В Санкт-Петербурге полиция нашла больше 60 килограммов кокаина в контейнере с бананами из Эквадора — товар предназначался для обычной фирмы, занимающейся оптовой продажей фруктов. Это далеко не первый случай задержания крупных партий наркотиков из Латинской Америки: еще в прошлом году Федеральная служба безопасности (ФСБ) предупреждала о том, что в России активизировались кокаиновые картели. Об их деятельности не понаслышке знает эквадорец Семпертеги Охеда Пабло Андреас, который работал переводчиком в мексиканском наркокартеле, а сейчас отбывает срок в одной из исправительных колоний Мордовии. О том, как устроен преступный бизнес латиноамериканских группировок, какими способами они поставляют кокаин в Россию и почему сотрудничество с ними — это билет в один конец, заключенный рассказал корреспонденту «Ленты.ру» Владимиру Седову.
39-летний Семпертеги Охеда Пабло Андреас — уроженец города Кито, столицы Эквадора. Он приговорен к 11 годам лишения свободы по части 3 статьи 30 и части 5 статьи 228.1 («Покушение на сбыт наркотиков в особо крупном размере»), а также по части 4 статьи 229.1 («Контрабанда наркотиков организованной группой в особо крупном размере») УК РФ.
Сегодня он отбывает наказание в исправительной колонии общего режима №17 (ИК-17) в Республике Мордовия. Пабло совсем не похож на других заключенных: на его лице читаются черты предков — представителей коренных индейских племен Южной Америки. При этом осужденный хорошо владеет русским языком, хотя и говорит с легким акцентом.
Пабло не жалуется на жизнь в колонии — тем более что там в последнее время стало появляться все больше заключенных-латиноамериканцев, в первую очередь уроженцев Кубы. Сегодня Андреас помогает им адаптироваться к реалиям жизни в российских местах лишения свободы и заодно заводит новых друзей.
***
Семпертеги Охеда Пабло Андреас: Я родом из Кито, мои родители были чиновниками — мама работала в финансовой разведке Минобороны Эквадора, а отец трудился в министерстве сельского хозяйства страны. Они были все время заняты, поэтому детство в основном я проводил с бабушкой и дедушкой в их деревне.
Это была обычная деревушка у реки, окруженная джунглями: большая часть ее жителей зарабатывала на жизнь выращиванием сахарного тростника. Я сам с отличием окончил религиозную школу, где обучался не только теологии, философии и религии, но и всему спектру как гуманитарных, так и естественных наук.
Поступив в университет с отличными оценками, я попал в госпрограмму по обмену студентами. На дворе, кажется, был 2004 год — и передо мной стоял выбор, куда ехать учиться: в США, Великобританию, Германию или Россию. Меня очень увлекала история Советского Союза — и я выбрал вашу страну.
В Ростове-на-Дону я выучился на инженера-эколога, а заодно во время учебы встретил свою будущую жену. В 2011 году мы вместе вернулись в Эквадор: следующие семь лет я работал частным консультантом по экологическим вопросам. Вместе с другими учеными мы изучали места в джунглях Амазонии, где строились объекты для нефтедобычи.
Мужчина идет рядом с языками пламени, вырывающимися из горелки на заводе государственной нефтяной компании Petroecuador в Лаго-Агрио, Эквадор
Фото: Santiago Arcos / Reuters
Конституция Эквадора защищает уникальные леса Амазонии: чтобы нефтяники могли получить разрешение на эксплуатацию оборудования, им нужна экологическая оценка состояния окружающей среды от таких ученых, как я. Но в 2014 году я разочаровался в работе: в юности мечтал спасать джунгли, идти против системы, но стал ее частью и видел, что все куплено.
Кроме того, я очень много времени проводил в экспедициях, с женой виделся максимум неделю в месяц — в итоге она устала от этого, и мы развелись.
«Лента.ру»: Вы перестали заниматься наукой?
Некоторое время я участвовал в разных проектах, но все чаще мне приходилось работать в роли переводчика с русского, английского и испанского языков, поскольку все три я знаю неплохо. А потом я переехал на Галапагосские острова, куда после 2013 года стало приезжать очень много русскоговорящих туристов из России, с Украины, из Молдавии и Грузии.
Вообще, после 2014 года в Эквадоре появилась большая русскоязычная община. Я был для русскоязычных туристов больше, чем гидом: я полностью организовывал их отдых, причем не только в Эквадоре, но также в Перу, Чили и Колумбии.
Позже, когда моя мать заболела, я уехал с Галапагос — и на Большой земле встретил друга детства
Он был из довольно обеспеченной семьи: отец-мексиканец и мать-эквадорка помогли ему обучиться в США международному бизнесу. Именно в Штатах во время учебы мой товарищ познакомился с сыном криминального авторитета из крупного мексиканского наркокартеля — и этот факт сыграл роковую роль в моей жизни.
«Эквадор похож на Россию девяностых»
С тем другом детства мы случайно встретились в 2017 году во время выборов в Эквадоре — и начали активно общаться. Он знал, что я много работаю с русскими, и однажды пришел ко мне домой вместе со своими партнерами из мексикано-колумбийского наркокартеля.
Те особо не церемонились: поставили передо мной ноутбук, где была включена связь с Москвой, и объяснили задачу
Как оказалось, у представителей картеля возникли проблемы с русскими, которые встречали наркотики в Москве, и потому им требовался переводчик. Проблема в том, что в Южной Америке ты не можешь отказать наркокартелю. Мой друг, порекомендовав им меня, тем самым меня фактически подставил — деваться мне было некуда.
Наркокартели традиционно ассоциируются с Колумбией и Мексикой — получается, в Эквадоре они также сильны?
Вообще, в Эквадоре никогда не выращивали и не делали наркотики: в отличие от многих соседей по континенту, у нас хватало работы благодаря туризму, природным ресурсам и собственным производствам. Однако наркокартели из соседних стран все равно влияли на жизнь страны.
Дело в том, что Эквадор много лет был каналом, через который проходили караваны запрещенного товара из Перу, Боливии и Колумбии по тысячам «кокаиновых» троп. При этом картели активно подкупали эквадорских чиновников и силовиков — а в последние годы стали влиять на бизнес, поскольку государство сильно ослабло, а местная полиция не справляется.
Брикеты с кокаином, конфискованные полицейскими в Колумбии
Фото: Daniel Munoz / Reuters
И сейчас в Эквадоре ситуация похожа на ту, что была в России в лихие 1990-е. Подконтрольные картелям мелкие группировки занимаются рэкетом, обкладывая данью любой бизнес. Тем, кто отказывается платить, устраивают проблемы — например, могут сжечь магазин.
При этом бизнес приходит в упадок: еще недавно Эквадор был в лидерах мировой цветочной индустрии. А сейчас 80 процентов розовых плантаций страны просто обанкротились.
Наркокартели заставляют мелкий бизнес продавать свои фермы и поля, которые затем скупают аффилированные с бандитами монополисты
Но они ничего не смыслят в отрасли — и та постепенно умирает. Более того, бандиты влезли и в туризм. К нам ездили со всего мира, ведь у нас тепло, дешевая еда, вулканы, джунгли, Амазонка, километры белых песчаных пляжей... Но в последние годы поток туристов стал сокращаться, да и коренные жители уезжают: никто не чувствует себя в безопасности.
«Капсула раскрылась внутри курьера»
После визита представителей картеля я два-три месяца участвовал в переговорах о передаче партии кокаина в Россию и переводе денег в Эквадор. Я получал информацию у одних людей, а затем передавал инструкции другим — подробнее говорить не могу. Но однажды произошло ЧП: картель отправил двух братьев-курьеров, проглотивших капсулы, наполненные кокаином.
Обычно они летели из Эквадора в Москву через Мадрид или Рим, но в тот раз почему-то пересадка у них была в Стамбуле. И мало того что рейс курьеров задержали на 15 часов — так еще и русские не пришли их встречать. Курьеры, одному из которых уже становилось плохо, кое-как связались с таксистом через переводчика и доехали до гостиницы.
Фото: Guillermo Granja / Reuters
Несколько часов спустя капсула с кокаином внутри одного курьера раскрылась — и он умер. Его брат к тому моменту освободился от капсул и связался с кураторами: те велели ему уходить вместе с товаром. Уже позже выяснилось, что в России братьев должны были встречать не профессионалы, а любители.
Причем эти любители сами находились под воздействием наркотиков, поэтому и не пришли на встречу. Впрочем, люди из картеля тоже оказались не лучше: они действовали не по заданию дона [босса], а по своей инициативе, решив заработать на небольшой партии кокаина. Потому что наркокартели работают в других масштабах.
Получается, та сделка в итоге сорвалась?
Нет, покупатели в конце концов объявились: они забрали кокаин у выжившего курьера, вышли на связь, и мы стали обсуждать вопрос передачи денег за товар. Это планировалось сделать через двух-трех кубинцев, но перевод постоянно задерживался, и возникали какие-то сложности. В итоге мои «друзья» из картеля стали нервничать.
Они требовали у россиян перевести деньги быстрее, а те отвечали: мол, хотите быстро — прилетайте сами
Причем дела с картелем не занимали много времени: я работал переводчиком один-два раза в неделю. А так моя жизнь шла своим чередом: как гид я все время крутился, кого-то куда-то вез, организовывал и договаривался. У меня появилась новая жена.
В историю с картелем я старался не вникать: надеялся, что его люди находятся под наблюдением наших властей. Когда русские перестали выходить на связь, я сказал, что больше ничем не могу помочь — и в картеле вроде как это приняли. Я надеялся, что все закончилось, но на деле все только начиналось.
«Я чувствую, что ты не вернешься»
Несколько месяцев спустя я заметил, что за мной следят: как оказалось, в картеле решили, что я сдружился с русскими, сговорился с ними и кинул мексиканцев. Начались угрозы и давление. Причем угрожали даже моей матери, поэтому я написал заявление в полицию.
За это меня похитили и сильно избили, объяснив, что произошедшее — моя проблема, с которой не получится соскочить. Подробности я не хочу вспоминать. Скажу лишь, что, когда тебя бьют в темном подвале, ты смотришь на маленькую полоску света, как на символ надежды, и готов согласиться на все, чтобы выбраться оттуда.
Обращение в полицию не помогло?
Наши полицейские быстро дали понять: если я вляпался в проблемы с картелем, то это исключительно мои проблемы. Мы обсудили ситуацию с братом — тот сказал, что нельзя подводить семью под удар и лучше пока скрыться. Помню его слова: «Если ты реально ни при чем, они разберутся и отстанут». Так я решил бежать.
Эквадорские солдаты и офицеры полиции
Фото: Karen Toro / Reuters
Сразу появилась мысль окончить магистратуру — я давно об этом думал, поэтому связался со своими русскими друзьями, с которыми учился когда-то. Один бывший одногруппник предложил встретить меня в Санкт-Петербурге, а также помочь с устройством на работу и в магистратуру.
Я обещал жене, что, как только устроюсь в России, вывезу ее и сына. Но она только плакала и все время говорила: «Я чувствую, что ты не вернешься, если уедешь». Перед отъездом жена и мать переехали в хорошо охраняемый район Кито — один из самых безопасных в городе, где живет даже президент Эквадора.
Когда вы оказались в России?
Я прилетел в Москву в июле 2018 года — хотел посмотреть на финал футбольного ЧМ-2018. В аэропорту у меня забрали паспорт и попросили подождать. Пришел сотрудник, поздоровался — и мы уехали. С тех пор свободы я больше не видел.
«Зря ты приехал — нам жаль»
Как оказалось, вскоре после того как покупатели в Москве забрали кокаин у курьера, их задержали сотрудники Федеральной службы безопасности (ФСБ) России. Задержанные сразу заключили сделку со следствием — и в следующие месяцы все переговоры я по факту вел с оперативниками.
С задержанными покупателями я общался уже в СИЗО. Один из них сказал: «Ну здравствуй, Пабло! Зря ты приехал, нам жаль». Каждый из них в своих показаниях сообщил, что общался непосредственно со мной. Однако они отмечали, что я был у наркокартеля лишь переводчиком по найму — в Эквадоре бы мне дали за такое максимум два года.
Фото: Андрей Стенин / РИА Новости
Я знал это — и в России ничего не скрывал: признался, что давал указания, но лишь как переводчик. Я рассказал все, что интересовало следователей. В мае 2019 года в Эквадор вылетел сотрудник ФСБ, и там вместе с Интерполом они задержали почти всех членов картеля, кроме организатора.
Как вас встретили в российском СИЗО?
Сначала я попал в спецблоки СИЗО на Красной Пресне. Я надеялся, что следователи разберутся, что я лишь переводчик, а не организатор преступной схемы, но сокамерники сразу сказали: настраивайся, что ближайшие 10-15 лет ты будешь сидеть. Принять это было очень тяжело. Там, в изоляторе, была первая ступень адаптации — мне помогали советами.
Меня научили не лезть, куда не надо, держать себя в рамках, меньше говорить и больше слушать. На суде изначально прокурор запросил мне 23 года колонии.
Но, к счастью, позже мне предложили сделку со следствием — благодаря этому я получил «всего» 11 лет колонии
Правда, обидно, что покупатели получили и вовсе три-четыре года и уже на свободе, а мне сидеть еще долго. Зато российская колония оказалась не так страшна, как принято думать. Моя мама страшно боялась за меня — особенно ее пугали воры в законе. Но я сижу в Мордовии, где их давно нет. Когда я оказался в колонии, то стал ходить в церковь: это помогает смириться и не впасть в уныние.
Заключенный исправительной колонии строгого режима №4 (ИК-4) исповедуется священнослужителю
Фото: Илья Питалев / РИА Новости
«Неплохо, что я сел в России»
В колонии у меня было несколько друзей из России — классных, образованных, которые много путешествовали. Мы говорили о саморазвитии, делились впечатлениями. Те друзья уже освободились — и сейчас я больше общаюсь с выходцами из Южной Америки: мы говорим на испанском, у нас схожий менталитет.
В последнее время к нам прибывает очень много кубинцев — видимо, это связано с ухудшением внутренней ситуации на Кубе после смерти Фиделя Кастро. Там большая рецессия, голод, дефицит, и многие стараются уехать оттуда. Но поиски новой жизни порой приводят и за решетку.
Заключенный Семпертеги Охеда Пабло Андреас
Фото: Владимир Седов / «Лента.ру»
Я сам работаю на швейном производстве, читаю книги на испанском (а их тут немало) и на русском языках. Сейчас мы работаем с новым юристом посольства Эквадора — надеемся на смягчение срока: в моем деле есть на что обратить внимание. С другой стороны, я не спешу на родину, где армия и картели ведут войну.
Кстати, может и неплохо, что я сел в России. Конечно, в Эквадоре или в Колумбии мне бы дали минимальный срок и обвинили бы только в посредничестве. Но я бы стал связан с расследованием наших силовиков, а это смертельный риск для всех, кого я люблю. Кстати, силовикам в Эквадоре отказать так же сложно, как и картелям.
Вы не боитесь, что в Эквадоре вас будут ждать люди из картеля?
Как и говорил мой брат, в картеле разобрались, что к чему. Они поняли, что я никого не кидал, и даже предлагали моим близким деньги — говорили, что виноваты передо мной. Но моя семья решила избежать контактов с картелем. Я очень волнуюсь за мать — в Эквадоре неспокойно, а ей нужно обеспечить хороший уровень жизни, помочь со здоровьем.
Сейчас я начал писать книгу, у меня есть множество идей, чем я могу заняться, когда вернусь домой. Мне хочется жить дальше — и успеть сделать что-то важное для мира и для людей.
***
«Лента.ру» выражает благодарность администрации ИК-17 и пресс-службе управления ФСИН России по Республике Мордовия за помощь в подготовке материала.