Между 8 и 24 сентября кто знал о существовании Джока Стерджеса и его обнаженной натуры? Серьезно. Любители искусства и фотографии, галеристы, арт-дилеры? Сегодня имя фотографа в хит-параде новостей. Вопросом, порнография его снимки или нет, озабочено все прогрессивное человечество. И не только наше, беспокойное и беспощадное. Американцы тоже в свое время со скандалом наводили лупы на избранные места моделей в попытке то ли рассмотреть получше, то ли произвести какую-то там экспертизу.
Вопрос в том — какую?
Что увидела на фото лично Елена Мизулина, мы никогда не узнаем. Мне все-таки кажется, что эта женщина скорее хитра, чем проста, и выполнение заказа, откуда бы он ни шел, сверху или снизу, — работа всегда неблагодарная и предсказуемая.
И вопрос даже не о том, где проходит эта извилистая, прерывистая и неубедительная двойная сплошная между высоким и низким в искусстве. Он всегда остается открытым и определяется индивидуальной личностной сборкой в каждом конкретном случае. И Лолиту уже в зубах навязло вспоминать, и «штанописца» де Вольтерру, прикрывавшего срам на фресках Микеланджело, и общественная дискуссия ради общественной дискуссии уже вырабатывает свой эффект и крутится вхолостую. Все это было уже, и не раз, и как под копирку. Провокативный или представленный провокативным стимул и сразу следом — предсказуемый эффект и рефлекс. Проверенно хитовая тема, закрепившаяся из-за потребности общества раз за разом и во все времена проверять сохранность границ допустимого и дозволенного.
Но вот что бы было, если депутат Госдумы нашла бы признаки этой самой педофилии на фотографиях Джока, возмутилась, растревожила бы прокуратуру, призвала бы в свидетели общественность, а в ответ получила бы густую тишину? Не равнодушную, а сознательную. Логичное молчание человека, наблюдающего приступ системной, но бессмысленной активности. Понятно, что в обществе легковозбудимого рассудка это невозможно. Но вдруг?
Что если установка на очередной скандал вокруг соотношения норм морали и искусства вдруг наткнется на неожиданную форму коллективного протеста? Нажали на привычную кнопку буйства общества, а никакого флешмоба не получилось. Все посмотрели на праведницу, на прокуратуру, на фотографии в интернете, где никакая думская сила пока не в состоянии отсортировать google-хранилища, покрутили пальцем у виска, каждый по своему поводу, и пошли дальше. Не станет ли в таком случае игнорирование очередного «крестового хода» за мораль и нравственность гораздо более осмысленной и значимой реакцией, чем предсказуемая волна встречного возмущения и возмущения возмущением?
И что могла бы показать эта гипотетическая многозначительная тишина — уровень инертности или зрелости коллективного разума?
Средневековая традиция держать при троне шута как манипулятора общественным сознанием всегда оправдывала себя. Непроизносимое должно быть сказано. Любая глупость должна появиться на свет для того, чтобы прозвучать и сгинуть. Но хорошие шуты никогда не были дураками, они, как бы это сказать, хорошо чувствовали повестку и своими методами разрабатывали запретное. Но если шута заносило или он и вправду оказывался вдруг глуп, вместе с ним заносило и весь коллективный разум.
Где пересеклись пути «Офицеров России» и искусства? В каком месте у депутата Госдумы образовался анализатор уровня допустимого в этих сферах? В зоне морали и нравственности? Но искусство невозможно оценивать с точки зрения морали доктора юридических наук. Возможно, его вообще нельзя оценивать с позиций морали, она или есть, или нет внутри системы ценностей художника. Почему и несовместимы, например, гений и злодейство. А искусство — один из немногих способов человека коммуницировать с самим собой. Со своей до глубины души несовершенной природой. Практически единственная возможность выпускать внутренних демонов, для того чтобы знать их в лицо и, по возможности, расправляться с ними. Без способности одних создавать, а других отзываться на созданное мы все были бы банками помоев, закупоренными своей личной «мизулиной» на все ключи, в том числе морали и нравственности.
Увидеть признаки порнографии и пропаганды педофилии на фотографиях Стерджеса может каждый. В том числе, дурак и провокатор. Почему нет? И что теперь? Бегать за ним и вокруг него с осиновым колом, проклятьями, увещеваниями и альбомами по искусству? Вроде, даже как-то странно.
Но буквально за несколько дней сотни людей по обе стороны баррикад оказались до глубины души обижены. И это такие кровавые раны, такие непримиримые противоречия, что уже и правда кажется, что этот Стерджес — суть тьма и пламень ада. Пропусти его и его чудовищные фото, и за ним, как за кровавой и грязной летучей мышью преисподней, хлынет поток демонов разврата и грязи. Страсти по Джоку уже переросли все зло его работ, и моча на стене закрепила победу безумия.
Жаль, что выставку закрыли. Нет там никакой педофилии. Очередной вброс общественной истерики, доведенной до абсурда, когда принцип «не нравится — не смотри» уже не работает. Но тут тоже выше головы не прыгнешь, и если общество не готово к обнаженной 12-летней натуре, значит, ему нужно время, чтобы дорасти до этого. Или не дорасти и остаться при своем. И у общественной дискуссии здесь были бы практически безграничные возможности, если она по привычке не скатывалась бы в истерический крик ни о чем. А крик не переубеждает человека, а, напротив, заставляет его еще глубже окопаться в блиндаже своих убеждений и взглядов в компании вожаков и единомышленников. Он не вырабатывает гормон размышления и развития, а провоцирует выбросы адреналина и презрения. К тем, кому нравятся фото, и к тем, кому они не нравятся.
А самое печальное, что в то время, пока кипели страсти вокруг выставки, все узнали о трагедии на Амурской улице, где погибли восемь мужчин, пожарных, самому молодому из которых было всего 25 лет.
И вот на это у общества, так увлеченного очередным искусственно созданным скандалом, уже не хватило никаких душевных сил.
И вот этого по-настоящему жаль.