Несколько дней назад меня зафрендил (потом, правда, почему-то сразу расфрендил) один веселый человек - изготовитель открыток с потешными текстами. На одной было напечатано: "Экскаваторщик Петров немного обижен на своих родителей за то, что те дали ему такое странное имя - Экскаваторщик". Смех смехом, а ведь и в самом деле, какие только слова ни идут у людей на имена.
Многие думают, что это только в 1920-е - 1930-е годы некоторых охватило такое умопомрачение, что вместо человеческих имен детям давали заковыристые аббревиатуры, образованные то из первых слогов фамилий классиков марксизма-ленинизма (Марлен, Марксэн, Лентрош), то из названий, получивших особый политический смысл (женское имя Лагшмивара получилось из "Лагеря Шмидта в Арктике", а мужское имя Оюшминальд - из выражения "Отто Юльевич Шмидт на льдине"). Когда сегодня составляют каталоги таких имен, их часто принимают за пародию, вроде булгаковского Полиграфа Полиграфовича.
Но суровая правда жизни побивает все ухищрения даже самых талантливых шутников. Поэтому пишу я это не для того, чтобы лишний раз позубоскалить. Наоборот. Ведь акт наречения ребенка - дело серьезное. Даже совсем простые, традиционные имена или фамилии иной раз отторгаются самими их носителями. Но бывают случаи поразительные, о которых впору книги писать. Вот сменил человек скромную фамилию Савенко на Лимонов. Тут как тут набежали пародисты, и ну выводить в своих сочинениях кто Апельсинова, кто Ананасова, кто Изюмова. Хотели осмеять, а получилось-то ровно наоборот: писатель посерьезнел, пародисты, оказывается, к вящей славе его руку приложили, из канареечной фамилии Дон Кихот новой эпохи вырос. А почему так получилось?
Но сначала одна история. В 1956 году в Советский Союз приезжали знаменитые французские артисты Ив Монтан (настоящее имя Иво Ливи) и Симона Синьоре (настоящая фамилия Каминкер). И вот в одном подмосковном городке в один день в одном роддоме у двух родных сестер - бывают такие совпадения - появились на свет у одной мальчик, у другой - девочка. А бабушка в ЗАГСе работала. И записала она два имени: мальчика назвали Ивмонтан, а дочку Симонасиньоре. Потом сестры разъехались по разным городам - мама Моти уехала на Волгу, а мама Симы на Урал. Запись в паспорте Ивмонтана я видел своими глазами. А кузина имя поменяла и стала Серафимой. Ивмонтану пришлось довольно туго. После 1968 года певец стал в СССР персоной нон грата, а названный в его честь мальчик даже французского языка не знал. Мотя довольно упрямо отдувался и за мамину любовь к артисту, и за еврокоммунизм, а также за прочие глупости, которые приходили в голову кадровикам. И хотя в обиходе он для всех так и остался Мотей, заветная запись в паспорте Ивмонтан каким-то непостижимым образом грела ему душу.
Почему так получилось? Но сначала еще одна история. Самое загадочное для меня имянаречение имело место в еврейских семьях в конце 1930-х - середине 1940-х годов. О страданиях самих носителей этих имен говорить не буду: одному из них удалось убрать из имени А, и он просто стал Дольфом, а другой так и остался Адольфом. Мне очень хотелось встретиться с родителями обоих знакомых, чтобы спросить, чем именно они руководствовались, когда делали своих сыновей тезками главного истребителя еврейского народа. Конечно, у меня было одно простое предположение: в конце концов, ведь и Гитлера назвали в свое время просто модным тогда в Европе именем. А любимый дедушка кого-то из "моих" Адольфов, может быть, вполне заслуживал того, чтобы в его честь был назван внук, невзирая ни на каких бесноватых фюреров.
Действительность, однако, и тут победила бескрылую фантазию. Отец первого моего Адольфа, недавно овдовевший пенсионер республиканского значения одного южноуральского города, рассказал мне, что в 1937 году его горячо любимая жена, комсомолка и ударница, прочитала роман Бенжамена Констана "Адольф". И влюбилась. Когда в 1939 родился их первенец, другого имени для мальчика начитанная молодая мать, ушедшая в начале тридцатых из, как тогда говорили, отсталой религиозной семьи, и знать не хотела.
Но самый удивительный и все расставивший по своим местам ответ подарил мне отец другого Адольфа - простой московский переплетчик, ухитрившийся назвать этим именем сына в 1946 (тысяча девятьсот сорок шестом) году. Ответ переплетчика состоял из пяти слов. Вот они:
- Я хотел спасти честь имени.
В самом деле, что может сделать маленький человек? Оказывается, немало. Переплетчик Х. смог вернуть в мир порядок. Нарушенный неправильным носителем имени. Сейчас, когда говорят "Иосиф", широкие народные массы больше думают о Бродском или Кобзоне, чем о патроне их родителей, в честь которого в 30-е годы и были названы оба певца. Имя живет своей жизнью с каждым новым человеком.
И обращается к своим носителям за пониманием: и у меня есть честь. Независимо от того, что там себе напридумывали родители. Вот режиссера Марлена Хуциева назвали в честь Маркса и Ленина, а художника Марксэна Гаухмана-Свердлова - в честь Маркса и Энгельса. Хорошие дети своих родителей и талантливые люди, они не стали менять имена, а просто прославили их своим искусством.
Какая из всего этого мораль? Например, такая: мало кто из философов мог бы быть хорошим переплетчиком.