О том, что Алексей Балабанов в своих фильмах точно «отразил время», говорит теперь даже премьер Медведев, и это тот редкий случай, когда премьер абсолютно прав — можно только добавить, что фильмы Балабанова были не в меньшей степени этим временем обусловлены. К примеру, если ты оказался в свои двадцать с чем-то в Свердловске в тот момент, когда выпускники местного архитектурного записывают альбом «Разлука» — ты не можешь не полюбить «Наутилус Помпилиус» на всю оставшуюся жизнь. Русский рок из плейлиста программы «Взгляд», и вообще музыка — то, куда герои Балабанова прячутся: пусть все кругом горит огнем, но всегда можно воткнуть в уши плеер с альбомом «Крылья», и уже станет лучше. Данила Багров внезапно попадает в нормальный человеческий мир, когда к нему в дверь по ошибке звонит Бутусов — и оказывается, что этажом выше совсем другая жизнь, где братва не стреляет друг в друга, а просто сидят люди, выпивают, шутят, песни поют под гитару. Даже лицо отпетого бандита в исполнении артиста Дюжева на секунду очеловечивается, когда он обнаруживает в квартире, где только что происходила кровавая баня, коллекцию пластинок: «О, Спарксы!» Музыка — это место, где ты оказываешься дома; точнее, напоминание, что этот дом когда-то был.
То, что в фильмах Балабанова до такой степени неуютно — тоже объяснимо: человек, переживший в свои тридцать с чем-то крушение системы и распад страны, не может не чувствовать, что у этого дома больше нет стен, и внутри гуляет холодный ветер. Балабанов точно отразил не столько время, сколько пространство: стены всех оттенков серого, газоны с проплешинами, навечно потрескавшийся асфальт. Интерьеры, в которых происходит действие балабановских фильмов, почему-то безошибочно узнаваемы — они не старые и не новые, не ветхие и не отремонтированные, в них как будто забыли завезти мебель — или просто долго никто не жил; в них холодно в любую погоду. Это пространство — как будто нерукотворное, оно дано изначально, как травинка и лесок, и в поле каждый колосок. Таковы стартовые условия, дальше в них как-то приходится жить.
В каком-то смысле Балабанов — это всегда про стартовые условия, которые не выбирают. Его герои заброшены на эту неуютную территорию, как десантники в тыл врага; пока они служили в армии или веселились на дискотеке, рядом уже выплеталась нить судьбы, в которой их жизнь завяжется узелком. Уехавшему в Питер брату уже заказали Чечена, капитан Журов уже сидит на хуторе и ест суп, в теле девушки, которую ты полюбил, уже поселилась опухоль, где-то между Питером и Угличем уже наступила ядерная зима. Главная катастрофа уже случилась: в результате мир стал простым и жестоким, в нем правят напитки покрепче и слова покороче, у тебя нет в нем особенного выбора — ты можешь опустить руки и стать жертвой, а можешь идти поперек обстоятельств с холодным веселым цинизмом, пока ниточка судьбы не оборвется. Попробуйте представить, кем стал Данила Багров в 2013-м — депутатом, общественным бизнесменом, героем Болотной? Скорее всего, он лежит в могиле.
Все фильмы Балабанова так или иначе имеют дело с судьбой, с Роком в античном понимании: хотя Балабанов неоднократно говорил в интервью о своем православии, его кино — совершенно дохристианское, тут правят слепые силы, которые неизбежно приводят к трагической развязке; и герой становится героем не потому, что ему удается преодолеть судьбу — а потому, что он смотрит в ее глаза с невозмутимым весельем. Герой Балабанова как будто вышел из крылатой фразы обер-прокурора Победоносцева — это и есть тот самый лихой человек, что ходит по ледяной пустыне; он с неизбежностью включен в круговорот насилия и несчастья — и потому неподсуден с точки зрения традиционной морали; как пели еще одни земляки Балабанова из свердловского рок-клуба, с нас потом никто не спросит, да и что с нас можно взять. Фильмы Балабанова — это в каком-то смысле разные образы русской судьбы; лица, которыми поворачивается к людям здешний рок, сума, тюрьма и прочие варианты биографии, от которых не убежишь.
У Балабанова были особые отношения с судьбой — и не только в кино. Пропадает под лавиной в Кармадоне Сергей Бодров — человек, которого фильмы Балабанова сделали главным героем поколения, гибнет в автокатастрофе Туйара Свинобоева — актриса, на которой держался фильм «Река», по общему мнению, обещавший стать главным балабановским шедевром, неестественно рано уходят из жизни сыгравший капитана Журова Алексей Полуян и исполнитель роли кочегара Михаил Скрябин — да и сам режиссер успел отыграть свой неизбежный и до боли преждевременный уход в финале последнего своего фильма «Я тоже хочу». Но вот странное дело — во всей этой череде потерь, среди тлена, безысходности и пустоты, которые Балабанов с иезуитской точностью выстраивал на экране, его фильмы — это ни разу не чернуха. Простите, что от первого лица, но я никогда не понимал разговоров про то, что Балабанов — это каскад кошмарных аттракционов, что он специально дубасит зрителя по голове молотком, что все это — шок и провокация (а также ксенофобия, юдофобия и квасной патриотизм). При всей достоверности в деталях, при всей точности в «отражении времени» фильмы Балабанова — это всегда, в конечном счете, сказки, в них есть удаль, размах и какая-то детская простота, здесь всех жалко, и где-то внутри теплится надежда, что после финальных титров все обязательно спасутся.
И еще — как бы кощунственно ни звучали сейчас эти слова — это же, в конечном счете, очень счастливая судьба. Не участвовать, не состоять, не пиариться, не верить, не бояться, не просить, не дружить с властью, не занимать по любому поводу общественно значимую позицию, не иметь отношения ко всем этим постыдным ёрзаниям, которыми заняты большую часть времени российские мастера культуры — а просто видеть глубже, и говорить точнее, и снимать фильмы, которые для людей становятся не просто важными и любимыми, а совсем-совсем родными. Фильмы про то, из чего мы все состоим — или фильмы, из которых мы все теперь состоим. Как говорила про него Рената Литвинова, «он небожитель, из разряда по красивому блаженных людей, для него счастье — снимать картины. Или просто картошку пожарить, поговорить».
Мальчик, ты не понял: водочки нам принеси, мы домой летим.