«Я чувствовал себя лордом, хозяином положения» Роскошная жизнь, секс и безделье: как жила элита нацистских лагерей смерти

Сытная еда, спортивные и азартные игры, алкоголь и регулярное посещение борделя — жизнь привилегированных узников нацистских лагерей поражает воображение. Получить все это могли только те, кто перешел на сторону администрации лагеря и стал капо — непосредственным участником ужасного конвейера смерти. Они избивали, пытали и насиловали узников, составляли списки на отправку в газовую камеру и зачастую сами лишали людей жизни. Впрочем, далеко не всегда подобная тактика помогала выжить им самим. О непростой иерархии фашистских лагерей рассказывает книга Николауса Вахсмана «История нацистских концлагерей». «Лента.ру» с разрешения издательства «Центрполиграф» публикует фрагмент книги.

Элита

В каждом концлагере была своя элита «привилегированных» узников, составлявшая примерно одну десятую всех насельников лагеря, и, чтобы попасть в этот клуб избранных, человек должен был удовлетворять множеству критериев внутренней лагерной иерархии, таким как национальность, профессия, политические взгляды, язык, возраст, а также время пребывания в лагере. Эти критерии разнились от лагеря к лагерю и могли со временем претерпевать изменения по мере того, как в лагерь прибывали новые узники или же трансформировалась политика лагерного начальства.

Однако были общие закономерности. Квалифицированные рабочие, как правило, стояли ступенькой выше, нежели неквалифицированные. Евреи обыкновенно занимали самую нижнюю ступень лагерной иерархии, а немцы — верхнюю. Узники с опытом лагерной жизни обладали преимуществом перед новичками, поскольку опыт предполагал наличие связей, крайне важных для выживания.

Лагерные ветераны, зная, что значит выжить за колючей проволокой, уважали друг друга, кроме того, старожилы не слишком доверяли новичкам. Как вспоминал Рудольф Врба, в Освенциме среди узников существовала своеобразная «мафия». Впрочем, в других лагерях старожилы также занимали привилегированное положение. Разница между ветеранами и новичками бросалась в глаза моментально. Номера на одежде старожилов были меньше, а сама она — чище. Отличия не стирались даже ночью, в темноте барака, хотя бы потому, что «старожилы» говорили между собой на лагерном жаргоне.

<...>

Их привилегии, пусть и куцые, позволяли то, что в лагере казалось немыслимым.

Так, эсэсовцы разрешали им занятия спортом, и заключенные, в первую очередь мужчины, этим активно пользовались. На первом месте по популярности стоял футбол, например, в гетто Терезиенштадта по воскресеньям часто проводили матчи национальных команд из разных концлагерей. Иногда ветеранов приглашали посмотреть боксерские турниры заключенных, участникам которых полагался дополнительный паек. Хотя подобные зрелища в первую очередь служили развлечением элиты заключенных и лагерной охраны, любившей делать ставки, некоторые видели в них подрыв устоев, в особенности когда иностранец отправлял немца в нокдаун.

Лагерное начальство также давало привилегированным узникам добро на посещение культурных мероприятий. По воскресеньям в лагерях устраивались концерты оркестра из заключенных, в которых исполнялись произведения классической и легкой музыки.

К более уединенным видам досуга относилось чтение книг из постоянно пополнявшихся в период войны лагерных библиотек. «Библиотека в лагере превосходна! Особенно раздел классической литературы», — писал в дневнике летом 1944 года голландский писатель и журналист Нико Рост, заключенный Дахау. В некоторых лагерях даже показывали кинофильмы. Узники пусть всего на час-другой переносились в мир экранных грез, забывая о смерти и жестокой лагерной действительности, никуда, впрочем, не отступавших. В Бухенвальде зал, где демонстрировали кинофильмы, в другое время служил пыточной камерой, а в Бжезинке киноленты крутили неподалеку от комплекса крематориев. Возвращаясь однажды вечером в барак после просмотра оперетты, Веслав Килар увидел большую толпу евреев — мужчин, женщин, детей, — которых гнали в газовые камеры.

Один из них имел место в Освенциме 18 марта 1944 года, когда австрийский коммунист Рудольф Фримель женился на своей невесте, специально приехавшей с их маленьким сыном из Вены. После гражданской церемонии в городе и приема в эсэсовской казарме пара через весь лагерь прошествовала к борделю, где и провела брачную ночь. Весь лагерь буквально гудел. Неудивительно, ведь лагерная администрация выдавала в основном свидетельства не о браке, а о смерти, впрочем, последнее вскоре выписали и на имя Рудольфа Фримеля, повешенного в декабре 1944 года после неудачной попытки побега.

На первый взгляд, невозможно поверить в то, что в концлагере заключенным удавалось отлынивать от работы. Тем не менее это отнюдь не противоречило эсэсовской концепции концлагеря. Лагерное начальство всегда стремилось создавать видимость нормальной жизни благоухающими клумбами и лагерными библиотеками, тщась обмануть как возможного посетителя, так и себя. Более того, лагерная администрация пыталась заручиться лояльностью избранных узников, предлагая взамен нее известные послабления режима. А возможность культурного досуга еще больше усиливала и без того внушительную пропасть между рядовыми узниками и элитой. Мало что обозначало эту пропасть резче, чем сражавшиеся за мяч атлетически сложенные футболисты в яркой форме, а рядом истощенные узники в лохмотьях, борющиеся за жизнь. Миры привилегированных и обреченных нередко пересекались, как, например, в воскресенье 9 июня 1944 года в лагере Эбензе. В этот день капо Драгомир Барта проводил допрос беглого узникаполяка. Тот молил о пощаде. На глазах у Барты эсэсовцы жестоко избили несчастного и затравили собаками. Остаток дня Барта провел играя с друзьями в волейбол. <...>

Капо

<...>

Со страниц мемуаров выживших встает образ эсэсовского прихвостня. Невозможно сказать проще, чем венгерская еврейка Ирена Розенвассер, описавшая роль капо в Освенциме так:

Более того, за годы Второй мировой войны роль функционеров из числа заключенных резко возросла. По мере истощения людских ресурсов Германии — соотношение эсэсовцев и заключенных с 1:2 в конце 1930-х к середине 1943 года упало до 1:15 — лагерное начальство все чаще назначало надсмотрщиков и писарей из числа узников. И прежде всего, в новых подлагерях, где ветеранов-заключенных в роли помощников неопытных эсэсовцев ценили на вес золота; первый староста Освенцима, Бруно Бродневич, «прославившийся» как мстительный тиран, впоследствии занимал тот же пост в таких лагерных филиалах, как Явожно (Ной-Дахс), Згода (Айнтрахтхютте) и Хожув-Батори (Бисмархютте). Узники знали: причитающиеся капо статус и привилегии могли продлить жизнь — так, например, в Эбензе у капо было в десять раз больше шансов выжить, чем у рядового узника, — поэтому от подобных назначений мало кто отказывался.

В наиболее привилегированном положении находились капо-немцы, вроде Бродневича, — именно они занимали большую часть таких постов.

В этом определении отразились чувства, которые испытывали к ним рядовые узники, но оно же свидетельствует о том, что капо отнюдь не были неприкосновенными. Самой высшей кастой в лагере оставались эсэсовцы. В их власти было столкнуть с небес на грешную землю любого, даже капо.

<...>

В число новых возложенных на капо, в особенности во второй половине войны, обязанностей входили принуждение и террор. Теперь все, что относилось к телесным наказаниям заключенных, эсэсовцы доверяли старостам бараков и другим функционерам, и те за небольшое денежное вознаграждение или сигареты пороли своих товарищей. Более того, главным образом в крупных лагерях эсэсовцы формировали из капо целые взводы, возложив на них функции лагерной охраны.

Получившие известность как лагерная полиция, они — по словам бывшего рядового подобного взвода в Бухенвальде — поддерживали «порядок и дисциплину». На практике они патрулировали территорию лагеря, знакомили новоприбывших с лагерными правилами, нередко с применением силы охраняли продуктовые склады от краж со стороны заключенных.

В 1944-1945 годах старший капо крематория в Дахау Эмиль Маль помогал при повешении более тысячи заключенных. «Мое участие заключалось в том, что я накидывал на шею осужденным петлю», — признавался он впоследствии.

<...>

Лохмотья рядовых узников — нет, это не для них. Некоторые старшие капо подгоняли лагерную форму по фигуре, а то и вообще ходили в гражданском платье, украденном со складов СС, или даже шили себе костюмы на заказ. «Они одеты гораздо лучше, — писал Давид Руссе, — и потому больше похожи на людей».

Сил у них тоже было больше, «они единственные здоровые люди в лагере», сказал один бывший узник в 1945 году. Капо были избавлены от изнурительного физического труда и меньше повергались риску заболеть. Старшие капо часто спали отдельно, в небольшой комнатке рядом со входом в барак или же в отдельном бараке.

Они были избавлены от ужаса общих бараков, кишащих микробами и паразитами, где узники спали на нарах или же набитых соломой тюфяках. В отличие от них капо спали в чистых постелях, в окружении бесценных напоминаний о мирной жизни — ваз, цветов, штор. Ели они, сидя за аккуратно накрытым столом.

Капо нередко обогащались за счет коррупции и воровства. Они уменьшали в свою пользу пайки других узников, воровали посылки и со складов СС. «Евреи тащили с собой много всякого барахла, и мы, разумеется, воровали их вещи», — заявил после войны освенцимский капо Юпп Виндек, добавив, что «как капо, мы всегда забирали себе самое лучшее». Пышным цветом цвели шантаж и вымогательство. Чужие страдания капо оборачивали себе на пользу. Когда в ноябре 1943 года, полгода спустя после прибытия в числе 4500 греческих евреев в филиал Освенцима, голодный Хаим Кальво обратился к капо за лишней пайкой хлеба, тот предложил ему несколько буханок в обмен на золотой зуб. Бывший трактирщик из Салоник был так голоден, что пообещал бывшую у него во рту золотую коронку. Тогда «капо взял плоскогубцы, мы отошли в сторонку, и он вырвал мой золотой зуб», — объяснял Кальво спустя несколько дней эсэсовцам, до которых дошла эта история. (Судя по всему, Кальво дождался освобождения.)

Капо-мужчины насиловали узниц, но в целом отдельные мужские и женские бараки способствовали однополым связям. Самыми распространенными были интимные отношения между капо и молодыми заключенными, прозванными «пипель» (Pipel). Последние часто соглашались из прагматических соображений, рассчитывая в обмен получить более сытную пищу, влияние и защиту. Вместе с тем сексуальное насилие оставляло глубокие шрамы, а иногда приводило и к худшим последствиям, так как отдельные агрессивные капо, боясь разоблачения, убивали своих жертв. После того как Романа Фристера, узника одного из филиалов Освенцима, однажды ночью в бараке изнасиловал капо, подросток обнаружил, что тот унес с собой его кепку, без которой нельзя было появиться на утренней перекличке, поскольку за это полагалось наказание. Чтобы спастись, Фристер украл кепку другого заключенного, которого на следующее утро эсэсовцы казнили.

Подобные демонстрации — один из капо Маутхаузена, например, расхаживал по лагерю исключительно в белых перчатках — укрепляли их положение и указывали остальным заключенным их место.

Презрение некоторых капо к рядовым узникам наглядно иллюстрирует жест одного немецкого капо, который машинально вытер грязные руки о плечо Примо Леви. Нередко кичливость капо своим положением бросалась в глаза. Для Юппа Виндека назначение старостой лагеря Моновиц осенью 1942 года означало резкий взлет его социального статуса. После долгих лет, проведенных на обочине немецкого общества то в качестве безработного, то осужденного за мелкие кражи, этот необразованный люмпен внезапно возвысился над тысячами своих товарищей. «Я чувствовал себя лордом, хозяином положения», — вспоминал он через 20 лет, когда его судили за совершенные им преступления.