Огуглившееся киберпространство Настоящее время Уильяма Гибсона

Его фантастические романы 1980-х казались пророческими. Но где черпать писателю вдохновение, если будущее уже наступило? Двадцать с лишним лет спустя после изобретения термина "киберпространство" его автор Уильям Гибсон дал интервью Тиму Адамсу, обозревателю британской газеты The Observer. Lenta.ru публикует перевод материала с небольшими сокращениями.

Настоящее догнало Уильяма Гибсона. Славный пророк цифрового будущего, он не только придумал словечко "киберпространство" для своего дебютного романа "Нейромант" (1984), но и предположил, как оно будет выглядеть в дальнейшем. Он, человек, предвидевший появление культуры YouTube и MySpace, теперь не смотрит вперед. "Будущее уже здесь, - говорит он. - Только оно неравномерно распределено".

Гибсону 58 лет, он высок и худ, носит небольшие круглые очки и охотно улыбается. Он беседует со мной, сидя на диване под рисованными портретами братьев Гримм. Разговаривая, он часто закрывает глаза и слегка запрокидывает голову, как будто извлекает ответы из подсознания. Действие его новейшего романа - антиутопического триллера "Spook Country" - происходит в современных Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Лондоне. Я спрашиваю его, почему он перестал делать предсказания и перешел только к наблюдениям.

"Это произошло не сразу, и я не думаю, что сознательно. Скажем, в "Нейроманте" совсем непонятно, когда происходит действие. Для себя я выбрал условную дату: 2030 год, причем по очень простой причине: я хотел продлить срок годности книги. Я и вообразить не мог, что ее будут читать через год после опубликования. Для "Виртуального света", четвертого романа, я выбрал не очень отдаленное будущее, почти настоящее. Это понадобилось для того, чтобы "поперчить" содержание… А к двум последним книгам ["Spook Country" и "Pattern Recognition" (в русском переводе - "Распознавание образов")] я убедился, что пытаться вообразить себе будущее сейчас - просто глупо".

Гибсон предполагает, что так произошло потому, что предметы и технологии появляются сейчас слишком быстро и в непредсказуемых местах. "То, что в моем детстве считалось научной фантастикой, сейчас уже стало категорией истории. Классики тех времен - Лавкрафт или Уэллс - обладали этакими огромными пространствами "здесь и сейчас", находясь в которых можно было фантазировать о будущем. Уэллс, например, точно знал, где находится, и понимал, что находится в самом центре мира".

Концепция "здесь и сейчас" кажется Гибсону очень привлекательной: "сейчас" - это место, где формируется все самое новое, а "здесь" - это то место, где человек подключился, точнее, "залогинился". Писатель хорошо усвоил, что научная фантастика - это отличный инструмент для описания настоящего, которое напоминает клиповый монтаж в кино. Гибсон в полной мере демонстрирует владение этим арсеналом в "Spook Country". В этом романе он с присущими ему черным юмором и изобретательностью оперирует такими вещами, как этика вирусного маркетинга, местонахождение миллиардов долларов, отправленных администрацией Буша в Ирак, элегантное мошенничество в роскошных гостиницах и возможность использования систем спутникового наведения в искусстве, например, для воссоздания виртуальных смертей знаменитостей - Ривера Феникса или Джона Леннона - на том самом месте, где они произошли.

Я задаю очевидный вопрос Гибсону: "Откуда вы черпаете идеи?". Он отвечает: "Когда я начинаю книгу, я ищу штуки, которые бы меня заинтересовали. Часто они не имеют ничего общего с окончательным результатом, и я даже не знаю, как они повлияли на процесс писания…" Гибсон подразумевает не "новости" в обычном смысле слова, а некоторые культурные особенности, которые вызывают в нем отклик. "Я держу их поблизости, а потом они сами начинают генерировать связи друг с другом, и чем более невероятные - тем лучше. Начало книги - это хорошо, но, продвигаясь вглубь, я теряю веру в процесс. Но как раз в этот момент начинают появляться странные вещи, причем такие, какие мне и во сне бы не приснились".

Одной из самых странных идей оказалось "киберпространство". Роман "Нейромант" построен на истории безработного хакера, которого вынуждают совершить невероятное преступление. В своем роде, эта книга была медитацией на тему искусственного разума, виртуальной реальности и генной инженерии, а также того места, которое эти явления занимают в массовой культуре. "Киберпространством" Гибсон назвал в романе "цифровую местность". Он даже помнит, как первый раз написал это слово: "Оно показалось мне выразительным, но, в общем-то, бессмысленным. Оно предполагало что-то, но полноценного значения не имело даже для меня, который видел, как оно появилось на странице". Впоследствии он утверждал, что изобретение интернета сопоставимо для человечества с изобретением городов. Ведь теперь даже выдумку не так-то легко сочинить. "Я ясно представляю себе, насколько "огугленным" стал наш мир. Нельзя уже больше придумать, как может выглядеть московская улица: любой читатель пойдет и проверит вас. И это довольно странное чувство. Именно так киберпространство, пользуясь словечком из "Spook Country", выворачивает мир наизнанку. Оно выворачивает и себя, и нас. Там, где мы проводим жизнь, тем мы и являемся".

Гибсон объяснил, когда он впервые увидел будущее. Ему было пять лет, когда его отец принес домой и включил огромный телевизор с деревянным корпусом и маленьким выпуклым экранчиком. Будущий писатель хорошо запомнил эту дату, потому что в тот же год отец внезапно умер, и Уильям с матерью переехали в маленький шахтерский городок в Аппалачах, где со времен юности его матери не изменилось ничего. С тех пор, включая телевизор, Гибсон, единственный ребенок, чувствовал себя так, как будто он застрял в прошлом и мог только наблюдать настоящее. "В те первые годы телевещания все были вроде малыша, который гуляет и удерживает в голове две реальности одновременно".

…Гибсон начал читать фантастику в том же маленьком городке. Он каждую субботу устраивал поход к книжным магазинам, где романы в дешевых бумажных обложках стояли в крутящихся стеллажах. "Я будто смотрел сквозь трубу в другой мир. Не в те вымышленные края, которые придумывали писатели, а туда, где существовала такая свобода, что позволяла писать". Хотя вся эта "свобода" была сконцентрирована в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, он не отдавал себе в этом отчета… Мать Гибсона умерла, когда ему было 18, и он отправился искать эту странную свободу сначала в Калифорнию, затем в Европу. Когда он вернулся, то отправился в Торонто, чтобы избежать призыва во Вьетнам. "Дело было, скорее, не в моей симпатии к народу Северного Вьетнама, сражавшегося против американского империализма: мне хотелось жить в окружении девушек-хиппи и курить много гашиша".

Гибсон начал писать после того, так как у них с женой родился их первый ребенок. Он забросил чтение фантастики на время, а потом обнаружил, что она вышла из моды, ведь она все еще состояла из космических путешествий и маленьких зеленых человечков. "И тогда я подумал: что же написать о пришельцах без пришельцев?" Так и появился "Нейромант". Вдохновили его две вещи: реклама компьютера Apple 2c, довольно компактного, с ручкой как у портфеля, и первые видеоигры-аркады. Тогда Гибсон понял, что дети, нажимающие на кнопки, больше всего на свете хотели бы оказаться по ту сторону экрана.

Он взялся придумать такой мир, в котором субкультуры, особенно молодежные городские субкультуры, столкнулись бы с цифровыми технологиями небывалым образом. Для создания нового языка ему понадобился лексикон научно-фантастических симпозиумов и программистов. Чтобы послушать последних, он специально ездил в Сиэтл, где тогда набирал силу Microsoft. Однажды он услышал разговор двух женщин, работавших в армейской части машинистками на терминалах, использовавших перфокарты: дамы обсуждали вирусы в оборудовании. "Я не стал задавать вопросов, а просто подумал, что это отлично звучит. Тогда мало кто что-то знал о компьютерных вирусах, но я понял, как это сработает в "Нейроманте".

Эта книга была продана тиражом семь миллионов экземпляров в первый же год. Сам Гибсон в это время присматривал за маленьким сыном. Он был в то время человеком, "которому можно купить выпивку, но не одолжить денег". Писатель поясняет: "Моя жена преподавала, а я занимался с малышом… Я бросался за стол в ту секунду, когда он засыпал. Есть что-то странное в жизни молодых родителей. Вам вечно хочется спать, вы вечно в каком-то безумии. Отчасти поэтому книга не напоминала мне ничего, что я воображал себе сам". Книга написала себя сама, полагает Гибсон: "Все, что я придумал из головы, оказалось неудачным… Книга - это то, что происходит, когда пальцы стучат по клавиатуре".

Сейчас Гибсон - признанный автор, но газете The New York Times потребовалось десять лет, чтобы упомянуть "Нейроманта". Он стал культовым автором и оказался вне системы. "Лучшее, что есть в фантастике - это ее полузаконный статус. Что-то вроде: "Черт возьми, я сбежал и поступил в цирк"… В Гарвард меня бы преподавать не взяли, в отличие от "настоящих" романистов". Но подрастающее поколение хакеров и ламеров посчитало книги Гибсона чуть ли не путеводителями. Внезапно он обнаружил, что стал отцом киберпанка, нового литературного движения, заставшего его врасплох.

Научная фантастика напоминала ему о южной кантри-музыке: консервативной, формульной, но имеющей живые корни. Он пытался соединить свою прозу с книгами тех, кого он с жадностью читал в юности - с Альфредом Бестером, ранним Майклом Муркоком, Баллардом и Уильямом Берроузом. Нельзя не заметить, что романы Гибсона обязаны битникам так же, как интернет обязан калифорнийской контркультуре. С Гибсоном свел дружбу Тимоти Лири, исследователь и пропагандист ЛСД. Автор "Нейроманта" познакомился и с Берроузом. "Я видел однажды, как он готовится к встрече с читателями: он выкурил огромный косяк и выпил полбутылки водки. После чтения мы пошли вместе ужинать. Это было сплошное разочарование: он был одновременно Берроуз и остаток Берроуза".

Я спрашиваю Гибсона, увидел ли он что-то угрожающее в детях, поглощенных видеоиграми. "Полагаю, что частью моей задачи было нейтральное отношение к технологиям, - отвечает он. - Я не смотрел и не восклицал: "Красота" или "Дрянь какая", я только говорю: "Это наша культура". Я не был ни луддитом, ни технофилом". Был ли он пророком? "Был, но не слишком хорошим: в "Нейроманте" нет сотовых телефонов. Это подметит любой 12-летний. В романе не было ни электронной почты, ни сайтов, ни настоящего интернета, зато разговоры о возможности перемещать себя при помощи компьютеров". Что же будет дальше? "Я понимаю, что люди не будут заседать в парламенте и говорить: "Нашей стране нужны iPodы". Нет, такие вещи создаются ради денег или из любопытства, и сейчас их уже никто не может контролировать".

"В известном отношении технологии и культура развлечений выглядят со стороны просто плохо. То есть, если посмотреть на интернет объективно, то можно подумать, что это цунами грязи, нечто такое, к чему вы бы и близко не подпустили детей". Но в то же время он - составная часть культуры. "Что нас отличает, так это личная память. Информация, содержащаяся в наскальных росписях, превращается в библиотеку Борхеса, библиотека Борхеса - в ноутбук". Интернет - это совместно используемая память биологического вида.

Спрашиваю у Гибсона, закоренелого блоггера, считает ли он возможным человеческие отношения, похожие на реальные, в киберпространстве. "Если они основаны на тексте - то да. Я завел несколько очень близких друзей благодаря электронной переписке. По-моему, мы подошли к странной точке, когда отношения не смогут обходится без элемента виртуальности. Мы стоим на переломе: можно ли дружить с кем-то, кто не в онлайне? Через несколько лет отношение к виртуальным мирам будет беспокоить нас не больше, чем отношение к телевидению".

Перевод Lenta.ru