«Наблюдение было тотальным» В СССР маниакально искали шпионов Запада. Как за иностранцами охотился КГБ?

Весной 2023 года в Екатеринбурге задержали американского журналиста Эвана Гершковича. Российские власти подозревают его в сборе сведений, составляющих государственную тайну, а в США якобы активно ищут «россиян-шпионов», чтобы обменять их на находящегося под стражей соотечественника. В XX веке иностранные корреспонденты неоднократно становились мишенями для охоты советских спецслужб: их обвиняли в клевете на советский строй, уличали (впрочем, порой небезосновательно) в шпионаже, сборе информации для разведок других стран. О том, как КГБ следил за заезжими репортерами и искал среди них лазутчиков, «Ленте.ру» рассказал историк, автор книги «Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917-1956» Леонид Максименков, изучавший архивы на эту тему.

«Журналистов интересовало состояние здоровья советских лидеров»

«Лента.ру»: Как часто для работавших в СССР иностранных корреспондентов журналистская деятельность была лишь прикрытием?

Максименков: Формы и методы работы журналистов и разведчиков схожи, а нередко просто одни и те же. Им свойственны широкие контакты с людьми, неуемное любопытство, бесконечные путешествия и тяга к задаванию вопросов. Россия всегда, а после Октябрьской революции особенно, притягивала внимание иностранных разведок и корреспондентов. Логично, что многие из них действительно оказывались шпионами.

Например?

В мае 1920 года, перед наступлением РККА на польском фронте, зампред ВЧК Вячеслав Менжинский и [управделами этой спецслужбы] Генрих Ягода сообщили ЦК РКП(б) о зафиксированном факте передачи переводов протоколов недавнего съезда большевистской партии одному британскому журналисту. Источник утечки был выявлен быстро, Особый отдел сообщил ЦК, что «один из корреспондентов английской буржуазной прессы Клейтон получил от сотрудника Третьего интернационала Кобленца переводы протоколов партийного съезда, уплатив за это девять тысяч рублей».

Что сделали чекисты?

Предложили в качестве одного из условий победы в борьбе со шпионажем ограничить инкорам возможность общения с Третьим интернационалом. Еще появилась идея создать при Наркомате иностранных дел специальный орган, в котором бы собирали информацию об иностранцах. Так сто лет назад появился Отдел печати НКИД-МИД СССР. С изменениями он существует по сей день. Отдел выдавал иностранным журналистам аккредитации, проводил для них брифинги, встречи и пресс-конференции, экскурсии по стране и даже организовывал их быт.

Надо полагать, при тесном сотрудничестве с советской разведкой?

Разумеется. Не случайно при жизни Иосифа Сталина и после его смерти все важнейшие инициативы о деятельности инкоров с предложениями конкретных действий при подаче их в Политбюро подписывали совместно руководители КГБ и МИД.

Многие ли действительно вели разведдеятельность или публиковали заведомо ложную информацию?

Одним из самых знаменитых американских корреспондентов в СССР был Вальтер Дюранти. Он возглавлял бюро New York Times в Москве, прожил в СССР много лет и заслужил славу титана журналистики. Даже удостоился чести взять интервью у Сталина. Поначалу его карьера у нас складывалась непросто. 25 октября 1925 года Политбюро по докладу замнаркома [по иностранным делам Максима] Литвинова приняло решение выслать Дюранти за «злостную клевету на деятелей советской власти». Правда, через два дня решение отменили, что случалось нечасто. С тех пор в личных делах инокорреспондентов в СССР слово «клевета» стало одним из основных обвинений.

В архиве Политбюро даже появились соответствующие разделы — «Антисоветские измышления и сообщения иностранной прессы» и «Высылка инокорреспондентов». Уличенные в «несовместимой со статусом корреспондента деятельности» журналисты обычно высылались за пределы СССР. В этом их судьбы мало отличались от участи провалившихся иностранных дипломатов.

Как в СССР готовились к приему журналистов из-за рубежа?

Перед въездом в страну на каждого из них составлялась справка-объективка, даже если он приезжал как турист или был у нас проездом. Например, в документе, составленном в 1951 году на Сайруса Сульцбергера, отмечалось, что он «систематически печатает враждебные Советскому Союзу высказывания и клеветнические измышления», грубо извращает факты, высказываясь о советской политике в Германии. Указывалось и о шпионских связях корреспондента. В общем, Сульцбергера в этой справке прямо называют открытым врагом СССР и поджигателем войны, тесно связанным с американской разведкой.

Как же такого субъекта допустили в Советский Союз?

В итоге и не впустили, вмешался [первый заместитель министра иностранных дел Андрей] Громыко. Он рекомендовал не отвечать на запрос Сульцбергера о визе.

Как это объяснялось?

Как правило, въездные визы давали постоянным корреспондентам иностранных газет, а желающим приехать на короткий срок часто отказывали. В Париж полетела шифровка на имя посла СССР [Алексея] Павлова: «Виз выдавать не следует. Ответ на их обращение затяните. А. Громыко». Тем не менее, прекрасно зная о связях Сульцбергера с ЦРУ, Кремль через некоторое время все-таки разрешил ему работать в Москве корреспондентом New York Times.

Госбезопасность, партийные секреты, обороноспособность государства — какие еще вопросы могли интересовать иностранных корреспондентов?

Состояние здоровья советских лидеров.

В начале 1960 года в Москве появилась корреспондентка France Soir Клод Дэй.

Что интересовало француженку?

Встретившийся с ней гендиректор ТАСС Николай Пальгунов записал ее слова: «Мою газету интересует, как протекает болезнь председателя Совета Министров Никиты Хрущева. Интересуют детали: предписан ли ему постельный режим, госпитализирован ли он или же остается у себя на квартире, где именно — в городе или на даче, готовит ли ему его супруга Нина Петровна чай, пьет ли Никита Сергеевич чай с лимоном или вареньем. Однако на вопросы обо всем этом я слышу лишь один ответ: "Не знаем". Вчера я спросила по телефону [зятя Хрущева, главного редактора "Известий" Алексея] Аджубея, в городе или на даче находится сейчас Хрущев. Аджубей ответил, что он не знает».

«Сталин относился к инокорреспондентам с некоторой брезгливостью»

Каков был уровень наблюдения за инокорреспондентами со стороны органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ?

Тотальным, менялись лишь технические средства контроля. Так, во время голода 1921 года в Поволжье у нас разрешили работу Американской администрации помощи, приехало много журналистов. Тогда Владимир Ленин лично дал указания подготовить органы надзора и осведомления за иностранцами. Сообщения инкоров копировались на Центральном телеграфе в Москве, а опубликованные за границей материалы переводили на русский и в специальных бюллетенях передавали советским лидерам. Внимательно изучив текст, Сталин, Вячеслав Молотов, Леонид Брежнев давали указания своим помощникам, на что ответить, а что опровергнуть или уточнить.

Гостиничные номера иностранцев, конечно, прослушивались?

И рестораны при гостиницах. Заметной фигурой Москвы 1930-х был корреспондент австрийской Neue Freie Presse Николаус Бассехес. Сохранился отчет о его беседе с видными немецкими эмигрантами-музыкантами в ресторане «Националя». Например, рассуждая о предстоящем Втором московском процессе, он объяснял [своим собеседникам], что расстрел Карла Радека произведет очень плохое впечатление за границей, хуже, чем расстрел Григория Зиновьева и компании, ибо Радек всемирно уважаемый журналист. Указал он и на разногласия в высших кругах правительства СССР, и на массовые аресты [в Москве].

Кстати, как сам Сталин относился к иностранным корреспондентам?

С некоторой брезгливостью — потому что много о них знал. Скажем, 7 февраля 1936 года Сталин, прочитав телеграмму советского генконсула в Пекине о том, что корреспондент британской Daily Telegraph Джордж Горман предлагает свои услуги, написал заместителю наркома иностранных дел Борису Стомонякову: «Купить бы этого мерзавца». На документе стоит пометка: «По сообщению т. Урицкого — выполнено» (комкор Семен Урицкий был начальником разведуправления РККА — прим. «Ленты.ру»).

Американский журналист Джордж Вирек в своих воспоминаниях о посещении СССР жаловался, что мечтал, но так и не смог поговорить со Сталиным — не допустили к телу, предложив взамен руководителей среднего пошиба.

До войны Сталин редко, но все же давал интервью журналистам, особенно американским. Просьб действительно было очень много, снисходил вождь до избранных. Иногда передавал письменные ответы. Затем в Особый сектор ЦК шли отчеты о впечатлениях, которые произвел Сталин на иностранцев. Готовились сводки откликов. После войны эта практика сошла на нет. Живьем он принял двух-трех человек.

Рекордсменом по общению с иностранными журналистами стал Хрущев. За десять лет «оттепели» он наговорил тонны интервью. Живьем, один на один с журналистами, в задушевных беседах с группой корреспондентов. Его помощники готовили десятки, если не сотни письменных ответов. Увы, содержательности в них немного, в основном вода.

А Брежнев?

Живьем давал односложные ответы: «Все хорошо!», «Будет еще лучше». Чаще всего при пресс-подходах во время поездок за рубеж или визитов иностранных лидеров в СССР. Тексты его интервью тщательно готовили помощники и целые министерства и ведомства. Зато лично Леонида Ильича очень интересовали отклики иностранных дипломатов и корреспондентов на его выступления, мемуары.

Стиль общения с инкорами пытался изменить Юрий Андропов. Памятно его интервью западногерманскому журналу Der Spiegel: генсек принял гостей в своем кабинете, передал подготовленные в МИД и ЦК ответы, а затем началась спонтанная задушевная беседа. Она потрясла основателя Der Spiegel Рудольфа Аугштейна, который написал про Андропова: «Он первый коммунистический руководитель со времени изобретения микрофона, который говорил при включенном микрофоне». Увы, остальные интервью Андропов дал по сталинской схеме ответов на вопросы «корреспондента "Правды"».

«Внук царского генерала допустил ностальгически-сентиментальную ошибку»

Менялись ли методы работы с зарубежными журналистами в зависимости от текущей конъюнктуры, от эпохи?

Смерть Сталина не внесла больших изменений в эту практику. Контроль [за иностранцами] совершенствовался по мере развития спецтехники. Были свои приливы и отливы — Хрущев то разом запускал в страну две сотни корреспондентов, то выдворял за пару фраз, сказанных по американскому телевидению в репортаже из Москвы. Во время строительства Берлинской стены буянили журналисты из ФРГ. Накануне Карибского кризиса нервничали американцы.

Могли ли попасть под подозрение корреспонденты, представлявшие зарубежные компартии или издания левой направленности?

Много проблем было с югославами. Немало головной боли доставили корреспонденты из еврокоммунистических газет Mundo Obrero и L'Unità. Но до депортаций из СССР дело не доходило. Удивительно, но вполне смирно вели себя китайские товарищи из агентства «Синьхуа» и «Жэньминь жибао».

Случались ли перегибы, когда человека обвиняли в клевете, сборе секретной информации и т. д. и высылали незаслуженно? И наоборот — когда сбором разведданных занимался корреспондент, к которому было полное доверие?

В советскую эпоху корреспондентов редко в открытую обвиняли в сборе секретной информации. Скорее этим занимались дипломаты. С годами становилось ясным, что задача инкоров заключалась в сборе идеологического компромата, личных данных о руководителях СССР (нередко сплетен и слухов) и в роли посредников между советскими источниками и резидентурами в посольствах. Корреспонденты были гражданами иностранных государств. При отъезде из СССР формально их не осуждали. Высылали из страны за нарушение советского законодательства и полууголовные проступки. Даже если у чекистов были веские доводы подозревать или обвинять кого-то в шпионаже, гласными причинами объявлялись бытовые казусы, иногда смешные и занятные.

Например?

КГБ и МИД были недовольны работой некоего корреспондента британского журнала New Statesman, считавшегося культурным и прогрессивным. При этом в посольство Великобритании пожаловались не на публикации, а на незаконные валютные операции. Корреспондент написал признание в своих действиях и с тех пор вел себя достойно.

Вирек в конце 1920-х посетил СССР и оставил нелестные воспоминания о своей поездке. Старались ли советские спецслужбы как-то наказать тех, кто плохо писал об СССР и его руководстве?

Обратимся к официальным формулировкам 1969 года: «Учитывая враждебную Советскому Союзу деятельность корреспондента американской газеты Washington Post А. Шуба, поручить МИД СССР выдворить его за пределы Советского Союза и запретить ему въезд в Советский Союз в любом качестве». А в отношении двух корреспондентов западногерманского телевидения был составлен такой документ: «В связи с хулиганскими действиями Штенгеля и Альтмана, несовместимыми с нормами поведения иностранных граждан в СССР, потребовать их отъезда из Советского Союза». Судя по документам, месть этим и ограничивалась. Ее форма мало чем отличалась от высылки из СССР иностранных дипломатов.

Что такого могли натворить два немца?

Неизвестно, но в РГАСПИ хранится другой документ: министр госбезопасности СССР [Семен] Игнатьев 8 октября 1952 года докладывал Молотову о поведении помощника военно-воздушного атташе США майора Джонсона, который, находясь в состоянии сильного опьянения в чайной на Усачевском рынке, «пытался угощать спиртными напитками» советских граждан и «обратился к ним с просьбой познакомить с советской девушкой, за что предложил сто рублей». Выйдя из отделения милиции, Джонсон вернулся на Усачевский рынок.

Никак не мог угомониться?

Вот что сообщается в документе: «Находясь в москательной палатке, он неоднократно пытался уплатить деньги за товар, купленный одной советской гражданкой, которая от его предложения категорически отказалась. В то же время Джонсон несколько раз на ломаном русском языке оскорбил продавца палатки и бросал в него деньги. Покинув москательную палатку, Джонсон вышел с Усачевского рынка и, взяв такси, в 14 часов 10 минут приехал к себе домой». В отличие от майора, журналисты, если и нарушали общепринятые нормы советской морали, то все-таки делали это не на рынках или в ресторанах, а в более интимной обстановке.

В связи с делом Гершковича вспоминают историю Николаса Данилоффа, которого задержали в СССР в ответ на задержание в США советского представителя при ООН Геннадия Захарова и потом обменяли.

У Захарова не было дипломатического иммунитета. Позже высказывались мнения, что ФБР арестовало его, по-видимому, без разрешения Белого дома — якобы не сработала связь между Госдепом и Минюстом США. Очевидно, что глубинное государство срывало саммит между Рональдом Рейганом и Михаилом Горбачевым. После того, что мы знаем сегодня о чудовищном «русском досье» на Дональда Трампа, такие версии мало кого удивят...

Что же касается «ответного» ареста Данилоффа в Москве, Los Angeles Times называла основанием для этого карту некоторых районов Афганистана, на которой стоял гриф «секретно». Она была включена в пакет документов, полученных журналистом еще летом 1985 года от знакомого по имени Миша. Данилофф отправил эти материалы в журнал, но их не опубликовали. А потом он получил еще один пакет. Более серьезным выглядел третий эпизод — якобы священник РПЦ по имени Роман, отсидевший в лагере срок за торговлю иконами, прислал Данилоффу письмо с материалами о советской молодежи и РПЦ.

Что за письмо?

Внутри него находилось еще одно — на имя американского посла в СССР Артура Хартмана. А внутри этого письма — третье письмо, адресованное директору ЦРУ Уильяму Кейси.

Уже после ареста следователь КГБ показал журналисту письмо от офицера ЦРУ «отцу Роману», в котором говорилось о «друге Николае».

Сыграла ли свою роль биография корреспондента — внук царского генерала, к тому же служившего у белых, эмигранта, близкого к великому князю Николаю Николаевичу?

Получалось, что сын русских эмигрантов и внук царского генерала допустил ностальгически-сентиментальную ошибку, пойдя на контакт со «священником» РПЦ, хотя большинство русских эмигрантов первой волны в США были прихожанами Русской православной церкви за границей. РПЦЗ относилась резко враждебно и к РПЦ Московского патриархата, и к советской власти вообще. Заведующий отделом печати МИД СССР Геннадий Герасимов связал это дело с другим «тихим американцем» — Муратом Натырбовым, который закончил свое пребывание в СССР еще летом 1985 года. Он был русским черкесом, родители которого также покинули Россию после революции. ТАСС же считало его резидентом ЦРУ в Москве.

Почему стороны так спешили с обменом?

Американцы не были заинтересованы в том, чтобы дело дошло до суда и всплыли детали работы ЦРУ в СССР. Данилофф был отпущен на свободу в Москве, Захаров — в Нью-Йорке. Правда, вскоре из США были высланы два десятка советских дипломатов.

В Кремле тоже хотели поскорее закончить это дело, поскольку готовились к советско-американскому саммиту: Горбачев и Рейган должны были встретиться в Женеве.