«Муж был в трансе» Россиянки страдают от психоза, усталости и отчаяния. Как они спасаются от послеродовой депрессии?

О том, что реальное материнство не всегда похоже на глянцевую открытку, догадываются многие. Но о том, с какими серьезными проблемами может столкнуться начинающая мать и ее ближайшее окружение, подозревают не все. Через пару недель после родов Ксукса Красильникова обнаружила себя выбирающей табуретку, на которой ей будет удобнее покончить с жизнью. А после полутора лет медикаментозного лечения и психотерапии написала книгу о том, как справиться с послеродовой депрессией. Ее героини — женщины, столкнувшиеся с теми же трудностями, что и автор. «Не просто устала» — гид по одному из самых распространенных послеродовых осложнений, которое часто замалчивают. Книга рассказывает о том, что делать с послеродовой депрессией, как объяснить родным, что происходит, и у кого просить помощи. «Лента.ру» с разрешения издательства «Индивидуум» публикует фрагмент текста из обновленного и дополненного издания.

История 29-летней Наташи

Мы с мужем несколько лет были вместе, потом поженились и стали готовиться к появлению ребенка. Все получилось довольно быстро: никаких сложностей и долгих попыток забеременеть. Мне было 27, беременность прошла нормально. Я много читала про естественное родительство, грудное вскармливание, надежную привязанность и другие тонкости взаимодействия с младенцами. Мне казалось, что все это очень важно. Роды были долгие: 17 с половиной часов после того, как отошли воды. Персонал роддома вел себя жестко: они позволяли себе грубые фразы и манипуляции, и я считаю, что это тоже повлияло на развитие моего состояния. Первые четыре дня нас не отпускали из роддома из-за желтухи ребенка (физиологическая желтуха — нормальное состояние, возникающее в период адаптации новорожденных к новым условиям; развивается примерно у половины доношенных и 80 процентов недоношенных детей — прим. науч. ред.) — это выбило меня из колеи.

Когда мы со Львом — так зовут моего сына — наконец оказались дома, я не смогла уснуть и в итоге не спала несколько дней. При этом у меня было много сил и энергии, я суетилась, бегала по магазинам. Мои друзья организовывали фестиваль — что-то вроде семейного пикника с развлечениями и выступлениями музыкантов, — а я давно обещала им помочь. Ребенок был спокойным, а работать я люблю. Я никогда не была так уверена в себе. Я начала координировать этот фестиваль, но в какой-то момент у меня случилась полная путаница в голове. Я стала нести какой-то бред и опозорилась на весь фейсбук (запрещенная в России соцсеть; принадлежит корпорации Meta, которая признана в РФ экстремистской и запрещена - прим. «Ленты.ру»): поначалу мои слова в переписках имели хоть какой-то смысл, но потом они превратились во что-то бессвязное. В какой-то момент мы вызвали скорую и мне сделали успокоительный укол, после которого я несколько часов поспала.

В итоге один из друзей, которому я начала писать странные вещи, сказал, что пришло время обращаться к врачу. Мы снова вызвали бригаду скорой помощи. Я села в машину — и дальше провал в памяти.

Месяца два или три я провела в больнице с диагнозом «послеродовой психоз». Мое состояние было настолько тяжелым, что там меня привязывали к кровати. Первое время я помню достаточно смутно — видимо, мне давали большое количество препаратов. Я с трудом доходила до туалета, все время спала или пребывала в забытьи.

В клинике был регулярный врачебный обход — чуть ли не ежедневный. Врачи расспрашивали о моем состоянии, что-то записывали, но почему-то все время менялись: не было доктора, который бы наблюдал за мной постоянно.

Муж ездил ко мне каждый день — это стало возможным благодаря тому, что с ребенком соглашались посидеть родственники с его стороны. Его сестра взяла малыша под крыло: она не работала, свои дети у нее уже подросли, поэтому она могла позволить себе ухаживать за нашим сыном.

После выписки из больницы я некоторое время была в депрессии — лежала бревном. Чтобы не тревожить меня лишний раз, муж вставал по ночам и кормил малыша смесью. До момента, когда сыну исполнился год, я была сама не своя. Как мне кажется, мое тогдашнее состояние было во многом связано с препаратами — спустя полгода после выписки я прекратила их принимать, и стало гораздо легче (среди побочных эффектов препаратов, которые выписывают пациенткам с послеродовой депрессией, — сонливость и сильная вялость; если перестать пить лекарства, они действительно пропадают, однако резкая отмена может спровоцировать обострение депрессии; принимать такое решение можно только посоветовавшись с врачом — прим. науч. ред.).

Потом выяснилось, что у нас есть семейная история психических заболеваний. Я росла у бабушки, и мне всегда казалось, что это из-за того, что мама завела новую семью: второй муж, маленький ребенок. На самом деле у нее периодически случались похожие эпизоды — она всю жизнь страдает тяжелой формой биполярного аффективного расстройства. После того как я попала в больницу, маму тоже вскоре госпитализировали. Выяснилось, что проблемы с психикой были и у ее отца. Я бы на месте мамы сообщила об этом мне и моему мужу, чтобы мы были готовы и знали, как действовать в экстренной ситуации. До того момента у меня никогда не было депрессий и затяжных периодов плохого настроения, даже в подростковом возрасте.

Когда Льву было полтора года, я стала удаленно работать. Это очень помогло — и помогает до сих пор — бороться с трудностями родительства и тренировать мозги. Это большая заслуга моих коллег: они отнеслись к моей ситуации с пониманием и поддержкой и согласились принять меня на удаленную работу.

Я ужасно боюсь, что если рожу еще одного ребенка, ситуация повторится. Я рассчитывала на бoльшую помощь извне, особенно от моей семьи. На деле ее почти не было. Когда я вышла из больницы, родственники со стороны мужа совсем не подпускали меня к ребенку — меня это тоже очень травмировало, я хотела быть с сыном. В какой-то момент я сказала, что больше так продолжаться не может, и только тогда мне дали с ним взаимодействовать. Сестра мужа в итоге вышла на работу, поэтому теперь проводит время со Львом только по выходным, а моя мама — как придется. Видимо, она чувствует вину перед нами, поэтому выбрала стратегию встречаться как можно реже.

После того как со мной произошел послеродовой психоз, у меня почти полностью сменился круг общения. Мои старые друзья пропали, я стала общаться с другими мамами, но это тоже давалось нелегко. А еще болезнь украла у меня полгода жизни. Сначала это казалось трагедией. Я боялась, что не смогу наладить правильную связь с ребенком. Для меня было очень большим стрессом то, что из-за лекарств и долгого отсутствия дома я не могла кормить ребенка грудью. В России сейчас настолько жесткая пропаганда грудного вскармливания, что ты не можешь себя не винить, если вдруг с этим что-то идет не так. Но постепенно я пришла к мысли: «Мой сын жив, здоров, весел, развивается по возрасту — у него все в порядке, можно успокоиться».

Я думаю, всем будущим мамам хорошо бы знать, что существуют такие расстройства, как послеродовая депрессия и послеродовой психоз. В таком состоянии главное — понять, что это болезнь, и не винить себя: дело не в том, что вы негодяйка или растяпа; вы не можете это контролировать — никто ведь не будет ругать человека, который заболел простудой, за то, что он кашляет. Если вы знаете, что находитесь в группе риска, проводите профилактику (к сожалению, у меня не вышло). Предрасположенность к психическим расстройствам передается генетически, не предупрежден — не вооружен.

В итоге мне, конечно, удалось установить контакт с сыном.

История 28-летней Юлии

У меня в матке опухоли, и четыре врача говорили мне, что детей я иметь не смогу. Несмотря на это мы с мужем приняли решение попробовать. Мы прошли долгий путь подготовки к зачатию, и я забеременела со второй попытки. К рождению ребенка я готовилась, читая книги по перинатальной психологии. Девять месяцев ожидания прошли без проблем. Когда я родила, мне было 24 года.

Роды были неоднозначные. Все было хорошо, если не учитывать особенности самого роддома. Там было грязно и со мной грубо обращались, а еще мне принудительно прокололи пузырь и против моей воли поставили капельницу с окситоцином. Агрессивное поведение врачей и несоответствие условий роддома моему идеальному представлению, конечно, повлияли на мои ощущения после родов. Нас выписали только на четвертые сутки: у дочки была физиологическая желтуха.

Я знала про беби-блюз и думала, что это именно он. Иногда случались истерики или апатия: мне казалось, что у меня ничего не получается, я не могу правильно ухаживать за ребенком. Сейчас я понимаю, что делала все очень хорошо, но тогда была уверена, что мое поведение из рук вон плохо. У меня не возникало сомнений: если ребенок плачет — значит, я что-то делаю не так. На четвертой неделе жизни моей малышки я обратилась к знакомому психотерапевту. После встречи с ним мне вроде бы полегчало, но фоновая грусть была со мной довольно долго.

Послеродовая депрессия вылилась в трехлетний период, в течение которого у меня было несколько депрессивных эпизодов; два из них — тяжелой степени. Во многом мое состояние было связано с тем, что я старалась дать дочери самое лучшее. Я делала все по книгам и советам опытных психологов и перинатальных специалистов, а свои чувства и побуждения подавляла.

В итоге у меня скопились злость и раздражение в адрес дочки. Я вроде как справлялась с ребенком, но не могла справиться с самой собой: у меня просто не было на себя времени, я все отдавала ей, чтобы уменьшить риск потенциальной травмы.

Думаю, оно появлялось из-за того, что в детстве я жила в состоянии эмоциональной депривации и брошенности. У меня были родители, которые не делали ничего ужасного, но лишали меня любой поддержки и доверия. Начитавшись разных книг и материалов, я пыталась спасти от этого свою дочь. Я тратила все свои силы на нее, а своего внутреннего ребенка оставляла без заботы, снова сообщая ему, что он одинок. Все это я знаю благодаря психотерапии.

Из первой тяжелой депрессии я вышла без помощи антидепрессантов — у меня вообще было внутреннее ощущение, что они мне не помогут. Я уже не кормила грудью и употребляла алкоголь, чтобы стало легче. Когда же я оказалась в тяжелом состоянии во второй раз, я обратилась к психиатру.

Он хотел мне помочь, но я объясняла, что повлиять на мое состояние могут только специалисты. Единственное, о чем я его просила, — это быть с дочерью. Если мне было совсем худо, он отпрашивался на несколько дней с работы и сидел с ребенком.

Последний депрессивный эпизод у меня был полгода назад: он длился два с половиной месяца. Это был самый тяжелый период — я не могла даже шевелиться. У меня было ощущение, что я умерла. Я лежала в кровати и не чувствовала своих рук и ног, мне казалось, что мое сознание живет отдельно от меня. К депрессии присоединилось паническое расстройство: у меня был страх внезапной смерти. Я боялась, что однажды просто не проснусь или меня собьет машина.

Я обратилась к своему психиатру с просьбой назначить антидепрессанты и на следующий день уже сидела у него в кабинете. Он обследовал меня на предмет шизофрении, но этот диагноз не подтвердился. Он порекомендовал либо краткосрочную терапию антидепрессантами, либо более долгий метод лечения — психотерапию, а конкретно когнитивно-бихевиоральный подход. Он сказал, что в моем случае стоит попробовать вылечиться без лекарств. После этой встречи я стала ходить на психотерапию каждую неделю. Это был мой единственный повод выйти из дома — я не гуляла с ребенком и не встречалась с другими людьми. Благодаря терапии я стала обращать внимание на свои глубинные потребности и давать себе право на их выражение. Тогда мое состояние стало медленно улучшаться. К терапевту я хожу до сих пор.

Первую ласточку своего выздоровления я не забуду никогда: я проснулась утром, открыла глаза, «просканировала» себя и почувствовала полное спокойствие. Оно было абсолютно новым для меня. На следующее утро это ощущение повторилось, и с каждым днем во мне росло желание открывать глаза. Это было очень ощутимо — я чувствовала перемены даже на телесном уровне, мне стало легко, словно бы я сбросила 20 килограммов. Теперь по утрам я испытывала не ужас, а пусть небольшое, но все же удовольствие от жизни.

Я всегда была пессимистом, почти не умела радоваться. И когда появился ребенок, изменилась не только моя жизнь, но и я сама.

Когда ты словно бы впервые делаешь вдох и понимаешь, что можно жить счастливо, ты испытываешь непередаваемые ощущения. При этом я боюсь возвращения в прежнее тяжелое состояние и понимаю, что мне было бы очень трудно пережить все это во второй раз. Мне кажется, что выжить в этом невозможно.

Когда я думаю о депрессии, мне очень грустно. Я сочувствую тем, кто опустил руки и решил, что это навсегда, а еще тем, кто не получает помощь, — я лично знаю людей, которые не могут позволить себе ходить к психотерапевту или психиатру. В обычной жизни практически нет места, куда человек может прийти и получить поддержку без обесценивания, без предложений «выпить винишка» или «сходить в спортзал». Очень хочется что-то системно поменять. В ближайшее время мы с мужем планируем открыть семейный коворкинг, и я хочу найти специалиста, который организовывал бы группы поддержки для людей, страдающих депрессией.

Самое главное, что нужно знать всем, кто столкнулся с депрессией, — вы не одиноки. Да, это расстройство невозможно контролировать, оно приходит, когда хочет. Но это лечится — жизнь может снова приносить удовольствие. Другие люди, столкнувшиеся с депрессией, говорили мне, что самое сложное — сделать первый шаг, понять и признать, что тебе плохо и это патология. Когда у человека сломана рука, он быстро бежит в травмпункт — он испытывает резкую боль, и недуг очень заметен извне. А когда мы сталкиваемся с болезнью психики, которая по последствиям может быть хуже сломанной руки, нам кажется стыдным и неприемлемым попросить о помощи.