На Украине до сих пор остаются более 70 россиян, эвакуированных в феврале из разрушенного суджанского интерната. В Сумскую область тогда перевезли более 100 человек. При содействии Международного комитета Красного Креста и белорусских властей людей начали перевозить в Россию. В начале марта 33 человека вернулись в Курскую область, остальные еще ждут возвращения на родину. Среди выживших — супруги Валентина и Александр Ушкаловы, которые прятались сначала в колонии в Малой Локне, потом — в заброшенном бункере времен Великой Отечественной и в руинах собственного дома. Что пережили они и другие беженцы приграничья — в материале «Ленты.ру».
Валентина Николаевна и Александр Анатольевич Ушкаловы находятся в Сумской области. Как рассказала «Ленте.ру» их дочь Юлия Мозжухина, они постоянно поддерживают связь через мессенджеры. Информации о возможности их выезда в Россию пока нет, Юлия каждый день надеется получить сообщение о начале эвакуации.
Родители рассказывали Юлии, как они спаслись из зоны боев.
В августе 2024 года их дом в деревне Викторовка (неподалеку от Малой Локни) был полностью разрушен при бомбардировке. Сначала они укрывались в исправительной колонии, а после того, как и ее разбомбили, российские солдаты помогли им добраться до расположенного неподалеку бункера на территории бывшей железнодорожной станции. В этом бункере еще во время Великой Отечественной войны прятались от бомбежек местные жители. Солдаты пообещали вернуться на следующий день.
Ушкаловы провели в бункере неделю без еды и воды, собирая капли конденсата для питья
«Потом мама сказала отцу: "Саша, мы здесь обречены на смерть. Ты и сам это понимаешь, — рассказывает Юлия. — Но здесь мы умрем и никто нас не найдет. Тем более если сверху завалит обломками. Кто-то из нас должен выжить. Уходи отсюда и возвращайся к нашему дому. Даже если ты погибнешь, то хотя бы твое тело найдут"».
Родители Юли прожили вместе 50 лет. «Отец сказал, что никуда не уйдет, — продолжает она. — Тогда мама сказала ему: "Получается, что ты не любишь ни меня, ни дочь. Уходи". В общем она его заставила». Юлия говорит, что рыдала, когда мать ей это рассказывала.
Но через несколько часов Александр Анатольевич вернулся. Он рассказал, что ходил на разведку и осматривал окрестности. Он сам из Суджанского района, родился здесь и хорошо знает все пути. По его словам, многие дороги были заминированы. По пути Александр Анатольевич где-то раздобыл маскировочную сетку. «Мама полная и плохо ходит, — добавила Юлия. — Она боялась, что не сможет дойти, но отец убедил ее ползти. Они накрылись сеткой и начали продвигаться по маршруту, который уже проложил папа. Когда летели дроны, они прятались в ямах, оставшихся от бомб».

Фото: Сергей Бобылев / РИА Новости
Наконец они добрались до Викторовки. От их дома остались одни развалины, но можно было пробраться в подвал. Единственное, что уцелело, — душевая кабина. Александр Анатольевич пополз под защитной сеткой через огород к ручью. Площадь огорода составляла примерно гектар. По пути он набрал картошки и испек несколько штук на костре рядом с ручьем, чтобы огонь и дым не были видны возле развалин дома.
Сколько дней Ушкаловы просидели в подвале дома, они точно не помнят: время слилось в одну сплошную бесконечность. Но однажды услышали, как по развалинам кто-то ходит и спрашивает, есть ли кто живой. «Мама говорит, было понятно, что это украинцы, — рассказывает Юлия. — Позвала их. Один наверху остался, другой к ним в подвал спустился. Пока он по лестнице шел, мама с папой еще раз попрощались».
Мама папе говорит: «Саша, сейчас нас расстреляют, наверное». Они поцеловались и стали держаться за руки
Солдат предложил отвезти их в интернат в Судже, где находится много мирных людей. Сначала Ушкаловы сомневались и отказывались, но бойцы ВСУ сказали, что у них нет времени уговаривать, если они хотят остаться, пусть остаются, но предупредили, что скоро в Викторовке начнутся сильные бои, и если есть шанс выжить — то не здесь, а в Судже.

Фото: Станислав Красильников / РИА Новости
Пожилую пару посадили в машину на заднее сиденье. Когда они только тронулись, Валентина Николаевна обратилась к военным: «Ребята, если вы везете нас в поле, чтобы убить, пожалуйста, расстреляйте нас лучше во дворе нашего дома. Нас ищет дочка, и ей важно будет найти хотя бы наши трупы, чтобы похоронить».
Бойцы посмеялись и сказали: «Если бы мы хотели вас убить, мы бы это уже сделали».
Суджа, которая находилась в оккупации с первых дней украинского вторжения в Курскую область, перешла под контроль России 12 марта 2025 года. Но зачистка города от ВСУ продолжается. В Судже и ее окрестностях уже нашли около сотни человек, числившихся пропавшими без вести. Что происходит сейчас с людьми в освобожденной Судже, «Ленте.ру» рассказал общественник Владимир Синельников.
«Людей будет много»
Владимир Синельников:
Люди, находившиеся в интернате, прибыли в Курск раньше, чем из остальной Суджи. С ними работают различные органы, в том числе на полиграфе. Это стандартная процедура для тех, кто был в оккупации. Не то чтобы их в чем-то подозревают, но так надо, время такое.
Суджа состоит из городского поселения и пригородов. Это фактически пара десятков кварталов, дома по три-пять этажей. Все остальное — частный сектор. К ним примыкают такие же частные дома — это уже села.
На данный момент из Суджи вывезли 68 человек, город полностью под контролем ВС РФ и зачищен, там уже безопасно.

Фото: Сергей Бобылев / РИА Новости
Пока о жертвах ничего неизвестно, потому что еще не все осмотрели детально. Скорее всего, их будет много, в особенности в населенном пункте Казачья Локня, где шли серьезные бои и откуда несколько раненых через Сумы и Гомель попали в Курск. Они находятся сейчас в Курской областной больнице. Их вывезли примерно месяц назад в несколько приемов, в том числе семью с ребенком: отец погиб, а мама с ребенком вернулись. Ребенок потерял конечность в результате попадания боеприпаса в их дом.
Сейчас людей вывозят непосредственно с территории самой Суджи. На данный момент среди них нет раненых. Большая часть эвакуированных размещена в ПВР, 16 человек приняли родственники. Планируется еще эвакуация, людей будет много. Это только начало — первые, кто вышел и согласился поехать. Остальные поедут в ближайшие дни. Не все хотят уезжать, многие рассчитывают остаться, несмотря на ситуацию.
Суджа претерпела значительные разрушения. Здания пожарной охраны, суда и прокуратуры — все разрушено и требует серьезного восстановления. У жилых домов преимущественно разрушены крыши, почти везде выбиты окна. Это нормально для территории, где ведутся боевые действия. Но город, конечно, очень сильно пострадал
Тут нужно понимать, что освобождение Суджи не равно освобождению Бахмута или Часова Яра, которые просто сровняли с землей. А здесь город похож на город, несмотря на то, что многие здания повреждены. Суджу взяли аккуратно — по сравнению с остальными городами. Многое можно восстановить, заново отстроить.
Я общаюсь с людьми по поводу того, готовы ли они переселяться, потому что есть предложения из других регионов — людей готовы принимать в Ростове-на-Дону, в Краснодарском крае. И там довольно щадящие цены на жилье, которые близки к тому, что у нас сейчас. В Курске цены выросли вдвое, и квартира в Крымске, в 50 километрах от моря, может стоить дешевле, чем в Курске. После того как случилась оккупация, в город хлынуло большое количество беженцев или, как их официально называют, вынужденных переселенцев. Но у них нет статуса ни тех, ни других до сих пор, поэтому выросли цены на аренду — вдвое или даже больше — и на продажу жилья на первичном и вторичном рынках.

Фото: Сергей Бобылев / РИА Новости
Несмотря на приемлемые условия (например, на сертификат можно купить квартиру в Краснодарском крае или в Ростове-на-Дону), люди не хотят уезжать, потому что не хотят менять свой образ жизни. Население Суджи — преимущественно крестьяне, то есть люди, которые работали либо на земле, либо в пищевой промышленности. Они переживают, что им придется уехать и начать вести городскую жизнь, потому что дом на сертификат они приобрести в другом регионе, скорее всего, не смогут, а переехать в квартиру — значит стать горожанами. Многие к этому не готовы. Большинство людей выражают намерение вернуться после того, как это станет возможно. Я думаю, что к лету мы сможем это увидеть.