Режим самоизоляции так затянулся, что многие наверняка исчерпали запас сериалов и популярных кинофраншиз «на черный день». Что ж, необычные времена требуют необычных мер, а парадоксальное выражение «запойный просмотр» может подразумевать не только телешоу длиной в несколько сезонов или многосерийные блокбастеры, но и ту классику кинематографа или редкости авторского кино, которые длятся так долго, что в обычной жизни времени и терпения на них может и не хватить. В галерее «Ленты.ру» — двадцать замечательных фильмов продолжительностью дольше (иногда сильно дольше) трех часов.
Этот текст попал в подборку лучших текстов «Ленты.ру» за 2020 год. Остальные тексты из нее читайте ТУТ
Кадр: фильм «Шоа»
Возможно, величайший — и совершенно точно самый важный — документальный фильм в истории, «Шоа» состоит исключительно из интервью с людьми, пережившими холокост, теми, кто жил рядом с концлагерями, и теми, кто в них работал. Вопреки традиции, Ланцманн обходится без единого архивного кадра — тем самым стирая дистанцию между историческим материалом и настоящим временем и показывая, как современность, словно морщины на лицах бывших узников, испещрена шрамами прошлого.
Кадр: фильм «Сатанинское танго»
Шесть шагов вперед, шесть шагов назад — монументальное кинополотно Белы Тарра по одноименной книге венгерского классика Ласло Краснохаркаи не только осмеливается использовать семичасовой хронометраж или изъясняться впечатляюще долгими, часто десятиминутными планами, но и прививает кинематографу структуру танго. Все это оказывается необходимо Тарру, чтобы исторический по идее фильм, посвященный разрушительному действию авторитаризма на одну отдельно взятую утопающую в грязи и алкоголе деревню, в реальности был скорее упражнением в метафизике.
Кадр: фильм «IWOW: Я хожу по воде»
Самый свежий фильм из всех, что включены в эту подборку, законченный в начале года и впервые показанный в апреле на вынужденно ушедшем в онлайн из-за пандемии коронавируса фестивале CPH:DOX «IWOW: Я хожу по воде» Халика Аллаха тем не менее уже заслуживает права быть упомянутым рядом с признанной классикой — настолько это кино не похоже ни на какое другое, настолько уникален подход пришедшего в режиссуру из фотографии и съемок клипов для участников Wu-Tang Clan Аллаха. Фрагментарное и расфокусированное трехчасовое путешествие по ночному Гарлему рука об руку с его неприкаянными обитателями в IWOW превращается в натуральный психотрип еще и по удивительному сознанию его автора — художника, для которого вселенная, какой бы одинокой и замызганной она ни казалась, создана исключительно из любви.
Кадр: фильм «Война и мир»
Колосс, своим масштабом куда более адекватный первоисточнику, чем любая другая экранизация Толстого, «Война и мир» Бондарчука не только имеет минимум аналогов в истории кино (по размаху постановки и чувств он даст фору любому эпосу голливудского Золотого века, по тотальности исторической реконструкции — «Леопарду» Висконти, по эффектности и изобретательности батальных сцен — всей классике военного кино вместе взятой), но и буквально невозможный в наше время. Сейчас бы такое кино примерно наполовину состояло из компьютерной графики, особенно в эпизодах сражений, — Бондарчук же только в сцене Бородинской битвы задействовал 12 тысяч статистов.
Кадр: фильм «Мисс Менд»
Трехчастная авантюрная комедия одного из самых недооцененных (если сравнивать с такими современниками, как Эйзенштейн или Пудовкин) отечественных режиссеров 1920-х, по форме, пожалуй, является единственным советским аналогом американских киносериалов той же эпохи. Вот только те и близко не сравнятся с Барнетом по изобретательности монтажа и подрывному характеру сатиры: «Мисс Менд» превращает сюжет о борьбе трех репортеров против злоумышленника, намеренного отравить советских граждан паралитическим газом, в невероятный парад насмешек над деталями капиталистического быта. Еще большее впечатление производит бесконечный поток трюковых сцен и визуальных гэгов, погонь и разоблачений.
Кадр: фильм «Удел человеческий»
Выходивший на экраны постепенно, в виде трех отдельных фильмов, но в сущности, представляющий собой одно размашистое кинополотно, «Удел человеческий» японского классика Масаки Кобаяси исследует вынесенную в название долю нашу тяжкую через еще саднящую в конце 1950-х, отказывающуюся заживать рану Второй мировой войны: главный герой, пацифист в исполнении великого актера Тацуя Накадай, бежит от милитаристского безумия Японии 30-х в Маньчжурию, где все-таки призывается в армию и попадает на фронт. Кобаяси создает на экране пресловутую форму большого романа в самом чистом, самом сокрушительном возможном виде — может быть, не в последнюю очередь потому, что он знал, о чем снимал. В 1942-м режиссер сам оказался на фронте в звании рядового. В следующие годы Кобаяси не раз хотели повысить, но он неизменно отказывался из-за принципиального несогласия с участием Японии в войне.
Кадр: фильм «Норте, конец истории»
Ни одна подборка очень длинных фильмов не была бы полной без упоминания Лава Диаса, но не только потому, что хронометраж его фильмов давно стал притчей во языцех (в основном, правда, среди тех, кто их никогда не видел). Нет, продолжительность фильмов Диаса всегда оправдана хотя бы тем, что часто время является самим предметом его картин, причем сразу в нескольких своих формах, включая и то время, которое требуется зрителю для того, чтобы забыть о темпоральности собственной жизни, проваливаясь в аскетичное и одновременно необъятное пространство диасовского кино. «Норте», по его меркам, фильм довольно короткий, в этом плане хорош как пример еще и тем, что через историю одного преступления (Диас среди прочего вдохновлялся Достоевским) выходит на медитацию об истории места, страны, человека как такового. Историю времени, в конце концов.
Кадр: фильм «Коммуна»
Великий критик и теоретик марксизма Фредерик Джеймисон утверждал, что в наше время уже невозможны культурные практики в традиции Бертольда Брехта и Вальтера Беньямина. Что ж, «Коммуна», magnum opus британского документалиста Питера Уоткинса, этот тезис благополучно опровергает. Уоткинс не только создает с помощью сотен в основном непрофессиональных актеров почти исчерпывающую реконструкцию истории Парижской коммуны, но и благодаря удивительному, парадоксальному решению ввести в исторический материал элементы современных медиа (коммунары здесь отвечают на выраженную через вымышленное телевидение 1871-го госпропаганду посредством создания собственного альтернативного телеканала) высказывается о природе средств массовой информации как таковых — и о том, как они определяли восприятие истории на протяжении многих веков.
Кадр: фильм «Лиссабонские тайны»
Последний прижизненный фильм Рауля Руиса — эпическая, почти пятичасовая экранизация канонического для португальского романтизма произведения Камилу Каштелу Бранку — мастерски соединяет множество находок, сделанных чилийским классиком за долгую карьеру в кино, но главное — служит ультимативным доказательством того, что Руис обладал даром улавливать своей камерой врожденную способность человеческого взгляда оценивать красоту окружающего его мира. Даже тогда, когда человеческая природа отчаянно этой красоте сопротивляется.
Кадр: фильм «Яркий летний день»
Возможно, главный шедевр из породившей не один десяток великих фильмов новой тайваньской волны, «Яркий летний день» отталкивается от одного вычитанного режиссером Эдвардом Яном в криминальной хронике необъяснимого — и при этом будничного — преступления (которое служит фильму кульминацией), создавая вокруг него панораму спотыкающегося на перепутье истории общества. В «Яркий летний день», как в по-настоящему большой роман (к слову, «Война и мир» Толстого всплывает в сюжете), умещаются и семейная драма, и страсти подростковых банд, и репрессии с классовыми и социальными трениями, и кровь, и слезы, и любовь. И, что важнее всего, поразительная в своей небанальности режиссура.
Кадр: фильм «Гитлер — фильм из Германии»
Наверное, единственный по-настоящему великий кинобайопик Адольфа Гитлера, что характерно, ничем не напоминает традиционное биографическое кино: Ханс-Юрген Зиберберг радикально отвергает сюжет и хронологию, создавая вместо этого сюрреалистическую, прибегающую то к монологам, то к пантомимам, то к театру марионеток фантасмагорию не только и не столько о фюрере как таковом, сколько о феномене реализации через его власть глубоких и кровавых фантазий западного мира. И, как доказывает фильм Зиберберга, не то чтобы с поражением Гитлера проигравших.
Кадр: фильм «Звездно-полосатый вусмерть»
Мультфильмы и кадры хроники, соцреклама, мюзиклы и многое-многое другое: гигант киноавангарда Кен Джейкобс начал создавать свою эпическую шестичасовую отповедь Америке еще в 1950-х, а закончил — только в 2004-м. Аудиовизуальный мусор чужих кадров он постепенно разбивал собственными съемками нью-йоркской жизни. Получилась натуральная психохроника нисхождения целой страны в шизофренический, тотальный делирий. Как показывает американская история последующих лет, удивительный фильм Джейкобса теперь выглядит еще и пророческим.
Кадр: фильм «Домашнее насилие»
В эту подборку можно было бы включить многие фильмы Фредерика Уайзмена, неутомимого классика документалистики и главного в современном кино специалиста по исследованию — через отстраненное наблюдение, продолжительное, стремящееся к максимальной полноте обзора и почти поэтическому, жадному до деталей любопытству — разнообразных институций, от больниц до тюрем, от картинных галерей до публичных библиотек, от университетов до целых городов. Выберем, впрочем, одну из самых злободневных и душераздирающих работ Уайзмена «Домашнее насилие», в котором он следит за работой убежища для жертв домашнего насилия во Флориде. Спустя год Уайзмен снял своеобразный сиквел — документалку как судебную драму «Домашнее насилие 2», где рассказал о ходе слушаний по делу об одном конкретном случае насилия в семье.
Кадр: фильм «Цветок»
Наверное, самый амбициозный проект в новейшей киноистории, четырнадцатичасовой «Цветок» аргентинца Мариано Жинаса вовсе не так страшен, как может напугать его монументальный хронометраж: во-первых, это, в сущности, не один, а шесть независимых друг от друга по сюжету фильмов, а во-вторых, представляет собой развлечение по большей части вполне популистское. Жинас на протяжении шести фильмов играет в жанры, пробуя рассказать невероятные истории (так — «Невероятные истории» — назывался предыдущий его фильм) то в форме мюзикла, то в виде шпионского триллера, то в обличье старомодного кино категории Б про кота-каннибала. Все вместе же это складывается в невероятную историю о природе и языке кино.
Кадр: фильм «Карлос»
Снятый одним из умнейших современных французских режиссеров Оливье Ассаясом по заказу телевидения «Карлос» поэтому одновременно считается и фильмом, и мини-сериалом — и существует как в той, так и в другой (с разделением на три эпизода) форме. Вопросы классификации, впрочем, здесь вторичны — настолько увлекательно и настолько внимательно к деталям Ассаяс рассказывает биографию Ильича Рамиреса Санчеса (он же — Карлос, он же — Шакал), террориста, киллера и революционера, одной из самых завораживающих фигур в истории ХХ века.
Кадр: фильм «Счастливый час»
Многие фильмы в этой подборке обращаются к эпическим событиям или до гротескного чрезмерным историческим фигурам — тем удивительнее фильм, которому пять с лишним часов требуется на отражение современной и, более того, обыденной реальности. Еще удивительнее — что каждую минуту своего хронометража «Счастливый час» Рюсукэ Хамагути, история о дружбе четырех 37-летних подруг из Кобе и одного таинственного происшествия, более чем оправдывает: так вдумчиво Хамагути выстраивает каждую, будто бы строго повседневную сцену, так грандиозно он вплетает простые жизни в картину общества, в котором они протекают.
Кадр: фильм «Двадцатый век»
История кино знала немало больших и амбициозных исторических полотен — и неудивительно, что «Двадцатый век» Бернардо Бертолуччи, при эпическом хронометраже фильм поразительно личный (особенности в области политической позиции — вплоть до того, что его называли даже агиткой Коммунистической партии Италии), оказался в сущности не оценен по достоинству ни зрителями, ни критикой. Спустя почти полвека эта судьба картины кажется, впрочем, несправедливой: Бертолуччи снял кино, неожиданно эксцентричное для пасторали о выраженной в биографиях рожденных в первый день ХХ века друзей с разных полюсов социального спектра (Роберт Де Ниро и Жерар Депардье) трагедии итальянской истории. Именно эта эксцентричность, выражающаяся то в стилизованном изображении, то в готовности пуститься в коммунистическую проповедь, то в отсутствии страха перед абсолютно упоротой по надрыву мелодрамой, и выделяет этот странный, неотразимый фильм.
Кадр: фильм «Банды Вассейпура»
От объявления Индией независимости в 1947-м до середины 2000-х — гангстерский эпос Анурага Кашьяпа, в котором история превращения городка Вассейпура из колониальной деревни в один из центров угольной промышленности рассказывается через историю соперничества двух бандитских кланов, охватывает почти 60 лет. Тем неожиданнее, что здесь не идет речи об историческом или формальном реализме: Кашьяп снимает кровавую и экстравагантную мыльную оперу, которая одновременно наследует голливудским криминальным драмам, пытается, причем часто более чем успешно, их обставить на их же поле и даже находит в себе смелость их пародировать.
Кадр: фильм «Однажды в Америке»
История о том, что ради возможности снять «Однажды в Америке» Серджо Леоне отверг «Крестного отца», давно стала легендой — как и трагическая (во многом закончившая карьеру разочаровавшегося в кинопроизводстве режиссера) судьба перемонтированного продюсерами самого этого гангстерского эпоса о сорока пяти годах из жизни двух нью-йоркских бандитов первой половины прошлого века. Что ж, режиссерская версия «Однажды в Америке» давно все расставила по местам — это не только фильм о месте, времени и их во многом случайных, парадоксальных героях, но и кино о трагической, обреченной природе человеческого сознания, цепляющегося за воспоминания и ностальгию по былому.
Кадр: фильм «Барри Линдон»
Стэнли Кубрик и его кино не то чтобы нуждаются в дополнительных рекомендациях — мало найдется режиссеров, которые и спустя много лет после смерти сохраняют такое внушительное влияние и такой почти мифологический статус. «Барри Линдон», впрочем, остается странным образом картиной недооцененной, известной прежде всего живописной работой с естественным светом — тем не менее это, наверное, самая болезненно злободневная, до сих пор актуальная лента Кубрика, бесконечно циничная и безжалостная в том, как она показывает трагедию отсутствия у отдельно взятого авантюриста XVIII века честного представления о самом себе. Приговор человеческой природе — куда более издевательский и точный, чем «Сияние» или «Заводной апельсин».