темой своего (толком незаконченного) фильма паранойю, кажется, скорее использовал Шекспира как повод для собственного высказывания, а не интерпретации оригинала. Из недавних неудач можно вспомнить мегаломанский фильм Джастина Курзеля, который попытался поставить шекспировский текст в духе грязного фэнтези-реализма имени «Игры престолов». В итоге причинно-следственные связи (и без того таинственные) повисали в воздухе, заставляли ритм фильма буксовать и спотыкаться.
Для гениального пересмешника Джоэла Коэна «Макбет» стал не только первым сольным проектом, но и крайне личной работой — сыграть леди Макбет было давней мечтой его великой супруги Фрэнсис Макдорманд. Задним числом кажется, что лучшего сольного дебюта режиссер-интеллектуал и выдумать не мог. Ведь как еще утвердить свою режиссерскую состоятельность, как не постановкой текста одновременно классического и невероятно трудного, требующего подлинного авторского видения? Коэн сделал по сути всего два допущения. Первое и главное — возраст героев. Второе — мера условности пространства, позаимствованная у немецких экспрессионистов и в то же время надежно отсылающая к «Седьмой печати» Ингмара Бергмана.
Последнее неудивительно — вся пьеса это, в общем, и есть обреченный шахматный матч со смертью или, вернее, с судьбой.
Или нет? Шекспировская трагедия не дает точного ответа на вопрос о причинах макбетовых злоключений. Неизвестно, что стало толчком для низвержения шотландского вояки. То ли соблазнительные предсказания хитроумных ведьм, то ли судьба, которую они не столько напророчили, сколько прочли в завываниях ветра и вороньем грае. Коэн и Макдорманд заряжают действие еще одной туго сжатой пружиной. Для старых и бездетных Макбета и его жены пророчество о престоле — самый что ни на есть последний шанс, воздаяние за заслуги, вероломность исполнения которого уравновешена некой высшей справедливостью. Макдорманд говорит, что они с Вашингтоном играли своих героев, будто бы это Ромео и Джульетта, избежавшие суицида. Это очень точное определение: коэновский «Макбет» — это игра страстей, в которой рифма кровь — любовь выглядит изящной благодаря обесцвеченности изображения.
Кадр: фильм «Макбет»
Контрастная резкость кадра здесь парадоксально помогает удержаться от запальчивых крайностей в интонациях повествования. Картина стремительно, но плавно погружает зрителя в сюрреалистический мир, где живописная натура почти неотличима от экспрессионистских декораций. Тут-то и выясняется, что именно сюрреализм очень к лицу мятущемуся шекспировскому герою. Сновидческий ритм размывает мотивации — Коэн, к счастью, оживив классических героев вспышкой страсти, удержался от однозначных трактовок их судеб. Ближе к финалу Джоэл показывает, что хорош не только в декоративных видах искусства, но и в постановке боевых сцен, от которых захватывает дух. Никакой морали тоже не будет — это, пожалуй, то, что связывает «Макбета» с прочими коэновскими картинами. С другой стороны, какая может быть мораль у страшной сказки, в которой нет ни одного по-настоящему положительного персонажа? Ну а кто слушал — молодец.
Фильм «Трагедия Макбета» (The Tragedy of Macbeth) выйдет на Apple TV+ 14 января