Наверное, все-таки можно представить себе позднесоветскую или раннеперестроечную интеллигентскую семью, где искренне отмечали бы 23 Февраля или 8 Марта. Можно — но трудно, придется напрячься. В большинстве таких семей праздники эти считались вздорным советским официозом.
— Простите, — мялся «защитник родины». — У меня, конечно, была военная кафедра, но и не более того…
И дальше подробное объяснение, почему поздравление с Днем Советской армии сродни оскорблению.
То же и с 8 Марта. Интеллигентная дама могла вернуть букет:
— Благодарю вас, но! Ни Цеткин, ни Люксембург не имеют ко мне ни малейшего отношения!
Помню, в 80-е, когда я училась в МГУ, где много преподавателей женщин, мы были хорошо осведомлены, что с букетом на Международный женский день соваться можно только к преподавательнице марксизма-ленинизма.
Но — о чудо. Время скрипнуло и произвело тектонический сдвиг. Оказалось вдруг, что примерка 23 Февраля и 8 Марта в качестве старых-новых праздников проходит вполне успешно, эти два дня превратились, переосмыслились в дни Марса и Венеры, в дни Девочки и Мальчика, в дни Мужчины и Женщины. Вот просто так. Без всякого другого смысла. Продавцы цветов, духов, конфетных наборов, полусладкого шампанского, а также мелкой бытовой техники, равно как и продавцы бритвенных наборов с плавающими лезвиями, афтешейвов и т.д. помогли переместить акценты. Подложили под эти два дня основной инстинкт. И оба праздника полетели, понеслись во весь опор по весям и городам, объединив в едином порыве «верхи» и «низы» социальных лестниц.
И вот, пожалуйста — профессор спешит домой с метлой абхазской мимозы, а бизнес-леди ищет супругу брутальный подарок — допустим, швейцарский нож. И мимоза приятна, и ножик всегда порадует, и хочется уже наконец чувствовать себя просто мальчиком, и приятно — просто девочкой. Даже академику, даже режиссеру, даже адвокату, даже хирургу. Не хочется больше топорщиться. Совсем не бесполезная женщина была эта Роза.
Но важно, что это не только и не в первую очередь новые старые песни о главном, все по-шулерски передергивающий постмодерн, не только припадок ностальгии по советскому. И не совсем то же самое, что сельдь под шубой на каждом углу. Это природа, прорастающая через утомившие слои общественных дискуссий, это простая суть вещей, заслоняющая и «крымнаш», и «поравалить», и «а пошли вы все, я строем не хожу».
Есть в этом и протестность: в гробу мы видали вашего святого Валентина, у нас свои заначки имеются. (Помню прекраснейший лид в «Общей газете» конца 90-х: вот уже почти две тысячи лет христиане всего мира отмечают День святого Валентина, ничтоже сумняшеся написал некий редактор, видать, на волне празднования.) День Петра и Февронии — раскочегаривать еще не один десяток лет, чтобы он стал настоящим праздником, а вот старая, проверенная, разношенная, сто раз осмеянная пара 23 февраля — 8 Марта подошла без подгона. Отмыли, проветрили, посмотрели на свет. Оказывается — вполне.
Но есть и не менее существенная причина. В мире больших гендерных потрясений нарастает встречное движение — держаться за свой пол. Консерватизм — это авангардно. Это продвинуто. Быть мужчиной и осознавать это — круто. Быть женщиной и чувствовать это — последний писк. Еще совсем недавно манифестация своей мужественности/женственности была делом немногих и специфических групп — феминисток, артисток, военных, спортсменов, а сейчас, кажется, она становится популярной. Не в жанре ретро. А в жанре винтаж.
Винтаж — он ведь подлинный. Вещь, которая жила когда-то реальной жизнью. Как церковная скамья или покрытый благородной патиной домашний мельхиор. Винтаж и ретро — вещи разные, винтаж — явление, а ретро — стиль.
Винтаж живет под общим сегодняшним культурным покрывалом: в моде — подчеркнуто немодное, старое, разношенное, комфортное. Мебель из старого — с биографией — дерева. Пальто, перешитое из дедушкиного — сносу нет — макинтоша. Триумфально вернулась мещанская «селедка под шубой», урвав себе место и в тонких ресторанных меню, и в тошнотных супермаркетных кулинариях. И в домашних духовках опять полногрудо дышит пирог с капустой, вытеснив главного жирного уродца 90-х — луково-сырное «мясо по-французски», французам неведомое. Все, на чем стоит штамп «Проверено временем», снова востребовано.
Что-то подобное испытываешь, глядя на свежезачищенные пространства у станций метро. Всплывают кадры из «Июньского дождя» Хуциева или из «Я шагаю по Москве» Данелии. Тут, естественно, прилагается необходимая социальная тревога — священное право собственности попрано, люди без работы, и вообще тучи над городом встали. Но, боже мой, как хорошо теперь на московском просторе, как светят звезды Кремля в синеве, нежно подсвечивая мелкого менеджера, спешащего к любимой с цветочным веником, к простецкому застолью, к детской поздравительной открыточке, в теплый свет китайского абажура.
Советское ли, досоветское, антисоветское — но если оно праздничное, оно всегда возвращается. Хоронили и отменяли — безуспешно: благородный олд прорастает сквозь идеологические этикетки и фантики новых эпох, через старые отрицания и новые официозы. Потому что «Проверено. Мин нет». Пробелы и орфография — на усмотрение празднующих.