На русском языке в скором времени выйдет книга Эндрю Мортона, одного из самых известных биографов знаменитостей и британской королевской семьи, «Елизавета и Маргарет», посвященная отношениям сестер Виндзор. С разрешения издательства «Бомбора» «Лента.ру» публикует фрагмент текста.
В одной из своих первых и, по мнению многих, спорных речей 23-летняя принцесса Елизавета, обращаясь к молодым женам, членам Союза матерей, в Центральном зале Вестминстера, осудила развод и приветствовала приверженность аудитории святости брака. Назвав разбитые семьи причиной сломанных детских судеб, Елизавета заявила: «Мы можем не сомневаться, что развод и разрыв семьи составляют одно из самых больших несчастий современного общества».
Ее традиционалистское заявление подлило масла в полемику о драконовских законах о разводе. Принцессу осудили сторонники либерализации существующего законодательства. «Вред для детей может быть еще большим, чем при разводе, если дома оба родителя находятся в постоянном конфликте», — высказала свое мнение председатель комитета по реформе закона о браках.
Несмотря на критику, король и королева полностью поддерживали точку зрения дочери. Королевский советник писал: «Короля Георга и королеву Елизавету совершенно устраивали взгляды дочери на брак и семью, так как они их разделяли».
Три года спустя Елизавета стала главой государства, допускавшего развод только в чрезвычайных обстоятельствах. Елизавета также возглавляла церковь, которая категорически отрицала развод. Королева представляла собой живое олицетворение противоречия: официально она отрицала развод, но ей также не хотелось нести ответственность за отказ в помощи стремившейся к счастью сестре.
Близкая подруга Маргарет вспоминала, что королева «была решительно настроена против любого давления на принцессу Маргарет, которая, по ее мнению, должна была сама решить, что ей делать». Таким образом, Елизавета не влияла ни на одну из сторон. Она знала, что Маргарет как истинной и убежденной христианке предстоит внутренняя борьба с религиозными последствиями брака с разведенным.
Могла ли она решиться на гражданскую регистрацию вместо церковного венчания? Маргарет делилась сомнениями со своим близким другом преподобным Саймоном Фиппсом. Мягкий и добросердечный клирик хорошо знал принцессу по тому времени, когда его отец служил церемониймейстером при дворе умершего короля. С ним она посещала охотничий бал и другие торжества.
В этот период ожидания и неопределенности ее друг, назначенный капелланом Тринити-колледжа в Кембридже, стал ее доверенным советчиком. Кроме того, она посещала группу по изучению Библии и еженедельные постконфирмационные занятия в приходе собора Святого Павла в Лондоне преподобного «Джока» Хендерсона.
Королева Елизавета и принцесса Маргарет на скачках
Фото: Anwar Hussein / Getty Images
Прагматичное решение королевы не вмешиваться и дать событиям развиваться своим чередом обеспечило хотя бы внешне видимость семейного единства. Во время Королевских скачек в Аскоте летом 1953 года сестры, обе в ярких косынках, весело неслись вдоль Королевской мили, пустив своих лошадей в бешеный галоп. К удивлению многих, Маргарет победила.
Лето в Балморале в том году было важным, так как в ноябре королева и принц Филипп должны были отправиться в давно откладывавшееся турне по Австралии и Новой Зеландии. Королевская пара оставляла детей на полгода, до следующего мая.
Однако отдых в тот год не принес никакой радости. Погода стояла отвратительная. Чарльз лежал в постели с ушной инфекцией, у его сестры держалась температура. Маргарет, в черной тоске по возлюбленному, пребывала не в духе и отказывалась принимать участие в шарадах и охотничьих застольях. По ее приглашению в течение двух недель северное уединение с ней разделял преподобный Фиппс.
В письме к Сасс Дуглас, написанном в Балморале в октябре 1953 года, Маргарет изливала свое негодование по поводу журналистов: «Благодарю тебя за поддержку в отношении мерзкого поведения прессы. Это было довольно тягостно, особенно после триумфальной коронации и потом, после поездки в Родезию. Надеюсь, что хоть ваши газеты, по крайней мере, утихомирились. Мне, конечно, неизвестные благожелатели прислали миллионы вырезок... проблема в том, что ни одна из них не забавна, а ведь для этого, собственно, они и пишутся!»
Принимая во внимание разговоры о разладе в семье, сестрам приходилось просчитывать каждый шаг, большой или маленький, на минном поле пристального внимания прессы к роману Маргарет с Таунсендом.
В это лето, например, королева позаботилась о том, чтобы ее мужа назначили регентом в случае ее смерти в первые годы правления. Это меняло ранее установленный порядок, по которому Маргарет занимала позицию регента до совершеннолетия принца Чарльза, которому в то время исполнилось четыре года.
В секретном меморандуме для глав Содружества на встрече в Лондоне 19 июня королева дала понять, что этот шаг не означал разлада между ней и сестрой и что это ни в коей мере не свидетельствовало о понижении роли Маргарет. В меморандуме она писала: «Этот шаг королевы был поддержан другими членами королевской семьи, в особенности принцессой Маргарет».
Однако среди правительственных министров существовали совершенно безосновательные опасения, что решение связано с личной жизнью принцессы Маргарет и, таким образом, даст новую пищу пересудам. Похоже, решение королевы было холодно встречено премьер-министром. Он ясно намекал, что «совершенно сочувствует позиции членов парламента», которые не очень желали видеть Филиппа в этой важной должности.
В ноябре, после очень неудачного лета, Маргарет, казалось, приободрилась. Сестры попрощались со слезами на глазах в Лондонском аэропорту, и Маргарет пообещала позаботиться о Чарльзе и Анне. Лишившись Елизаветы на такой длительный срок, Маргарет, по словам подруги, оказалась «совершенно потерянной и одинокой». Рядом не было близкого члена семьи, с которым она могла бы обсудить свои сердечные дела. С матерью она почти не разговаривала, поскольку та встала в обычную позу страуса и оказалась «совершенно далекой и недоступной».
Чувство опустошения и заброшенности только усиливалось после разговоров с преподобным Фиппсом. Она находила утешение только в одном — через два года, 21 августа 1955-го, ей исполнится 25 лет, и она получит возможность выйти замуж без согласия сестры. По крайней мере, согласно одному источнику, перед отъездом в Брюссель Таунсенд сделал предложение Маргарет.
Биограф Энн Эдвардс, которая подружилась с Таунсендом, вспоминала: «Маргарет приняла предложение о браке, который мог состояться, как они надеялись, сразу после 21 августа 1955 года, по достижении ею 25-летия».
В своих подробных мемуарах «Время и шанс» Таунсенд очень уклончив относительно времени и места своего предложения, он также не упоминает, дарил ли он ей кольцо или какой-либо другой предмет, указывавший на потенциальный союз. Он весьма сдержанно сообщает: «Брак на тот момент казался наименее возможным из решений; в любом случае перспектива стать членом королевской семьи казалась непостижимой моему уму. Ни принцесса, ни я понятия не имели, каким образом мы могли бы соединить наши жизни».
Хотел этого Таунсенд или нет, но он стал самым знаменитым военно-воздушным атташе в мире. Не было ни одного дня, чтобы его не поджидала группа фотографов на пороге его скромного жилища в Брюсселе для очередного снимка тоскующего летчика. Без тени иронии его окрестили «самым одиноким человеком в Брюсселе», и пресса сопровождала его из дома в британское посольство и обратно.
На досуге он внимательно читал Библию, обсуждал теологические вопросы со своим другом-католиком и брал уроки любительской верховой езды. Худощавый по природе, он дополнительно сбросил вес, чтобы участвовать в скачках в качестве жокея-любителя. Во время одного конного соревнования он наблюдал за одной из участниц, талантливой девочкой-подростком Мари-Люс Жаман, когда она вдруг упала, чуть ли не прямо ему под ноги. После того как она пришла в себя, Таунсенда представили ей и ее семье. В то время ей было 14 лет — именно столько было принцессе Маргарет, когда Таунсенд впервые ее встретил. С пышной копной волос на голове и смышленым взглядом она представляла собой копию принцессы, которую он оставил в Лондоне.
Кроме этих развлечений, ему приносили радость письма от сыновей и Маргарет. «Наш собственный мир, — жаловался он, — представлял собой вакуум, который предстояло заполнять изо дня в день, и к нему присоединялась тоска по ночам».
Редкая неделя обходилась без фотографии или истории в британской или американской прессе. Самыми болезненными были выдумки по поводу «последней пассии» Таунсенда, которая, конечно, представляла собой некую прекрасную графиню из Европы. Пресса вынуждала его контролировать каждый шаг, и он опасался какого-нибудь компрометирующего снимка.
Бывший летчик внимательно следил за тем, как и с кем он общался, каким бы невинным ни был предмет разговора. Ненароком оброненная фраза на коктейльной вечеринке или за ужином могла оказаться в колонке сплетен или, не дай бог, на первой полосе.
Принцесса Маргарет (в коляске) и принцесса Елизавета на прогулке в сопровождении нянь
Фото: Bettmann / Getty Images
Постоянные пересуды заставляли Маргарет ограничивать свою общественную деятельность. Она с огромным нетерпением ожидала исполнения своей давнишней мечты посетить США. Уже давно подруга Шарман Дуглас разожгла ее интерес, и теперь она стремилась увидеть страну своими глазами. Однако после консультаций во дворце и министерстве иностранных дел было решено, что поездку лучше отложить, так как американская пресса имела более шумную и скандальную репутацию, чем почтительная британская. Маргарет, конечно, испытала острое разочарование, но ей совершенно не хотелось слышать бесконечные вопросы крикливых репортеров о своем романе.
В феврале 1954 года, когда австралийское турне сестры было в полном разгаре, Маргарет писала Шарман Дуглас, что ее визит отменен — к ее большому облегчению. «Все, включая меня, понимали, что в данный момент лучше не ехать. Я думаю, что это разумно, потому что неловкости для всех и особенно для меня не избежать, если ваша чудесная пресса начнет задавать вопросы. И поэтому я здесь, и я уверена, что ты поймешь или будешь иметь представление о том, что я имею в виду. Я буду чрезвычайно признательна, если ты ничего не скажешь даже своей дорогой семье».
Таким образом Маргарет хотела обезопасить себя от нападок прессы, но она также понимала, что сплетни и пересуды в случае ее поездки отвлекут внимание и могут затмить исторический визит сестры в Австралию. То, что она думала сначала о сестре, а потом о себе, свидетельствует о ее растущей сознательности и зрелости.
Турне королевы оказалось чрезвычайно напряженным. Вместе с принцем Филиппом они проделали путь в 43 000 миль по морю, воздуху и железной дороге. Во время поездки королева выступила с речами 102 раза. Для сравнения: королева Мария за свою жизнь выступила публично только дважды
Более 13 000 людей были лично представлены королеве Елизавете. Статистика наглядно демонстрирует, как сильно изменилась монархия со времени правления короля Георга V и королевы Марии, которые обычно дефилировали мимо своих подданных в запряженном лошадьми ландо.
Дистанция между сувереном и его народом значительно сократилась во время короткого пребывания на престоле Эдуарда VIII. Будучи еще принцем Уэльским, он не уставал встречаться и приветствовать тысячи своих будущих подданных и много ездил по стране. Георг VI практиковал более закрытый стиль общения в послевоенные годы, особенно во время поездки в Южную Африку.
Как и при подготовке к коронации, полугодовое турне еще раз продемонстрировало профессионализм и твердость королевы, которая подготовилась к марафону, а не к спринту.
С собой она возила картотеку с именами, титулами, родом занятий и даже анкетами тех лиц, с которыми ей предстояло встречаться. Беспрецедентный королевский забег, состоявший из речей, пожатий рук, осмотров войск, приемов, банкетов, открытий сессий парламентов и культурных мероприятий, поставил рекорд.
Ее замучили постоянные рекомендации быть поживее, а не представать перед подданными «восковой фигурой, которая может двигаться и разговаривать», как ее порой называли. Существовала договоренность, что в середине поездки австралийская телегруппа снимет королеву среди дикой природы во время краткого воскресного отдыха у водохранилища О’Шаннасси в штате Виктория, где королеве с мужем предоставили коттедж для официальных визитов.
Оператор включил камеру, и, когда дверь дома открылась, он приготовился к выходу королевы и ее мужа, но не тут-то было.
Из дома внезапно выскочил принц Филипп, преследуемый разгневанной женой. Ему вслед полетели теннисная ракетка и теннисные туфли. Затем королева затолкала мужа обратно в дом и захлопнула за собой дверь
Фантастические кадры приоткрыли завесу над эмоциональной стороной королевского брака. Через несколько минут появился пресс-секретарь королевы коммандер Ричард Колвилл и потребовал у старшего оператора, Лоха Таунсенда, отдать ему пленку, что тот и сделал. Еще через несколько минут вышла королева с извинениями. Она сказала съемочной группе:
«Прошу прощения за эту маленькую интермедию, но, как вы знаете, они случаются в каждой семье»
Этот эпизод не только приоткрыл окно в частную жизнь королевской пары, но и послужил доказательством уважительных отношений между прессой и дворцом. Вопроса о демонстрации пленки никогда не возникало, ее тут же уничтожили.
Королева (слева) и ее младшая сестра принцесса Маргарет во время парада в Лондоне
Фото: Martin Keene / PA Images / Getty Images
Триумф исторического визита был полным, королева уверенно входила в роль суверена и главы Содружества на глазах всего мира. Королевская чета встретилась с детьми на борту новой королевской яхты Britannia, где Чарльз и Анна довольно церемонно пожали родителям руки. В другие времена эта сцена могла бы стать свидетельством прохладного и отстраненного отношения королевы к своему материнству.
После 174 дней отсутствия, 5 мая 1954 года Елизавета и Филипп прибыли в Лондон, проплыв под Тауэрским мостом. Их встретили пышной церемонией, и толпы людей, невзирая на пронизывающий ветер, с искренним энтузиазмом приветствовали королевскую чету на пути к Букингемскому дворцу вдоль Молла.
Повсюду ощущались облегчение и радость — молодая королева вернулась домой. По словам очевидца, всем казалось, что «она вернулась из шестилетнего, а не шестимесячного путешествия, а страна в это время находилась в руках иностранных оккупантов».