Стереотип о том, что россияне любят страдать и трудности их только закаляют, чрезвычайно живуч и популярен. Мало кому нужно расшифровывать мемы с усталыми курящими людьми на фоне серых панелек или объяснять, что в кино называют «балабановщиной». Но правда ли у россиян особенные отношения со страданиями и закаляют ли человека испытания — «Лента.ру» спросила у президента ассоциации когнитивно-поведенческой терапии, психотерапевта Дмитрия Ковпака.
«Лента.ру»: Испытания и страдания нас закаляют — насколько эта установка правдива?
Дмитрий Ковпак: Первое, стоит сразу разобраться с определениями и функциями. Страдание не равно ситуации, страдание не равно вызову, с которым мы сталкиваемся, — оно является переживанием, связанным с оценкой столкновения с ситуацией. Как говорится, боль неизбежна, но страдание — это выбор человека. То есть мы сами, осознанно или нет, принимаем решение, делать нам из ситуации — с помощью ее оценок и предсказаний — страдание или преодолевать, двигаться дальше, пережив этот опыт.
Фото: Aleksey Malinovski / Unsplash
Ситуации мы в большинстве случаев не выбираем, это некие данности. Но от нас зависит отношение к ним. Известное выражение Ницше — «все, что нас не убивает, делает нас сильнее» — это пример подхода, при котором мы можем развиваться при столкновении с трудностями. Но это не работает, когда речь идет о погружении в страдания — в этом случае мы только себя изматываем, истощаем и усугубляем свое состояние, делаем себя более уязвимыми перед следующими испытаниями.
То есть советовать «держаться» человеку, который переживает непростые времена, — плохая идея?
Первое, что тут может быть, это обесценивание чувств: люди призывают сразу забыть о случившемся или куда-то нестись, чего-то делать, не имея еще сил превращать лимоны в лимонад.
Это оголтелый позитивизм, который может причинять боль человеку, которому плохо, потому что он сталкивается с непониманием — ему говорят, что он должен сразу воспринять случившееся как урок и получить из него что-то хорошее.
Вместо поддержки, сочувствия и сопереживания человек получает дополнительные требования: что ты киснешь, не время расстраиваться, давай что-то делай. Мало того что человеку надо с психологической травмой или даже физической проблемой справляться, ему еще нужно соответствовать ожиданиям других людей, в том числе значимых
И к чему это может привести?
Это может приводить к самообесцениванию — ощущению себя неполноценным, некомпетентным, неспособным. То есть это приводит не только к низкой самооценке, но и к такой искривленной «я-концепции», когда человек плохого мнения о себе, перестает верить в себя и поэтому опускает руки.
Это похоже на замкнутый круг: у меня что-то происходит, мне плохо, и я иду к близкому за поддержкой, мне говорят, что я нытик, и я еще больше ухожу в себя.
Да, опасность, что оголтелый позитивизм приведет к замкнутому кругу, очень высокая. Человеку, который находится в тяжелых переживаниях, сложно сразу извлечь урок из этой ситуации. Но и не требуется немедленно начать получать дивиденды от проблемы или находить волшебные решения — это идеализация.
Ощущение, что люди хотят стандартизировать переживания: погрусти пять минут и иди живи дальше.
Да, есть общественные «нормативы», социальные стереотипы, гласные и негласные стандарты. Они могут быть даже в микросоциуме, например, в семье — «у нас никто не печалится», «у нас так не принято», «ты не нашей породы, если так себя ведешь», и подобные выражения. И есть макросоциум — уровень трудового коллектива, этноса или страны, где тоже культивируется стереотип о людях с железной волей, которые даже на больничной койке преодолевают себя и совершают подвиг.
Фото: Dmitri Lovetsky / AP
Для России это особенно свойственно?
Это есть не только в России. В каждой стране свои шаблоны и стереотипы. При этом у нас есть и стереотипы о том, что страдания — это нормально, и, напротив, стереотипы о том, что это стыдно.
С точки зрения морали и нравственности, страдающий человек в России — нормальный, он имеет совесть, эмоции, чувствительность к проблемам, миру. Но с другой стороны, страдания — это блажь или слабоволие, или вообще безволие — не надо быть тряпкой, распускать нюни и так далее.
Здесь внешний парадокс, но внутренняя сцепка — все страдают, и ты из этого для себя преференции не делай. Кому сейчас легко? Всем тяжело, а раз все страдают, почему ты ищешь для себя особого отношения
Это скрытое обесценивание — ты должен страдать, но должен продолжать тянуть свою лямку или реализовывать запросы общества. Не думай, что из-за страданий будешь отлынивать от своих обязанностей. Так происходит нормализация не эмоций и чувств, а нормализация страдальческого поведения, молчаливого страдания. При этом запрет на чувства — негласный. Это нигде в правилах прямо не указано, но чувства считаются неправильными, стыдными, неприличными.
Поэтому человеку тяжело вдвойне — мало того, что у него есть проблема, он еще и не может ей поделиться. При этом не только с окружающими, но иногда и с собой — у него может выработаться запрет на осознание своих чувств.
Это опасно?
Это может привести к телесным реакциям: физическое и мышечное напряжение, скачки давления, язвенная болезнь, психосоматические проявления и десятки других.
Отказ от чувств означает не то, что они перестают сами по себе существовать, а то, что человек перестает быть в контакте с ними. Если человек будет проглатывать чувства вместо того, чтобы делиться ими, возникнет скорбное бесчувствие. Например, когда человек не плачет на кладбище — это не очень хороший знак. Блокировка этой реакции приводит к хронизации горевания, хронической депрессии и психосоматическим проблемам.
Фото: Dmitri Lovetsky / AP
Блокировка чувств — это непрожитый опыт, потому что мы отказываемся от его эмоциональной части. Это лишь компенсация состояния, а не решение проблемы, с которой человек столкнулся, — он даже не оценил ее, не обдумал, не сделал ничего, чтобы ему стало хорошо.
Такая вещь, как «выкинь из головы и забудь», не работает. Можно только переосмыслить и переоценить ситуацию, и за счет этого двигаться дальше, но никак не за счет вытеснения и отрицания.
Как справляться с потрясениями с минимальными потерями?
В первую очередь человеку нужна поддержка, потому что потрясение — это потеря в прямом и переносном смысле опоры, понимания, что происходит с ним. Когда в детстве возникали потрясения, помните, в чем мы нуждались? В том, чтобы нас чему-то научили, или в том, чтобы нас обняли и сказали слова поддержки. Мы хотим, чтобы наши чувства разделяли, принимали нас и поддерживали.
Как правильно поддержать человека, чтобы не сделать хуже?
В первую очередь нужна валидация — признание, что чувства человека существуют, что он имеет на них право. Не надо пытаться их быстро прогнать или делать вид, что их нет.
Второе — после признания чувств нужно их нормализовать. То есть прояснить, что только в кино и вымышленных рассказах существуют железные люди без чувств, но на самом деле чувствовать нормально. Уже другой вопрос — адекватны ли эти чувства обстоятельствам или нет, но об этом нельзя судить в моменте, потому что в моменте человек нуждается в том, чтобы его не обесценивали и тем более не ругали.
Фото: Emilio Morenatti / AP
А как реагировать на советы «жить дальше»?
В первую очередь надо понять, что это не истина в последней инстанции — это чье-то мнение. Для себя нужно прояснить, что снаружи не существует человека, который знает твое состояние, — единственный эксперт по тому, что ты чувствуешь, это ты сам. И тогда трактовки этого состояния являются лишь мнениями, а не какой-то объективной оценкой.
Мнения можно иметь в виду. Если кто-то говорит «я считаю это место ужасным» — это мнение, но оно не означает, что данное место действительно такое. Поэтому научиться относиться к чужим мнениям не как к истине или факту, а как к субъективной оценке — первый шаг
Далее нужно понимание, что у человека могут быть свои мотивы высказывать такое мнение. Это могут быть и стереотипы, и недоброжелательное отношение, и другие причины.
Но в любом посыле мы можем усмотреть и что-то плохое, и что-то хорошее — все зависит от оценки. Рассмотрев оценку как мнение, мы можем подумать, как оно поможет и что нам даст. Важно исходить из того, что я лучше знаю свои чувства и состояния, но есть еще другие мнения, и я могу прислушаться к ним. Если это работает у них — это может помочь и мне, если я пойму, как это работает.
Если это общие слова в духе «возьми себя в руки, не грусти, хватить ныть» — это никак не работает, на это не опереться, к таким словам можно относиться как к мнению, которому не надо подчиняться или соответствовать.
Фото: Alexander Bagno / Unsplash
Бывает и так, что у одного человека больше авторитета, например, в отношениях родитель-ребенок. То есть не всегда получается воспринимать чужие слова как просто ничего не значащее мнение.
Проблема в том, что даже взрослый в состоянии стресса и переживаний становится уязвимым и регрессирует до уровня ребенка — иногда плачет искренне и по-детски, иногда забивается в угол и сжимается в комок, потому что он чувствует себя беспомощным и не знает, как справляться с ситуацией.
Именно в этот момент, когда ребенку сложно, и когда взрослому сложно, как и ребенку, он больше всего нуждается не в советах, а в поддержке, принятии, любви, помощи.
Но люди путают — они считают, что эмоции для слабаков, а вот действия гораздо важнее. Потому что их к этому в свое время приучили родители или другие значимые люди, и это передается как жесткий стиль воспитания, некая дрессировка
В жестких структурах эмоции — это слабость. Неважно, это армия, тюрьма или еще что-то. Поэтому они порицаются и отвергаются, воспринимаются критически. Для взрослого эмоции ребенка — некий показатель и того, что его ребенок слабый, и того, что он с чем-то не справляется, раз у ребенка проблемы.
И в целом люди, когда слышат плач, стараются скорее успокоить: неважно, из-за чего плачет ребенок, а важно, чтобы он прекратил это делать. Получается не решение проблемы, а погашение симптома.
Если ребенок скрывает эмоции, это тоже плохой знак?
Часто ребенок расплачивается, потому что не соответствует нормативам, бросает тень на семейство — ради социального одобрения ребенка наказывают вербально или физически, заставляют отказаться от собственных чувств и скрывать их. И у него формируется такой шаблон.
Есть прием в воспитании служебных сторожевых собак: они обычные собаки, но их делают более злыми — их кусают старшие собаки, а они потом точно так же кусают других собак. Это ретравматизация, травма поколений. Одни срываются на других, и это становится общественным шаблоном — тебя так наказывали, и ты так наказываешь. Ты уже не думаешь, правильно это или нет. Может, даже считаешь, что правильно пороли и ругали, и так оправдываешь своего обидчика.
Фото: Александр Казаков / Коммерсантъ
И что делать?
Нужно поступать более осознанно и в отношении себя, и в отношении других. Потому что если ты поступаешь определенным образом с собой, ты рано или поздно поступишь так с другими.
Чтобы не срываться на детях, надо не срываться и на себя, а если ты срываешься на детях, значит, ты с собой не в ладах.
Не существует рецепта, как правильно воспитать ребенка, чтобы он не «любил страдать»?
Каждому ребенку нужно что-то свое — он все равно достаточно быстро становится личностью. Но есть ряд общих принципов. В первую очередь, это внимание, в котором дети нуждаются в самый чувствительный период своей жизни — от рождения до пяти лет. Те, кто был лишен достаточного внимания, были лишены и возможности развить какие-то навыки. Например, саморегуляцию. Если ребенок не видит, как с проблемой справляются взрослые, и ему не помогают увидеть это, у него могут появиться проблемы с собственными чувствами. У него может страдать эмпатия, потому что его чувства не отражали и не поддерживали другие, не принимали значимые для него люди.
В клинической психологии есть термин «холодная мать» (на Западе он называется «мертвая мать»), обозначающий женщину в депрессии, безэмоциональную, погруженную в себя. Ребенок не видит в ней отражения себя и своих чувств, ощущает себя отторгнутым, брошенным. И у него формируется погруженность в себя, отсутствие навыков коммуникации и эмпатии, и так далее.
То есть надо объяснить ребенку, что чувства — это нормально, не надо за них порицать ни кого-то, ни себя. Чувства не будут длиться вечно — ты сможешь их прожить и пережить, не надо избегать с ними контакта. Тогда человек относится к ним как к части своей жизни и, проживая их, извлекает какие-то уроки и развивается. А блокируя — лишает себя этих уроков
Но у взрослых часто нет ни времени, ни желания на плотные контакты с детьми — они не видят смысла в этом, ведь ребенок растет и сам по себе. Но это неправда. Сорняк растет сам по себе, а ребенку для развития нужен контакт, который выражается не в званых ужинах и ритуальных показных торжествах, а в будничной действительности. Так появляется ресурс, который пригодится уже во взрослом возрасте.
Дети нуждаются в том, чтобы родители у них были в прямом смысле слова, чтобы они их любили, принимали такими, какие они есть. Но это реализуется именно в поведении, а не в декларации «я люблю своего ребенка, но у меня нет времени на него» или «я хорошо к нему отношусь, но потом шлепаю по попе и кричу, чтобы он был послушной куклой». В этом разница. То есть, с одной стороны, нет ничего особенного в том, чтобы быть родителем, но с другой — очень много особенного в том, чтобы быть качественным родителем. Родители нужны детям именно в тот период их развития, когда они острее всего переживают свои эмоции, ведь потом они вырастут, и им это будет не нужно, но родители как раз начнут приставать со своими советами.
Функция родителей воспринимается утилитарно — ребенок должен быть накормлен, напоен, отправлен в школу, что еще надо? Но этого недостаточно, чтобы он сложился психологически гармоничной личностью, которая сможет проживать эту жизнь со всеми ее сложностями.